Николай Гумилев - Том 1. Стихотворения
Мои читатели
Старый бродяга в Аддис-Абебе,Покоривший многие племена,Прислал ко мне черного копьеносцаС приветом, составленным из моих стихов.Лейтенант, водивший канонеркиПод огнем неприятельских батарей,Целую ночь над южным моремЧитал мне на память мои стихи.Человек, среди толпы народаЗастреливший императорского посла,Подошел пожать мне руку,Поблагодарить за мои стихи.
Много их, сильных, злых и веселых,Убивавших слонов и людей,Умиравших от жажды в пустыне,Замерзавших на кромке вечного льда,Верных нашей планете,Сильной, весёлой и злой,Возят мои книги в седельной сумке,Читают их в пальмовой роще,Забывают на тонущем корабле.
Я не оскорбляю их неврастенией,Не унижаю душевной теплотой,Не надоедаю многозначительными намекамиНа содержимое выеденного яйца,Но когда вокруг свищут пулиКогда волны ломают борта,Я учу их, как не бояться,Не бояться и делать что надо.
И когда женщина с прекрасным лицом,Единственно дорогим во вселенной,Скажет: я не люблю вас,Я учу их, как улыбнуться,И уйти и не возвращаться больше.А когда придет их последний час,Ровный, красный туман застелит взоры,Я научу их сразу припомнитьВсю жестокую, милую жизнь,Всю родную, странную землю,И, представ перед ликом БогаС простыми и мудрыми словами,Ждать спокойно Его суда.
Звездный ужас
Это было золотою ночью,Золотою ночью, но безлунной,Он бежал, бежал через равнину,На колени падал, поднимался,Как подстреленный метался заяц,И горячие струились слезыПо щекам, морщинами изрытым,По козлиной, старческой бородке.А за ним его бежали дети,А за ним его бежали внуки,И в шатре из небеленой тканиБрошенная правнучка визжала.
— Возвратись, — ему кричали дети,И ладони складывали внуки,— Ничего худого не случилось,Овцы не наелись молочая,Дождь огня священного не залил,Ни косматый лев, ни зенд жестокийК нашему шатру не подходили. —
Черная пред ним чернела круча,Старый кручи в темноте не видел,Рухнул так, что затрещали кости,Так, что чуть души себе не вышиб.И тогда еще ползти пытался,Но его уже схватили дети,За полы придерживали внуки,И такое он им молвил слово:
— Горе! Горе! Страх, петля и ямаДля того, кто на земле родился,Потому что столькими очамиНа него взирает с неба черный,И его высматривает тайны.Этой ночью я заснул, как должно,Обвернувшись шкурой, носом в землю,Снилась мне хорошая короваС выменем отвислым и раздутым,Под нее подполз я, поживитьсяМолоком парным, как уж, я думал,Только вдруг она меня лягнула,Я перевернулся и проснулся:Был без шкуры я и носом к небу.Хорошо еще, что мне вонючкаПравый глаз поганым соком выжгла,А не то, гляди я в оба глаза,Мертвым бы остался я на месте.Горе! Горе! Страх, петля и ямаДля того, кто на земле родился. —
Дети взоры опустили в землю,Внуки лица спрятали локтями,Молчаливо ждали все, что скажетСтарший сын с седою бородою,И такое тот промолвил слово:— С той поры, что я живу, со мноюНичего худого не бывало,И мое выстукивает сердце,Что и впредь худого мне не будет,Я хочу обоими глазамиПосмотреть, кто это бродит в небе. —
Вымолвил и сразу лег на землю,Не ничком на землю лег, спиною,Все стояли, затаив дыханье,Слушали и ждали очень долго.Вот старик спросил, дрожа от страха:— Что ты видишь? — но ответа не далСын его с седою бородою.И когда над ним склонились братья,То увидели, что он не дышит,Что лицо его, темнее меди,Исковеркано руками смерти.
Ух, как женщины заголосили,Как заплакали, завыли дети,Старый бороденку дергал, хриплоСтрашные проклятья выкликая.На ноги вскочили восемь братьев,Крепких мужей, ухватили луки,— Выстрелим, — они сказали — в небо,И того, кто бродит там, подстрелим…Что нам это за напасть такая? —Но вдова умершего вскричала:— Мне отмщения, а не вам отмщенья!Я хочу лицо его увидеть,Горло перервать ему зубамиИ когтями выцарапать очи. —Крикнула и брякнулась на землю,Но глаза зажмуривши, и долгоПро себя шептала заклинанье,Грудь рвала себе, кусала пальцы.Наконец взглянула, усмехнуласьИ закуковала как кукушка:
— Лин, зачем ты к озеру? Линойя,Хороша печенка антилопы?Дети, у кувшина нос отбился,Вот я вас! Отец, вставай скорее,Видишь, зенды с ветками омелыТростниковые корзины тащут,Торговать они идут, не биться.Сколько здесь огней, народу сколько!Собралось все племя… славный праздник! —
Старый успокаиваться начал,Трогать шишки на своих коленях,Дети луки опустили, внукиОсмелели, даже улыбнулись.Но когда лежащая вскочила,На ноги, то все позеленели,Все вспотели даже от испуга.Черная, но с белыми глазами,Яростно она металась, воя:— Горе! Горе! Страх, петля и яма!Где я? что со мною? Красный лебедьГонится за мной… Дракон трёхглавыйКрадется… Уйдите, звери, звери!Рак, не тронь! Скорей от козерога! —И когда она всё с тем же воем,С воем обезумевшей собаки,По хребту горы помчалась к бездне,Ей никто не побежал вдогонку.
Смутные к шатрам вернулись люди,Сели вкруг на скалы и боялись.Время шло к полуночи. ГиенаУхнула и сразу замолчала.И сказали люди: — Тот, кто в небе,Бог иль зверь, он верно хочет жертвы.Надо принести ему телицуНепорочную, отроковицу,На которую досель мужчинаНе смотрел ни разу с вожделеньем.Умер Гар, сошла с ума Гарайя,Дочери их только восемь весен,Может быть она и пригодится. —
Побежали женщины и быстроПритащили маленькую Гарру.Старый поднял свой топор кремневый,Думал — лучше продолбить ей темя,Прежде чем она на небо взглянет,Внучка ведь она ему, и жалко —Но другие не дали, сказали:— Что за жертва с теменем долбленным?Положили девочку на камень,Плоский черный камень, на которомДо сих пор пылал огонь священный,Он погас во время суматохи.Положили и склонили лица,Ждали, вот она умрет, и можноБудет всем пойти заснуть до солнца.
Только девочка не умирала,Посмотрела вверх, потом направо,Где стояли братья, после сноваВверх и захотела спрыгнуть с камня.Старый не пустил, спросил: Что видишь? —И она ответила с досадой:— Ничего не вижу. Только небоВогнутое, черное, пустое,И на небе огоньки повсюду,Как цветы весною на болоте. —Старый призадумался и молвил:— Посмотри еще! — И снова ГарраДолго, долго на небо смотрела.— Нет, — сказала, — это не цветочки,Это просто золотые пальцыНам показывают на равнину,И на море и на горы зендов,И показывают, что случилось,Что случается и что случится. —
Люди слушали и удивлялись:Так не то что дети, так мужчиныГоворить доныне не умели,А у Гарры пламенели щеки,Искрились глаза, алели губы,Руки поднимались к небу, точноУлететь она хотела в небо.И она запела вдруг так звонко,Словно ветер в тростниковой чаще,Ветер с гор Ирана на Евфрате.
Мелле было восемнадцать весен,Но она не ведала мужчины,Вот она упала рядом с Гаррой,Посмотрела и запела тоже.А за Меллой Аха, и за АхойУрр, ее жених, и вот всё племяПолегло и пело, пело, пело,Словно жаворонки жарким полднемИли смутным вечером лягушки.
Только старый отошел в сторонку,Зажимая уши кулаками,И слеза катилась за слезоюИз его единственного глаза.Он свое оплакивал паденьеС кручи, шишки на своих коленях,Гарра и вдову его, и времяПрежнее, когда смотрели людиНа равнину, где паслось их стадо,На воду, где пробегал их парус,На траву, где их играли дети,А не в небо черное, где блещутНедоступные чужие звезды.
Стихотворения из первых изданий книг «Романтические цветы» и «Жемчуга»
