Константин Случевский - Полное собрание стихотворений
II
Вышел порядок в лачуге иной —Будто Андрей обзавелся женой!С прежней хозяйкой, – была она злая,Прозвище было ей жизнь холостая, —С юности ранней, господь ей прости,Право – ну не было вовсе пути!С новой иначе. Приперт в потолок,Вывешен черный как смоль образок;Значит, узнает сейчас, кто войдет,Что не татарин, не жид тут живет.Метлы, лопаты сошлись в стороне,Скромно уставились в угол, к стене;С прежней хозяйкой иначе бывало —Все, вишь, бросалось куда ни попало;Этим бесчинствам теперь не бывать —Всякому в доме места свои знать.Ну а того, чтобы миска какаяСутки валялась, мытья ожидая,Лайку прельщая своим содержаньем, —Стало у мисок давнишним преданьем!Мелкому миру по щелям стеныТягость открылась ужасной войны:Как только праздник придет небольшой —Ерзает тряпка с горячей водой,Жжет беспощадно в потемках келейныхМногие тысячи счастий семейных.Жжет... А Андрей не поймет, почемуСпится спокойней и слаще ему?Шапка ли лезет, рубаха ль порвется,Выйдут лучины иль жир изведется —Всякое горе хозяйка исправит,Дела лежать никогда не оставит.Даже на Лайку старуха ворчит:И недовольная Лайка молчит!
Как-то никак старикам не случалосьВстретиться так, – чтобы речь завязалась?Скажут по слову, в глаза поглядят,Скажут и снова упорно молчат!Точно обоим, за долгим досугом,Нечем им было делиться друг с другомИ ничего в их умах не созрело,Что бы сказаться порой захотело?К слову случилось Андрею узнать,Что его гостью Прасковьею звать.Но уж различны, как «я», и «не я»,Шли и свершалися их бытия!Равно начавшись, нигде не скрестившись,Шли, чтобы кончиться, объединившись;Точно две струйки – в единую слились,Два ветерочка – в один превратились!Жизнь старика вся бесцветна была,Облачком в горных туманах прошла;Мимо событий, сторонкою, с края,Всюду и все обходя, проскользая,Вечно безличная, не очертиласьИ, без остатка, в степях схоронилась.
Ну, а Прасковья, напротив того,Видела, ведала много всего.Ярко очерчена, окаймлена,Обрисовалася в жизни она!Всяких епископов, митрополитов,Схимников разных прославленных скитов,С мертвыми главами на власяницах, —Знала Прасковья и видела в лицах.На Валааме, в Печорской, в Задонской,В дальних Соловках и даже в Афонской, —Всюду она самолично бывалаИ монастырских квасов испивала.Свет увидала она на Хопре;Выросла в службах, на барском дворе;Бабою сделаться ей не пришлось:Дрянное дело замужство, хоть брось!Позже в Москве в белошвейках училасьИ с барчуками, бывало, водилась.У балерины одной знаменитой,Нынче вполне, даже сплетней, забытой,В горничных год с небольшим проживала,Феей, вакханкой ее одевала!..Постники-схимники в черных скуфьях,Ножки танцовщицы в алых туфлях,Говор в кулисах, пиры до утра,Память деревни, разливов Хопра,Грубые шутки галунных лакеев,Благословения архиереев,Ладан, пачули, Афон и кулисы,Вкус просфоры и румяна актрисы —Все это как-то, во что-то слагалось,Стало старухой, и то, что осталось,Силой незримой в тайгу притащилосьИ, обгорев на морозе, свалилосьВ ноги к мордвину, вперед головой,Старою льдиной на снег молодой!..
Как-то случилось, что пасмурным днемВьюга завыла по степи кругом.Гулко помчались ее перекаты;Снежные хлопья, толсты и косматы,Воздух застлали, в окошко набились...К печке молчать старики приютились.Долго не двигаясь оба сидели,Слушая рев и рыданья метели...Ну, да пришлось же и им говорить:«Я Верхотурье пошла посетить;К дальней обители на покаянье,Было такое мое обещанье...» —«Да, Верхотурье, слыхал стороной,Там, за горами, есть город такой...» —«Есть и другой город, Пермью зовется;К Перми народ пароходом везется.Дальше, сказали, дорогой пойдешь,Ближние горы когда перейдешь,Там, где большая река побежит, —Тут-от обитель сама и стоит.Вышла в дорогу я ранней порой,Только что почал народ с молотьбой.Шла бы скорей, да частенько хворала,Шла потому, что давно обещала,Только не тот, видно, путь избрала!Тут я семь суток болотцами шла,Прежде чем хату твою повстречала.Ну и не помню уж, как постучала...Хлебушко вышел, не слушались ноги,Знать бы вперед, что страна без дороги!Я уж святую Варвару молила,Чтобы не вдруг меня смерть посетила;Чтобы покаяться время мне дать...Стала заступница смерть отгонять!Хату твою из земли подняла,Словно не я, а она подошла!Прямо на самом том месте явилась,Где мне сырая могила открылась...Значит, для смерти душа не созрела,Грех мой не выхожен странствием тела!..»
Грех!.. Это слово чуть-чуть прозвучалоИ, отделившись от прочих, – отстало...Быстро и часто старуха крестилась...Снежная вьюга все яростней злилась!В двери стучалась, окошком трясла,Ревмя ревела, все петли рвала!Будто бы грешные души какие,Малые души и души большие,Силы бесплотные, к аду присчитаны,Неупокоены и не отчитаны,Бились неистово и распинались,В хату гурьбою ворваться старались!..
Красноречива, но с виду простаПростонародья родная черта:Тех не расспрашивать, к слову не звать,Кто не желает чего рассказать.Эту черту в нем столетья питали,Многое с детства таить приучали;Тут, да тогда, приходилось молчать,Свой ли, отцовский ли стыд укрывать.Ну и расспросов в народе не любят,Редко о чем загалдят, да раструбят...Так и теперь со старухою было:Грех, значит, есть, а какой – не открыла;Сам же Андрей расспросить не хотел.Только поутру, как день засерел,Вышел он снег от дверей отгребсти,Дров наколоть и воды принести;К дому вернулся с дровами, глядит:Крестик на двери наружной прибит!Вспомнил он, как из метели вчерашней,Друг друга резче, смелей, бесшабашней,Клики гудели, росли и серчали,Словно как духи какие стонали,Чуяли rpex! И сбегалися к двери,Будто на падаль полночные звери! —Крестик теперь над дверями повешен:Смолкнет нечистый, хотя он и бешен;Крестик господень его остановит;Он хоть не слышно, а все славословит!
Страшная, злая стояла зима!В елях построив свои терема,Резвых кикимор к ветвям пригвоздила,Нежным снежком их хребты опушила;Юрких русалок опасный народСпрятала в тину, в коряги, под лед;Леших одних допустила бродить,Робких людей по лесам обходить.Дни обрубила зима, не жалея!Только что солнце заблещет, краснея,Вслед за ним тянется хмурая тьма:«Я, говорит, заблещу и сама!..»Ночь выступает во всю вышину,Звезды сзывает гореть и лунуИ рассыпает, куда ни взгляни,Зеленоватые блестки, огни...Зимняя ночь! Ты глубоко светла!Чья ж это ласка тебя нам дала?Кто, в утешенье угрюмого края,Дал тебя северу, ночь голубая?!Только одна ты по росту степям,Шире ты их – обняла по краям.В вас, ночи долгие, ночи хрустальные,Вволю наплакаться могут печальные;Вволю натешиться могут распутные,Вечными кажутся скорби минутные!Мыслью, блуждающей мрачно, тревожно,В вас до безумья додуматься можно!А немоты в вас, глухого молчания —Хватит с избытком покрыть все страдания!..Это ль не милость судьба нам дала,Чтобы по Сеньке и шапка была,Чтобы да в том же краю процветали:Долгие ночи – большие печали!
Изо дня в день старики наши жили,Чаще, чем прежде, они говорили.Много того, что Андрей услыхал,Он от рожденья и вовсе не знал...Очень Прасковья его удивила,Как в разговоре ему сообщила,Будто во многих больших городахВоздух какой-то горит в фонарях;В те фонари ничего не вливают,Ну, а как вечер придет – зажигают.Слышал он также о царских смотрах,Как ходит гвардия в красных грудях,Как между войск у царя есть такие:Птицы на шапках сидят золотые,Сами солдаты в кольчуги закованы,Лошади их серебром перекованы.Спрашивал сам у Прасковьи Андрей:Много ль видала железных путей,Правда ль, что тянутся вдоль по ним паром,Катятся вслед за большим самоваром?Что называется новым судом?Летом частенько он слышит о нем!Как там в судах господа заседают,Имя немецкое, всех защищают?Также присяжных ему объясни:Судьи не судьи, так кто же они?
Впрочем, не та и не эта затеяБольше всего занимала Андрея.Больше любил он вопросы духовные!Как богом созданы силы верховные?Как бог нам душу, спасенье ей дал?Все это знать он хотел и – не знал.Ну и была тут Прасковья готоваВсе Объяснять хорошо и толково!Тут она ясно, как день, излагала,Не говорила ему, – а вещала.Целые книги Четии-МинейВсе наизусть были ведомы ей.Речи Прасковьи уверенны были:Ею пророки, отцы говорили!В сердце Андрея, из глуби сознанья,Мало-помалу взросли очертанья,И выступали чудесны, великиСловом Прасковьи рожденные ликиМучениц славных, церковных святителей,Светских владык и святых небожителей...
«Каждому делу, господь так велит,Тот или этот святой предстоит:Пчел сохранить – так Зосиме молиться,Флором и Лавром конь-лошадь хранится;Трифон от тли и от червя спасает;Воин Иван – воровство открывает;Все то, что криво, да полно изъяну,Все то, что слепо, – Козыре и Демьяну;Браки несчастные, семью разбитуюВедают издавна Кирик с Уллитою;Пьяных, загубленных водкою братийМного спасает святой Вонифатий...»Как же ты думал, Андрей, до сих пор,Будто везде пустота и простор,Если такое везде населеньеМожешь ты вызвать, начавши моленье?Как мог ты думать, что беден рожден,Если все яхонты, жемчуг, виссон,Те, что в святительских ризах блистают,В митрах горят, – налицо здесь бывают?Как мог ты думать, что в жизни темно,Если все небо святыми полно?!Ярких венцов и оглавий блистающихБольше гораздо, чем звезд, в нем мерцающих!Вечная жизнь ожидает тебя,Коль проживешь здесь, души не сгубя!..И что дороже всего, что бесценно:Все это – правда и все несомненно!
При разговорах таких о святыне,Боге, душе, о спасенье в пустыне,Лайка-собака всегда пребывалаИ разговоры отлично слыхала...Пес был спокоен. В мозгу у негоНе пробуждали они ничего.Лайку Прасковья не подкупала,Лайка по-своему все понимала.Злое предчувствие в ней просыпалось,Что-то недоброе, знать, собиралось!«Не приходить бы старухе сюда,Не приходить никогда, никогда!Прежде Андрей меня, Лайку, любил.Нынче Андрей меня, Лайку, забыл;Гладить не гладит, ругать не ругает,Будто нет Лайки, не замечает!Вон и ружье, что на стенке висит,Точно как палка какая, молчит;В желтое ложе не брякнет кольцом,Выстрелом степь не пробудит кругом!Стыдно сказать: как сегодня светало —Целых пять зайцев у дома гуляло!А куропаток больших – вереницыХодят кругом, как домашние птицы!Нынче дичинки поесть не дается,Больше все рыбка да рыбка печется.Ну, да и разница тоже большая:Мчаться ль за лыжами, по лесу, лая, —Или у проруби темной лежать;Видеть, как крючья начнут поднимать;Бедный Андрей то отдаст, то потянет,Сядет, нагнется, на корточки станет;То вдруг затыкает палкой о дно...Право: и жалко смотреть, и смешно!Ну, да и разница вкуса большая:Рыбьи головки иль птица лесная?Есть ли что в рыбе-то, кроме костей?Нет, изменился ты, братец Андрей!..И не люблю я старуху Прасковью,И поделом ей, что харкает кровью.Чую: недоброе с нами случится...Да не хочу я без толку сердиться:Милым насильно не быть. Подождем.Может, до лучшей поры доживем!»
Дни за короткими днями бежали,Ночи так длинны, велики так стали,Что уж им некуда больше расти,Разве что дни целиком погребсти?В срок, когда в людях средь мира крещеногоПраздник пришел сына божья рожденного, —Свету везде в небесах поприбавилось;Солнце как будто маленько оправилось...«Ты вот, Прасковьюшка, мне объясни:Как это вдруг да длинней стали дни?И почему каждый год так бывает,Что с рождества много дня прибывает?» —«Это, родимый мой, разно толкуют.Божий сочельник, вишь, в небе ликуют.Нынче, под праздник, сам бог СаваофК грешному миру приходит из снов.С богом и свет к нам на землю приходит...Впрочем, господь и в другие дни ходит,Ходит и грешных людей посещает,Где он пройдет – чудеса проявляет!» —«Что ты, Прасковья, прости тебя бог!Кто ж это господа видеть-то мог?» —«Старцы-святители зрели отлично:Ходит господь Саваоф самолично!Ежели там, где незрим он идет,Зло иль неправда навстречу встает, —Божье присутствие все возмущает;Вечный порядок оно нарушает;Грань между жизнью и смертью мутится;И невозможное может случиться!Ну и случается. Люди ж потомЧудо постичь помышляют умом.Так и теперь время свету прибавиться!Чудо! Иначе откуда ж он явится?..Чудом бы также, Андреюшко, было,Если б здоровье мне что возвратило!Кашель меня все до сердца изводит,Все он сильнеет во мне, не проходит.Крови я много от кашля теряю.Ох! Доживу ли до лета, не знаю...Грех бы мне только успеть замолить,С совестью чистой глаза мне закрыть!»В душу Андрея морозом пахнуло,Больно так стало, в груди шевельнуло...Лайка как будто бы что поняла:Встала и в угол под лавку ушла...Ясно, что Лайка хотела сказать:«Надо и честь знать, пора умирать!..»
III
