Семен Кирсанов - Гражданская лирика и поэмы
ЕЗДА В НЕЗНАЕМОЕ
Поэма (1950)
Поэзия — вся! — езда в незнаемое.
Маяковский1Политехнический музей. Киоски.Трамвай. Афиша: «Маяковский».Закончен вечер. Сто ступенек вниз.Спускается, затолкан ожидающими.Углами рта окурок до огня догрыз.Вперед глядит глазами обжигающими.В руке записки. Через руку плед.От двух моторов рвется время дующее.В кармане красный паспорт,и для поездки в будущеезакомпостирован билет.Маяковский смотрит в небо предрассветноекарими зрачками из бессонных век.Наконец встает. Он едет в кругосветноепутешествие навек.Входит. Вслед за ним — тюки авиапочты.Вот сейчас от ног отъедет шар земной.И уже из дверцы самолета: — Вот что:связывайтесь… как-нибудь… со мной! —И уехал. То ли в Новый, то ли в Старый Свет.Писем нет. Десять, двадцать, тридцать, сорок лет…
2А в газетах есть.Нет-нет, и весть:будто где-то подходил к окну,видели, как в рукописях рылся.Будто он в Испании мелькнул.Роздан был листовками и скрылся.Говорил один мне волк морской.Дым из трубки. Поступь моряковская.— Стали мы в Шанхае. Ходим… Стой!На афише: «Вечер Маяковского»!Автор сам, написано, читает«Левый марш», «Поэму о Китае»!Жалко… Снялись с якоря до вечера.Вечер был… — Я слушал недоверчиво.Я же знаю, что не может быть.Вдруг газетка… В ней одна заметка:«Должен завтра к нам в Кузбасс прибыть…»И верчу я в полночь ручки радио.Наконец поймал! Кузбасс.В многоламповом, гремящем «Ленинграде» онзатерялся, баснословный бас:— Тут прежде было голо,тайга и капель спад…Но вот проспектом горыпрорезал город-сад!..—Шуршанье слов или знаменный шелк?То пропадет, то вдруг опять отыскан:— Товарищи, я к вам уже пришел,в коммунистическое «близко»…—Но углубился голос в рябь эфираи разошелся в рифмах по сердцам,а я держу журналы из далеких пунктов мираи в телеграммах шарю по столбцам.
3Фото! Вот он!Вглядимся ближе!Два полицейских скрутили руки в жгут.Запрет приехать! В тот же час в Парижечетыре тысячи собрались в зале.Ждут.Что Маяковский не приедет, им сказали,но тем не менее ждут.Но не ждут, что выйдет некто и прибавит на день доллар.Ждут стиха, как знака, чтоб пойти в штыки.Он мне говорил: «Поэт обязан жить, как донор,кровь — из вены в рифму, в сердце из строки…»Как мне надо повидаться с ним,там, на океанском пароходе,где, неуловим, необъясним,он по нижней палубе проходит!..
4Пароход? Далеких океанских линий?И запрос летит на сотни кораблей.Это некто Клей узнал его в Берлине(родственник «величественнейшего из сигарных королей»)Циркуляр спешит, шифрованный секретным кодом,к пароходам, бороздящим волны полным ходом:«…Кличка „Высокий“, волосы темные,следить, разыскать, изорвать и сжечь…»Но мечутся зря Ники Картеры и Пинкертоны.Он взобрался на стул, разобрался в блокноте и начал речь:— Рабочие! Вас ли устроит доля —продаться буржуям за фунт или доллар?.. —И вдруг обрыв, и нет продолжения.Экран телевизора побелел.Лишь несколько строк в статье «Профдвижение»о забастовке на корабле…
5Значит, отчитал врагов на славу,рассказал всю правду про Москву!Что тут странного, что приезжал на Яву?Разве он в стихах — не наяву?Вот кино. Документальный фильм «Малайя».В первый раз встречают праздник Первомая.Перед сваями поставили подмостки.Хижины у них из пальмовой трухи.Тут вот встретились туземцы с Первым мая…С Мая-ковским…Он читал им первомайские стихи.А одна все это в песне выразилаи прошлась перед поэтом в танце.Только этот кадр цензура вырезала:очень не понравилось британцам.Вместо кадра запрещенье в черной раме.«Маяковский» слово в телеграмме.Но никто не верит в смерть в Стране Советской.Верят — занят он всесветною поездкой,разговором с миром, агитацией за мир,с нами, с будущими, с новыми людьми.Он воюет с тем, кто сделал бомбой атом,он перед заводами толпится с пролетариатоми штрейкбрехеру сквозь зубы цедит: — Гад!—В демонстрациях шагает, смел и рад.С поездов смеется: — Хорошо поездил я! —Это вот и есть, товарищи, поэзия!Если жить, то только так поэту, —знамя красное неся по кругосвету!
МОСКОВСКАЯ ТЕТРАДЬ (1962–1970)
