Михаил Лермонтов - Бородино (сборник)
Ночь. III
Темно. Всё спит. Лишь только жук ночной,Жужжа, в долине пролетит порой;Из-под травы блистает червячок,От наших дум, от наших бурь далек.Высоких лип стал пасмурней навес,Когда луна взошла среди небес…Нет, в первый раз прелестна так она!Он здесь. Стоит. Как мрамор, у окна.Тень от него чернеет по стене.Недвижный взор поднят, но не к луне;Он полон всем, чем только яд страстейУжасен был и мил сердцам людей.Свеча горит, забыта на столе,И блеск ее с лучом луны в стеклеМешается, играет, как любвиОгонь живой с презрением в крови!Кто ж он? кто ж он, сей нарушитель сна?Чем эта грудь мятежная полна?О, если б вы умели угадатьВ его очах, что хочет он скрывать!О, если б мог единый бедный другХотя смягчить души его недуг!
Элегия
Дробись, дробись, волна ночная,И пеной орошай брега в туманной мгле. Я здесь, стою близ моря на скале; Стою, задумчивость питая.Один, покинув свет, и чуждый для людей,И никому тоски поверить не желая. Вблизи меня палатки рыбарей; Меж них блестит огонь гостеприимный;Семья беспечная сидит вкруг огонька И, внемля повесть старика, Себе готовит ужин дымный! Но я далек от счастья их душой, Я помню блеск обманчивой столицы,Веселий пагубных невозвратимый рой. И что ж? – слеза бежит с ресницы,И сожаление мою тревожит грудь,Года погибшие являются всечасно; И этот взор, задумчивый и ясный – Твержу, твержу душе: забудь.Он всё передо мной: я всё твержу напрасно!.. О, если б я в сем месте был рожден, Где не живет среди людей коварность:Как много бы я был судьбою одолжен – Теперь у ней нет прав на благодарность! Как жалок тот, чья младость принеслаМорщину лишнюю для старого чела И, отобрав все милые желанья,Одно печальное раскаянье дала;Кто чувствовал, как я, – чтоб чувствовать страданья,Кто рано свет узнал – и с страшной пустотой,Как я, оставил брег земли своей родной Для добровольного изгнанья!
Эпитафия
Простосердечный сын свободы,Для чувств он жизни не щадил;И верные черты природыОн часто списывать любил.
Он верил темным предсказаньям,И талисманам, и любви,И неестественным желаньямОн отдал в жертву дни свои.
И в нем душа запас хранилаБлаженства, муки и страстей.Он умер. Здесь его могила.Он не был создан для людей.
Посвящение
Прими, прими мой грустный трудИ, если можешь, плачь над ним;Я много плакал – не придутВновь эти слезы – вечно имНе освежать моих очей.Когда катилися они,Я думал, думал всё об ней.Жалел и ждал другие дни!Уж нет ее, и слез уж нет –И нет надежд – передо мнойБлестит надменный, глупый светС своей красивой пустотой!Ужель я для него писал?Ужели важному шутуЯ вдохновенье посвящал,Являя сердца полноту?Ценить он только злато могИ гордых дум не постигал;Мой гений сплел себе венокВ ущелинах кавказских скал.Одним высоким увлечен,Он только жертвует любви:Принесть тебе лишь может онЛюбимые труды свои.
1830. Майя. 16 число
Боюсь не смерти я. О нет!Боюсь исчезнуть совершенно.Хочу, чтоб труд мой вдохновенныйКогда-нибудь увидел свет;Хочу – и снова затрудненье!Зачем? что пользы будет мне?Мое свершится разрушеньеВ чужой, неведомой стране.Я не хочу бродить меж вамиПо разрушении! – Творец,На то ли я звучал струнами,На то ли создан был певец?На то ли вдохновенье, страстиМеня к могиле привели?И нет в душе довольно власти –Люблю мучения земли.И этот образ, он за мноюВ могилу силится бежать,Туда, где обещал мне датьТы место к вечному покою.Но чувствую: покоя нет,И там, и там его не будет;Тех длинных, тех жестоких летСтрадалец вечно не забудет!..
К***
(Прочитав жизнь Байрона <написанную> Муром)
Не думай, чтоб я был достоин сожаленья,Хотя теперь слова мои печальны; – нет;Нет! все мои жестокие мученья –Одно предчувствие гораздо больших бед.
Я молод; но кипят на сердце звуки,И Байрона достигнуть я б хотел:У нас одна душа, одни и те же муки;О, если б одинаков был удел!..
Как он, ищу забвенья и свободы,Как он, в ребячестве пылал уж я душой,Любил закат в горах, пенящиеся водыИ бурь земных и бурь небесных вой.
Как он, ищу спокойствия напрасно,Гоним повсюду мыслию одной.Гляжу назад – прошедшее ужасно;Гляжу вперед – там нет души родной!
1830 год. Июля 15-го
(Москва)
Зачем семьи родной безвестный кругЯ покидал? Всё сердце грело там,Всё было мне наставник или друг,Всё верило младенческим мечтам.Как ужасы пленяли юный дух,Как я рвался на волю, к облакам!Готов лобзать уста друзей был я,Не посмотрев, не скрыта ль в них змея.
Но в общество иное я вступил,Узнал людей и дружеский обман,Стал подозрителен и погубилБеспечности душевный талисман.Чтобы никто теперь не говорил:Он будет друг мне! – боль старинных ранИз груди извлечет не речь, но стон;И не привет, упрек услышит он.
Ах! я любил, когда я был счастлив,Когда лишь от любви мог слезы лить.Но эту грудь, страданьем напоив,Скажите мне, возможно ли любить?Страшусь, в объятья деву заключив,Живую душу ядом отравитьИ показать, что сердце у меняЕсть жертвенник, сгоревший от огня.
Но лучше я, чем для людей кажусь,Они в лице не могут чувств прочесть;И что молва кричит о мне… боюсь! –Когда б я знал, не мог бы перенесть.Противу них во мне горит, клянусь,Не злоба, не презрение, не месть.Но… для чего старалися ониТак отравить ребяческие дни?
Согбенный лук, порвавши тетиву,Гремит – но вновь не будет прям, как был.Чтоб цепь их сбросить, я, подняв главу,Последнее усилие свершил;Что ж. – Ныне жалкий, грустный я живуБез дружбы, без надежд, без дум, без сил,Бледней, чем луч бесчувственной луны,Когда в окно скользит он вдоль стены.
Булевар
С минуту лишь с бульвара прибежав,Я взял перо – и, право, очень рад,Что плод над ним моих привычных правУзнает вновь бульварный маскерад;Сатиров я для помощи призвав,Подговорю, – и всё пойдет на лад.Ругай людей, но лишь ругай остро;Не то –…ко всем чертям твое перо!..
Приди же из подземного огня,Чертенок мой, взъерошенный остряк,И попугаем сядь вблизи меня.«Дурак» скажу – и ты кричи «дурак».Не устоит бульварная семья –Хоть морщи лоб, хотя сожми кулак,Невинная красотка в сорок лет –Пятнадцати тебе всё нет как нет!
И ты, мой старец с рыжим париком,Ты, депутат столетий и могил,Дрожащий весь и схожий с жеребцом,Как кровь ему из всех пускают жил,Ты здесь бредешь и смотришь сентябрем,Хоть там княжна лепечет: как он мил!А для того и силится хвалить,Чтоб свой порок в Ч**** извинить!..
Подалее на креслах там другой;Едва сидит согбенный сын земли;Он как знаток глядит в лорнет двойной;Власы его в серебряной пыли.Он одарен восточною душой,Коль душу в нем в сто лет найти могли.Но я клянусь (пусть кончив – буду прах),Она тонка, когда в его ногах.
И что ж? – он прав, он прав, друзья мои.Глупец, кто жил, чтоб на диете быть;Умен, кто отдал дни свои любви;И этот муж копил: чтобы любить.Замен души он находил в крови.Но тот блажен, кто может говорить,Что он вкушал до капли мед земной,Что он любил и телом и душой!..
И я любил! – опять к своим страстям!Брось, брось свои безумные мечты!Пора склонить внимание на дам,На этих кандидатов красоты,На их наряд – как описать всё вам?В наряде их нет милой простоты:Всё так высоко, так взгромождено,Как бурею на них нанесено.
Приметна спесь в их пошлой болтовне,Уста всегда сказать готовы: нет.И холодны они, как при лунеНам кажется прабабушки портрет;Когда гляжу, то, право, жалко мне,Что вкус такой имеет модный свет.Ведь думают тенетом лент, кисей,Как зайчиков, поймать моих друзей.
Сидел я раз случайно под окном,И вдруг головка вышла из окна,Незавита, и в чепчике простом –Но как божественна была она.Уста и взор – стыжусь! в уме моемГоловка та ничем не изгнана;Как некий сон младенческих ночейИли как песня матери моей.
И сколько лет уже прошло с тех пор!..О верьте мне, красавицы Москвы,Блистательный ваш головной уборВскружить не в силах нашей головы.Все платья, шляпы, букли ваши вздор.Такой же вздор, какой твердите вы,Когда идете здесь толпой комет,А маменьки бегут за вами вслед.
Но для чего кометами я васНазвал, глупец тупейший то пойметИ сам Башуцкой объяснит тотчас.Комета за собою хвост влечет;И это всеми признано у нас,Хотя – что́ в нем, никто не разберет:За вами ж хвост оставленных мужьев,Вздыхателей и бедных женихов!
О женихи! о бедный Мосолов;Как не вздохнуть, когда тебя найду,Педантика, из рода петушков,Средь юных дев как будто бы в чаду;Хотя и держишься размеру слов,Но ты согласен на свою беду,Что лучше всё не думав говорить,Чем глупо думать и глупей судить.
Он чванится, что точно русский он;Но если бы таков был весь народ,То я бы из Руси пустился вон.И то сказать, чудесный патриот;Лишь своему языку обучен,Он этим край родной не выдает:А то б узнали всей земли концы,Что есть у нас подобные глупцы. (Продолжение впредь)
Нищий
