Велимир Хлебников - Том 3. Поэмы 1905-1922
Весна 1922
Коллективное
Игра в аду*
Свою любовницу ласкаяВ объятьях лживых и крутых,В тревоге страсти изнывая,Что выжигает краски их,
Не отвлекаясь и враждуя,Давая ходам новый миг,И всеми чарами колдуя,И подавляя стоном крик,–
То жалом длинным, как орехомПо доскам затрещав,Иль бросив вдруг среди потехиНа станы медный сплав,–
Разятся черные средь пленаИ злата круглых зал,И здесь вокруг трещат полена,Чей души пламень сжал.
Людские воли и праваТопили высокие печи –Такие нравы и дроваВ стране усопших встречи!
Из слез, что когда-либо лились,Утесы стоят и столбы,И своды надменные взвились –Законы подземной гурьбы.
Покой и мрачен и громоздок,Деревья – сероводород.Здесь алчны лица, спертый воздух,–Тех властелинов весел сброд.
Здесь жадность, обнажив копыта,Застыла, как скала,Другие, с брюхом следопыта,Приникли у стола.
Сражаться вечно в гневе, в яри,Жизнь вздернуть за власа,Иль вырвать стон лукавой хариПод визг верховный колеса.
Ты не один – с тобою случай,Призвавший жить – возьми отказ!Иль черным ждать благополучья,Сгорать для кротких глаз?
Они иной удел избрали –Удел восстаний и громов,Удел расколотой скрижали,Полета в область странных снов.
Они отщепенцы, но строги.Их не обманет верный стан.И мир любви и мир убогийЛегко вместился в их карман!..
Один широк был, как котел,По нем текло ручьями сало,Другой же хил, и вера сёлВ чертей не раз его спасала.
В очках сидели здесь косые,Хвостом под мышкой щекоча,Хромые, лысые, рябые,Кто без бровей, кто без плеча.
Рогатое, двуногое Вращает зрачки. И рыло с тревогою Щиплет пучки.
Здесь стук и грохот кулакаПо доскам шаткого стола,И быстрый говор: «Какова?Его семерка туз взяла!»
Перебивают как умело,Как загоняют далеко,Играет здесь лишь только смелый,Глядеть и жутко и легко.
Вот один совсем зарвался,–Отчаянье пусть снимет гнет! –Удар: смотри – он отыгрался,Противник охает, клянет.
О, как соседа мерзка харя,Чему он рад, чему?Или он думает, ударя,Что мир покорствует ему?
И рыбы катятся и змеи,Скользя по белым шеям их,Под взглядом песни чародея,Вдруг шепчут заклинанья стих.
– «Моя!» – черней, воскликнул, сажи,Четой углей блестят зрачки.В чертог восторга и продажиВедут съедобные очки!
Сластолюбивый грешниц сейм,Виясь, как ночью мотыльки,Чертит ряд жарких клеймПо скату бесовской руки.
Ведьмина пестрая, как жаба,Сидит на жареных ногах,У рта приятная ухабаСмешала с злостью детский «ах!»
И проигравшийся тут жадноСосет разбитый палец свой,Творец систем, где все так ладно,Он клянчит золотой!..
А вот усмешки, визги, давка.Что? что? зачем сей крик?Жена стоит, живая ставка,Ее держал хвостач-старик.
Пыхтит, рукой и носом тянет,Сердит, но только лезут слюни,Того, кто только сладко взглянет,Сердито тотчас рогом клюнет.
Она, красавица исподней,Склонясь, дыхание сдержала,И дышит грудь ее свободнейВблизи веселого кружала.
И взвился вверх веселый туз,И пала с шелестом пятерка,И крутит свой мышиный усИгрок суровый, смотрит зорко.
И в муках корчившийся шулерСпросил у черта: «Плохо, брат?»Затрепетал… «Меня бы не надули!»Толкнул соседа: «Виноват!»
Старик уверен был в себе,Тая в лице усмешку лисью,И не поверил он судьбе –Глядит коварно, зло и рысью.
С алчбой во взоре, просьбой денег,Сквозь гомон, гам и свист,Свой опустя стыдливо веник,Стояла ведьма, липнул лист.
Она на платье наступила,Прибавив щедрые прорехи,На все взирала горделиво,Волос торчали стрехи.
А между тем варились в меди,Дрожали, выли и нырялиЕе несчастные соседи –Здесь судьи строго люд карали!
И влагой той, в которой мылаОна морщинистую плоть,Они, бежа от меди пыла,Искали муку побороть!..
И черти ставят единицыУставшим мучиться рабам,И птиц веселые станицыГлаза клюют, припав к губам.
И мрачный бес, с венцом кудрей,Колышет вожжей, гонит коней.Колеса крутят сноп мечейПо грешной плоти – род погони.
Новину обморков пахалСохою вонзенною пахарь,Рукою тяжелой столбняк замахалИскусен в мучениях знахарь…
Здесь дружбы нет: связует драка,Законом песни служат визги,И к потолку – гнездовьям мракаВзлетают огненные брызги.
Со скрежетом водят пилуИ пилят тело вчетвером,Но бес, лежащий на полу,Все ж кудри чешет гребешком.
Смотрелася в зеркале С усмешкою прыткою, Ее же коверкали Медленной пыткою.
У головешки из искор цветок –То сонный усопший по озеру плылЗеленой меди кипятокОт слез погаснул, не остыл.
Туг председатель вдохновенноПрием обмана изъяснял.Все знали ложь, но потаенноУрвать победу всяк мечтал.
С давнишней раной меч целует,Приемля жадности удар,О боли каждый уж тоскует,И случай ищется как дар.
Здесь клятвы знают лишь на злате,Прибитый долго здесь пищал.Одежды странны: на заплатеНадежды луч не трепетал.
Под пенье любится легко,Приходят нравы дикарей,И нож вонзился глубокоИ режет всех без козырей.
Песня ведьм:
Вы, наши юноши, что же сидите?Девицы дивятся, стали сердитей!Бровям властелиновым я высока,Ведьманы малиново блещет щека.
Полосы синие и рукоять…К черту уныние! Будет стоять!
«Я походкой длинной соколаПрохожу, сутул и лих,Мчусь в присядке быстрой околоРяда стройных соколих».
«Черных влас маша узлами,Мы бежим, бия в ладони,Точно вспуганы орлами,Козы мчались от погони».
«Скрыться в темные шатры,Дальней радости быстры,Прижимая по угламГруди к трепетным ногам…»
И жирный вскрикнул: «Любы бесу,Тому, кто видел роз тщету,И, как ленивого повесу,Мою щекочете пяту!..
Смотрите, душ не растеряйте –Они резвей весною блох!И петель зайца не мотайте,Довольно хныкать: ух и ох!..»
Разгул растет, и ведьмы сжалиВ когтях ребенка-горбуна,Добычу тощую пожралиВерхом на угольях бревна.
«Узнай, узнай, я роком дадена!Меня несут на блюде слуги!»И полуобраз, полугадинаЛоктями тянется к подруге…
И вот на миг сошло смятенье,–Игрок отброшенный дрожал –Их суд не ведал снисхожденья:Он душу в злато обращал.
Смеюн, что тут бросал беспечно,Упал как будто в западню,Сказать хотелось сердцу речь, ноВсе сожигалось данью дню.
Любимец ведьм, венец красыПод нож тоскливый подведен,Ничком упал он на весы,А чуб (гляди!) белей, чем лен.
У злата зарево огней,И седина больней,Она ничтожна и слаба,Пред ней колышется резьба.
И черт распиленный, и стружки,Как змейки в воздухе торчат –Такие резвые игрушкиГлаза сожженные свежат!
Быть отпущенным без песни,Без утехи и слезы,Точно парубки на Пресне,Кладбищ выходцы мерзлы.
Любовниц хор, отравы семяНад мертвым долго хохотал,И – вкуса злость – златое темяИх коготь звонко скрежетал.
Обогащенный новым даромИгры, счастливец стал добрееИ, опьянен огней угаром,Играет резче и смелее.
Но замечают щелки: счастьеВсе валит к одному,Такой не видели напасти –И все придвинулись к нему.
А тот с улыбкой скромной девыИ дерзко синими глазамиБыл страшен в тихом севе,Все ворожа руками.
И жутко и тихо близ беглеца,Крыл ускользают силы.Такого ли ждали конца,Какое дитя просили?
Он, чудилося, скороВсех обыграет и спасет.Для мук рожденных и надзора,–Чертей бессилит хладный пот!
И в самый страшный мигОн услыхал высокий вой,Но, быть страдающим привык,О стол ударил головой.
И все увидели: он ряжен,Что рана в нем давно зияла,И труп сожжен, обезображен,И крест одежда обнажала.
Мгновенье – нет креста…(Глядящий ловит сотню жал)И слышит резь хлыста –Все там заметили кинжал.
Спасенный чует мести яростьИ сил прилив богатый,Шипит забвению усталость,И строен стал на час горбатый.
И ягуары в беге злобномКружатся вечно близ стола,И глазом, зелени подобным,Кидалась умная стрела.
Пусть совесть квохчет по-куриномуИ всюду клюв сует,К столу придвинувшися длинномуИ вурдалачий стиснув рот,
По пояс сбросила наряд,И маску узкую и рожу –И бесы, стройную, – наврядДругую встретите, похоже.
Струею рыжей, бурно-резвойТечет плечо к ее руке,Но узкий глаз и трезвыйПоет о чем-то вдалеке.
Так стал прекрасен чортСвоим порочным нежным телом.Кумач – усталый его рот,И все невольно загудело.
В глазах измены сладкой – трубы.Среди зимы течет Нева!Неделя святок ее зубы,Кой-где засохшая трава.
Самою женственностью шаг,Несома телом ворожея,Видал ли кто в стране отвагЛуч незабудок, где затея?
Она ж не чувствует красы,Она своей не знает власти,В куничьем мехе сквозь усыСадится к крепкому отчасти.
Тот слабый был, но сердце живо.Был остр, как сыр, ведьминский запах.И вот к нему, заря нарыва,Она пришла охапкой в лапах.
Никто и бровью не моргнул.Лишь ходы сделались нелепы.Вот незаметно бес вздрогнул,Он обращает стулья в щепы.
Бедняк отмеченный молчалИ все не верил перемене,Хотя рот бешено кричал,Жаркого любящих колени.
Рукою тонкою, как спичка,Чесал тот кудри меж игры.Порхала кичка точно птичка,Скрывая мудрости бугры.
Бычачьи делались глаза,Хотел все далее играть,Бодал соседа, как коза,Когда хотел тот сзади стать.
Игра храбреет, как нахал,Летают сумеречные ставки.Мешок, другой он напихал,Высокомернее стал шавки.
«Черная галка!» – запели все разом.«Черная галка!» – соседи галдели.Ладонию то, дырявым то тазомВоинственно гремели.
Речь судреца:
