Владимир Маяковский - Том 9. Стихотворения 1928

[1928]

Стихи о красотах архитектуры*

В Париже, в Венсене, рухнул дом, придавивший 30 рабочих. Министры соболезновали. 200 коммунистов и демонстрантов арестовано.

Красивые шпили        домов-рапирвидишь,      в авто несясь.Прекрасны     в Париже         пале ампир,прекрасны     пале ренесанс*.Здесь чтут     красоту,        бульвары метя,искусству        почет здоро́в —сияют      векам        на дворцовых медяхфамилии архитекторов.Собакой      на Сене           чернеют дворцына желтизне        на осенней,а этих самых          дворцов         творцысейчас   синеют в Венсене*.Здесь не плачут         и не говорят,надвинута     кепка         на бровь.На глине       в очередь к богу           в рядтридцать       рабочих гробов.Громок   парижских событий содом,но это —       из нестоящих:хозяевам      наспех         строили дом,и дом      обвалился на строящих.По балкам     будто         растерли томат.Каменные     встали над я́миною —каменное небо,         каменные домаи горе,   огромное и каменное.Закат кончается.          Час поздноват.Вечер      скрыл искалеченности.Трудно   любимых           опознаватьв человечьем      рагу из конечностей.Дети,      чего испугались крови?!Отмойте      папе      от крови щеку!Строить      легочь         небесных кровельпапе —   небесному кровельщику.О папе скорбь      глупа и пуста,он —      ангел французский,           а впрочем,ему  и на небе         прикажут статьбожьим чернорабочим.Сестра,   чего         склонилась, дрожа, —обвисли   руки-плети?!Смотри,   как прекрасен         главный ажан*в паре       солнц-эполетин.Уймись, жена,      угомонись,слезы      утри     у щек на коре…Смотри,   пришел         премьер-министрмусье Пуанкаре.Богатые,      важные с ним господа,на портфелях      корон отпечатки.Мусье министр         поможет,           подаст…пухлую ручку в перчатке.Ажаны,   косясь,      оплывают гробапо краю      горя мокрого.Их дело одно —          «пасэ а табак»,то есть —     «бей до́ крови».Слышите:     крики          и песни клочкидомчались     на спинах ветро́в…Это ажаны     в нос и в очкинаших   бьют у метро.Пусть      глупые         хвалят            свой насест —претит   похвальба отеческая.Я славлю тебя,      «репюблик франсэз»,свободная     и демократическая.Свободно, братья,        свободно, отцы,ждите       здесь        вознесения,чтоб новым Людовикам*           пале и дворцылегли     собакой на Сене.Чтоб город     верхами           до бога дорос,чтоб видеть,         в авто несясь,как чудны     пале      Луи Каторз*,ампир       и ренесанс.Во внутренности        не вмешиваюсь, гостя́,лишь думаю,         куря папироску:мусье Париж,      на скольких костяхтвоя  покоится роскошь?

[1928]

Письмо товарищу Кострову из Парижа о сущности любви*

Простите        меня,          товарищ Костров*,с присущей        душевной ширью,что часть       на Париж отпущенных строфна лирику     я         растранжирю.Представьте:      входит         красавица в зал,в меха   и бусы оправленная.Я   эту красавицу взял         и сказал:— правильно сказал         или неправильно? —Я, товарищ, —      из России,знаменит в своей стране я,я видал   девиц красивей,я видал   девиц стройнее.Девушкам     поэты любы.Я ж умен     и голосист,заговариваю зубы —только   слушать согласись.Не поймать        меня        на дряни,на прохожей         паре чувств.Я ж  навек     любовью ранен —еле-еле волочусь.Мне  любовь        не свадьбой мерить:разлюбила —      уплыла.Мне, товарищ,         в высшей меренаплевать     на купола.Что ж в подробности вдаваться,шутки бросьте-ка,мне ж, красавица,        не двадцать, —тридцать…     с хвостиком.Любовь   не в том,        чтоб кипеть крутей,не в том,     что жгут у́гольями,а в том,   что встает за горами грудейнад  волосами-джунглями.Любить —     это значит:           в глубь дворавбежать   и до ночи грачьей,блестя топором,        рубить дрова,силой   своей      играючи.Любить —     это с простынь,            бессонницей рваных,срываться,     ревнуя к Копернику*,его,  а не мужа Марьи Иванны,считая   своим      соперником.Нам  любовь         не рай да кущи,нам  любовь        гудит про то,что опять     в работу пущенсердца   выстывший мотор.Вы  к Москве        порвали нить.Годы —      расстояние.Как бы   вам бы         объяснитьэто состояние?На земле      огней — до неба…В синем небе      звезд —            до черта.Если б я      поэтом не́ был,я бы  стал бы         звездочетом.Подымает площадь шум,экипажи движутся,я хожу,   стишки пишув записную книжицу.Мчат      авто     по улице,а не свалят на́земь.Понимают     умницы:человек —     в экстазе.Сонм видений      и идейполон   до крышки.Тут бы   и у медведейвыросли бы крылышки.И вот      с какой-то          грошовой столовой,когда      докипело это,из зева   до звезд         взвивается словозолоторожденной кометой.Распластан     хвост        небесам на треть,блестит   и горит оперенье его,чтоб двум влюбленным           на звезды смотретьиз ихней       беседки сиреневой.Чтоб подымать,         и вести,           и влечь,которые глазом ослабли.Чтоб вражьи         головы            спиливать с плечхвостатой     сияющей саблей.Себя     до последнего стука в груди,как на свиданьи,        простаивая,прислушиваюсь:        любовь загудит —человеческая,      простая.Ураган,   огонь,      водаподступают в ропоте.Кто  сумеет     совладать?Можете?       Попробуйте…

[1928]