Григорий Дашевский - Дума иван-чая

Нескучный сад (1)

Справа невидимая река.Улицы гул по левую руку.И муравей проползает по буквамфразы: и царь, объезжая войска,

видел... Кленовая тень легла,прорези неба легли на страницу.Шелест послышится, и шевелитсяплоский узор добра и зла,

спрятанный в книгу, если сквозь строкпоступь проникнет сандалий узкихв чередованье прозрачной и тусклой,в шорох листвы о жесткий песок.

Нескучный сад (2)

Пододеяльник всё светлее,всё громче голоса ворон.Очередной пропущен сон,и тонкий утренний огоньпо краю белой рамы тлеет.

Сны, незамеченные ночью,как позапрошлый год, моглибыть чем угодно. Пыли, мглыи сна еще полны углы.О раковину била звонче

застенная вода до света,дыханье близкое слышнейловило темноту, и в нейсквозили звезды, чьих огнейво вдохах освещенных нету.

«Скользкий кафель, известь цвета…»

А.Н.

Скользкий кафель, известь цветалегкого пепла изображаютскрытую имистужу снаружи, от стужи спасают,как от лица чужого имяили иней от света.

Кто не спит до зари, тот и скажет заряиглам света в стекольном льду,не о них, но о боли своей говоряи о том, как отыскивал сон до утрамнущий простыни, как в неувиденном снемну сухую траву сквозь снег,и о том, как найду

то, что видел вчера,то, что видят другие сейчас, —череду ограддля чужих, для вчерашних глаз,бесконечный рядоболочек ночи — белую розу.

Едкий как время воздухшевелит ее, льется по венам,шлет и тленье и шелест,говорящий о тленьи,розе, подснежной траве, человеку в постели.

Приблизит тленье ли к цвету летящегов траву сухую снега сухуютраву?

Найти ли, глядя в себя глядящегои как после смерти стекло целуя,Москву

и в щельмежду дыханьем и отраженьемпросунуть голубоглазое лезвие?

Связать нельзя ли лица разрезанныхна тыл и лица зрением, временемвещей

и их чужой, вчерашний их оборот?Произнесет ли не по-немецки рот,стекло туманя: тот человек, тот год?

Которому вредно время.Чем дольше взгляд, тем гуще теменьстекол, лгущих губным теплом,

                   заоконным снегом лица,тем правдивей светстен в изразцах.

Нет, невозможно, нет.Боль ли сделает из плоти близнецаснега и успеет убелить былое,меж собою и виноюпустоту переступить?

Нет, невозможно питьвоздаянье как воздух губами, глазами лигубы измучивстеклами ночии глаза пропущенными снами,говорящими: не верь, время не пламяи не спасет от пламени.

«Ты, воздух, всё свое лазурь, лазурь…»

Ты, воздух, всё свое лазурь, лазурьо духоте, клонящей в сон меня.И яви ни в одном глазу.Мне трудно дышать тобою, лжецом таким.Но солнце ест глаза,словно оно — дымот иного огня,который будет гореть и уже горит.Оно наклоняет мой взгляд в предлежащий прах,словно оно — споткнуться страх,словно оно — стыд.

«Счастлив говорящий своему горю…»

Счастлив говорящий своему горю,раскрывая издалека объятья:подойди ко мне, мы с тобою братья,радостно рыданью твоему вторю.

Сторонится мое и глаза прячет,а в мои не смотрит, будто их нету.Чем тебя я вижу? И нет ответа,только тех и слышит, кто и сам плачет.

«Слабая какая перепонка делит…»

М.К.

Слабая какая перепонка делитразведенный спирт и теплый вечер,то гримасничает, то чепуху мелет.Чем же ей потом оправдаться? Нечем.

Всё потом, потом — кто поставил в судьибедному сейчас невинное после?Стыд заискивает перед тем, что будет,будто чище спирт будет завтра розлит.

У метро

— Посмотри, не мелькнуло ли дав как всегда опоздавших глазах?— Нет, там карий закат, иногда         светло-карий же страх.

— Дай пройти ее тихим слезам,фразам, паузам, пережидай,как не тех, поднимавшихся там,         пропускал, пропускай.

— Но пока оно не раздалосьи пока я не встретился с ним,от не тех, от молчанья, от слез         разве я отличим?

— Оттого-то с нее не своди,словно с лестницы, пристальных глаз:не блеснет ли оно посреди         снизу хлынувших нас?

— Ты как будто имеешь в виду,что и клятва клянется придтив сердце пообещавшей приду         около девяти.

— Для меня и для медлящих клятвнету этого сердца милей:так прилежнее, жалобней взгляд:         с ними свидимся с ней.

— Но привыкнув к навеки, к навек,им и жизнь проволынить не жаль:мил — не мил, что для них человек,         вздохи или печаль?

— Ждать и жить — это только предлогдля отвода неведомо чьих,чтобы ты не спускать с нее мог         глаз невечных своих.

О What is This Sound

(из Уистана Одена)

— Что это за звук, за дробь рассыпнаягремит в долине так рано, рано?— Просто солдаты идут, дорогая,бьют барабаны.

— Что это за свет, так больно сверкая,вспыхивает всё ярче, ярче?— Просто штыки блестят, дорогая,блестят на марше.

— Смотри: одна колонна, вторая —зачем собралось их так много, так много?— Просто ученья идут, дорогая,а может — тревога.

— Зачем они взяли дорогой другою,слышишь: шаги их всё четче, четче?— Наверно, приказ. Почему, дорогая,ты шепчешь Отче!

— Они поворачивают, забираяк доктору в дом, правда же, правда?— Нет: ведь не ранен никто, дорогая,из их отряда.

— Им нужен священник, я догадалась,именно он — я права ли, права ли?— Нет: ведь они и его, дорогая,дом миновали.

— Значит, к соседу, живущему с краянашего сада, нашего сада!— Нет: они входят уже, дорогая,в нашу ограду.

— Куда ты? Останься со мной, умоляю,клятву нарушить нельзя ведь, нельзя ведь!— Я клялся любить тебя, дорогая,но должен оставить.

К дверям подходят, замок сломали,по коридору скрипит кирза,половицы гнутся под сапогами,горят глаза.

«Холодно и людно. Сказав прощай…»