Всё брошу однажды… - Сергей Алексеевич Минский
у многих нас вовеки,
А потому не все
мы выйдем из основ.
Сегодня требовать…
Сегодня требовать,
чтоб завтра стало стыдно.
Зачем-то брать,
не зная как вернуть.
И нынче праздновать,
готовя день постылый.
Спешить домой,
чтобы собраться в путь.
Не жизнь в судьбе -
судьба в согбенной жизни:
Ждёшь горя там,
где слишком хорошо,
И собираешь
бедные пожитки
На век свой длинный,
что уже прошёл.
О смерти
1.
Холодно и поздно.
Горечь пустоты.
Этот вечер звёздный -
Вечер без мечты.
Он прикосновенье
К суете сует,
Где проникновенье -
Ночниковый свет.
Дремлется сиделке.
Ртуть звезды — в окно.
Не согреют грелки
Задубелых ног.
Полубред постельный
Есть последний сон.
В отходящем теле
Жизнь итожит он.
В чуть живое тело
Память-сон смотреть
В предрассветной темени
Приплетется Смерть.
2.
Её покрывала
Не знать бы вовек:
И трупов навалом,
И резаных вен.
Удушенных газом,
Подушкой во сне
Не видеть бы глазом,
Не слышать бы мне.
Не видеть ребёнка
Во мгле при свечах,
Когда в перепонках
Надрывы звучат.
Не слышать молитвы
На дне старика,
Не видеть налитым
Под хлебом стакан.
Не знать бы мне горя
Утраченных грёз,
Не пить бы мне горькой
На празднике слёз.
Свечи огарок на столе
Мело, мело по всей земле…
Б. Пастернак
Свечи огарок на столе
Почти не светит:
Торчит оплавленный скелет,
Уходит вечер.
Здесь Вечность правила ключи
Или обиды,
В ночи, в кругу своей свечи
Меня любила.
Смертельный навевала код
Стихов полночных,
Чтобы мучительно-легко
Я жил построчно.
Свеча горела на столе.
Но лгу, свеча ли?
И в январе, не в феврале…
Давай сначала.
Свечи огарок на столе
Почти не светит:
Торчит оплавленный скелет,
Уходит вечер.
Он растворяется во мне,
И в полудрёме
Я вижу Время на стене:
Оно в короне.
Любовь проявленная — тлен,
Я — сын предела…
Свеча горела на столе,
Свеча горела.
Есть в тесноте житейской свой кошмар…
Есть в тесноте житейской свой кошмар:
Пустые речи — преисподней муки:
Абсурдность слов и бесполезность звуков,
Таких тоскливых, как ночной комар.
За что мне, Боже, этакий укор -
Мечтать о келье с ватными стенАми:
Чтоб бесы, где-то плача и стеная,
Моею не могли водить рукой.
Но, Господи, какой же это вздор,
Когда вокруг все корчатся и воют,
Я разрушаюсь изнутри безвольно,
И болью отдается каждый вздох.
И тяжелеет левая рука,
И правая расстегивает ворот.
А память слепо открывает створки
Той жизни, что забыл пока.
Я слышу колокольный перелив,
Ловлю наивность песни хороводной,
И теплые качающие волны
Меня влекут в объятия Земли.
А рядом незнакомые черты
И о хорошем шепчущие губы,
И я жалею женщину другую,
И вдруг осознаю, что это ты.
И понимаю: ведь не я — другой,
И все же я… И хочется очнуться,
Тебя такой, как ты сейчас, коснуться,
Такой, до слез забытых, дорогой…
А сквозь слои непрошенных веков
Уже сочатся вечные болезни:
Абсурдность слов и звуков бесполезность,
И неизбежность временных оков.
Наш паровоз вперёд летит
Бушует страстей столкновенье -
Война оппозиций и поз:
Низвергнут с высот идол-гений,
Ушел под откос паровоз.
Курьезы сменяют курьезы
В жестоком сближеньи планет:
О сколько же здесь берлиозов,
А скольких в помине уж нет.
В объятиях странных пространство
Со временем — слез наших соль,
Сиамское тесное братство,
Давильни людской колесо.
Бушует страстей столкновенье,
Расходятся Вера и Бог.
Слетают песчинки-мгновенья
На тысячелетья эпох.
Льют аннушки масло и слезы
На камни веков-мостовых,
И шеи трещат берлиозов,
И сколько еще будет их.
И новых их вдавят в пространство,
Поставив тавро у виска,
И двинется время бесстрастно
В иные века.
А пока…
Бушует страстей столкновенье -
Война оппозиций и поз:
Низвергнут с высот идол-гений,
Ушел под откос паровоз.
Рождаюсь — я чувствую это…
Рождаюсь — я чувствую это,
Рождаюсь в мучительных схватках:
Как зверь изменяет повадкам,
Так я изменяю заветам.
Заветы и снова заветы,
А это лишь страх поколений,
Лишь опыт кровавой планеты,
Такой голубой из вселенной.
А это лишь генов удушье,
А это лишь генов презренье:
Кому-то от умности душно,
Кому-то и глупость прозренье.
И воспоминаний за далью
О жизни, что "жить надо умно",
Я чувствую где-то — рождаюсь,
Но чтобы понять, что я умер.
Из цикла "P.S." Конец 80-х.
Я распахнул окно…
Я распахнул окно,
и ночь вошла желаньем,
И запахами звезд
в мерцании листвы.
Я душу распахнул,
чтобы понять — жива ли
Еще во мне душа
или уже — увы.
Я ночь вдохнул, и сон,
а, может, жизнь другая
Сочиться из меня
слезами стала вдруг.
И чувственный поток
сорвался, как бы каясь,
Пошел наружу, вон,
прервав судьбы игру.
Я плакал — и навзрыд,
как женщина, как мальчик,
Уже не видя звезд,
не смысля ни о чем.
Омытая душа
в себя смотрелась молча:
Так в зеркале свеча
освещена свечой.
Я бездну лет простить себе готов…
Я бездну лет простить себе готов
И тьму причин, и странных следствий сонм,
И кучу Новых без тебя годов,
Прошедших странным и единым сном.
Да все как сон, и виденный не мной:
Как будто где-то кто-то рассказал.
Там все придумано: и я, и свет дневной,
И ты в слезах, и идол наш — вокзал.
Я прохожу сквозь строй ушедших лет,
Прощая им жестокости и боль,
И то, что счастья не было и нет,
Как и любви. А был лишь только Бог.
Был я и Бог, и больше никого.
Я был как Бог и был равновелик.
А оказалось, что я был как вор,
Когда года мой статус низвели.
Тогда я понял, и простил, поняв,
Того мальчишку, что ходил как Бог,
Почти что все, но не простил и дня,
Что связан болью, взятою тобой.
Когда-нибудь и мне случайно…
Когда-нибудь и мне случайно
В одной из множества дорог
Попутчик за казенным чаем
Судьбу расскажет, как урок.
И в том предлинном монологе,
Как в дневнике разлук и встреч,
То ни о чем, то вдруг о многом
Узнаю до свершенья впредь.
Мелькнут понуро полустанки,
Поля, леса и города,
И я в попутчике усталом
Себя увижу сквозь года.
Увижу, как в котле волшебном,
Сквер, одинокую скамью,
Двух
