Всё брошу однажды… - Сергей Алексеевич Минский
Ну а где дрова?
Носят новые поленницы
На травы права.
Знать, права — дрова.
Ах ты, двор мой, жизнь шутейная -
На дворе трава,
На траве дрова -
Жизнь разгульная, питейная:
Пляшет голова,
А и сам — дрова.
На дворе трава,
На траве дрова…
2.
Еще стакан — и трын-трава. И слово
Уже не жжёт меня, не веселит
Бессмысленной до пошлости основой,
Куражится, незрелой сутью злит.
И нить беседы непрестанно рвётся
И вяжется в спонтанные узлы.
Вот истинно "чем слово… отзовётся",
И что обрящете от брошенной хулы.
Так происходит истины глумленье:
Безумства бес, стенающий в ночи
Меж голых стен, ждет неизбежность плена,
Непонятый и загнанный рычит.
И потому еще стакан вдогонку -
Прочь, божество, сидящее во мне!
С тобой так трудно — словно с камнем в гору.
Дай утонуть, хоть на часок, в вине.
3.
Приходи ко мне сегодня,
Может, я не буду пьяным:
Поболтаем, выпьем водки,
Чтоб свои забыть изъяны.
Чтобы стать мерилом мира -
На одной ноге с богами:
Им нектара или мирра -
Нам же розог с батогами.
Но покуда вечер длится
И в руках поют стаканы,
Дай мне, горькая, забыться
В этом сладостном канкане:
В этой дикой пляске мысли,
В грубой смене настроений,
От приличий дай отмыться,
Отряхнуть пределов звенья.
Приходи, мой друг, сегодня,
Приноси венок из лавра,
Мы с тобою выпьем водки
И поговорим на славу.
Г. Нечаевой
Я почувствовал силу познания
И твою правоту между слов.
Заметалась не фраза под знаками,
Заструилось метафор тепло.
Осязаю пласты и столетия,
И ещё не родившийся смысл,
Как бесформенный хаос.
И следствие
Спеет формой, что сбросила мысль.
И пульсация форм-содержаний,
Как Господь, обретённый не вдруг,
Отнимает меня у державы,
Заронив откровенья искру.
И вчера непонятное прошлое,
Заметавшись под знаками слов,
Заполняет в сознании прочерки,
И вбирает метафор тепло.
А эта встреча — ностальгии взрыв…
А эта встреча — ностальгии взрыв,
Случайный бунт обыденности черствой,
Мне в занавеси щёлку приоткрыв,
Уверила, что виноват я в чём-то.
И это чувство стыдное вины,
И эта радость — прошлого подарок,
И лет пометки, что у глаз видны -
Всё просит искушению поддаться.
Но все слова банальности пустой
Обвили паутиной эту встречу.
А десять лет — как будто целых сто,
И вечность управляет нашей речью.
Всё брошу однажды…
Всё брошу однажды
и просто побуду собою,
Впадая, как отрок,
в безгрешную крайность души.
И в рай перепрыгну,
который всегда за забором,
Как яблоки детства
в моей Богом данной глуши.
Как яблоки детства,
безликую женщину вспомню,
Что страсти учила
в замызганном страстью мирке.
Как поздно прозрел я,
коль поздно все это я понял:
Ведь счастье — журавль,
совсем не синица в руке.
Синица в руке -
это рваная нить ностальгии,
Попытка удерживать -
то, что нельзя удержать.
Синица в руке -
это только укол анальгина,
Иллюзия истины,
что в рукоятке ножа.
Журавль же пойманный -
оборотень — превратится,
Пройдя деградации
вскользь обусловленный путь,
Как путь эмбриона обратный,
лишь только в синицу.
Синица — в открытку,
где росчерк пера — "Не забудь".
Незабудка
Незабудка, незабудочка,
Зацвети по берегам,
Расцвети денечки будние.
Вспыхни в сердце ураган.
Незабудка к незабудочке -
Соберу большой букет…
Что счастливым было в будущем,
В настоящем уже нет.
А. Николаенко
Сегодня дождь с утра и нет просвета
В безбрежной скуке отчужденных глаз.
Лишь тряпкой мокрой бдит над горсоветом
Постылый символ предержащих власть.
Эпоха Лжи — плебейские потуги.
Худой финал в исканьях мудреца -
Урок Земле: здесь есть над чем подумать.
А дождь с утра — ни края, ни конца.
Стекает небо Ноевым потопом
На тротуаров грязные ручьи.
И там кружит и носит изотопы,
Которых в судьбах нет еще ничьих.
Но все в руце карающей во благо;
И скоро город солнечный вдохнёт
Все до конца, и это будет платой
За идолопоклонства лживый мёд.
Кремлёвские мутанты справят тризну.
Народа нет! Да здравствует народ!
О господи, пусть будет проклят трижды
Октябрь тот, семнадцатый тот год.
24 июня 1990 год
О «вечном»
1.
Рука привычно шарит по щеке,
Заранее зная: то, что ищет, есть -
И неизбежно тянется за бритвой.
И та гудит рассерженно в руке
И рвёт, и бреет (по достатку честь),
И будит дом надсадным этим ритмом.
Встает жена затравленным зверьком,
И рядом оживает водопад -
Дуэт клозета с престарелой бритвой.
А вот и чайник — будто со свистком -
За выключенной бритвой невпопад
Выводит мелодическую приму.
А там, за ним, кастрюльный перезвон,
Как символ пробуждения от сна,
О пустоте желудка вдруг напомнит.
Вернётся спудом головная боль,
И боковое зрение уснёт
В скорлупке нескончаемой тревоги.
И оживёт в ушах шальной прибой,
И мыслей груда задом наперёд
Сползёт в него бесстрастно и безвольно.
Пульсация в задавленный висок,
Подстать кривым превратностям судьбы,
Безжалостно и больно постучится.
И станут стрелки значимей часов,
И дню, не доходя, прошедшим быть,
И путаница неизбежна чисел.
2.
Но не замедлят свой минуты ход.
Шнурок же рвётся чаще в тот момент,
Когда уж вечность пожралА все сроки:
А что осталось, то ушло вперёд.
И те в ладони несколько монет -
Лишь пот и слезы, в коих нету проку.
А всё ж спешишь, поверив в чудеса,
Не видя глупости в движениях лица,
Распространяя, словно грипп, нервозность.
И слышатся в сознаньи голоса,
Где меж собою спорят два глупца,
И так, и эдак сотрясая воздух.
Война же — передел, грызня собак.
И это всякий знает назубок,
Боясь до дрожи нудной волокиты,
И потому воюет про себя.
И вряд ли недоволен сам собой,
В кармане фигой говоря, что квиты.
А это сразу видно по глазам,
Как у того, кто в пляжную волну
Вошёл за тем, чтобы в неё пописать
И ощутить блаженство, так сказать.
Но самого себя не обмануть,
Кода себе же посылаешь письма.
3.
Приходит, как, однако, ни крути,
Мгновение — преодолеть порог,
Где равен факт присутствия позору,
Где вязкий шаг коврового пути
Есть тот отрезок, тот предельный срок,
Что делает вошедшего трезором.
А заглянуть за тайную печать,
Чтоб взять там назидательный урок
Есть неизбежность, что диктует время.
И диалог забыт. И помолчать -
Куда
