Константин Бальмонт - Том 1. Стихотворения

«Я Огонь, я сын Огня. Я буду жить. Мой лик не утратится».

Как это по-бальмонтовски звучит! И многоликий Бальмонт живет – в «Носящем барсову шкуру» Руставелли, в «Вороне» Эдгара По, в «Облаке» Шелли, в Теннисоне, в Кальдероне. И прежде всего в своих стихах. Но, повторяем, он многолик, – не потому ли у него нет чисто любовной лирики? То есть у него все о любви, но в широком смысле этого великого слова. Несомненно, поэт объективный, он должен был высказаться и лично. Время позволяет заглянуть нам в его переписку с женой, оставшейся в вымороченной диктатурой террора Москве, – выше уже приводилось несколько строк.

С поистине дантовской горечью и силой взывает он к ней 15 сентября 1924 года: «Золотое утро… О, поэты, сколь они непоследовательны! Я был последователен, когда тебе и мне светили наши зори, первые зори, и вторые, и третьи. Но тогда я последовательностью в своих неукрощаемых причудах и беспутствах столько раз тебя ранил, что, падая сейчас перед тобой на колени, говорю: Бессмертная моя любовь, моя Катя, моя радость, мое счастье, моя Беатриче, нужно было быть тобою, чтобы не бросить меня, не разлюбить, или не сойти с ума, или не умереть». Посреди мытарств парижских, он не только тоскует по России, он тоскует по своей настоящей и единственной, несмотря ни на что, женщине. Екатерина Алексеевна Андреева, вторая жена Бальмонта – первый брак выбросил поэта из окна на мостовую и оставил его хромым, – можно сказать, его второе я. Он был эхом для многих, она – эхом для него, и как от угасшей звезды от нее все еще долетает до нас его светописная волна: «Милая, любимая моя Катя, через все страны кричу: „Люблю тебя!“» «Как мне хотелось бы увидеть тебя, обнять тебя, поцеловать, прижаться и слушать, как бьется твое сердце, это удивительное сердце, лучше которого нет другого на Земле. Это сердце, по прихоти своей, полюбило меня. Я знаю, что не стою этой любви, я, всегда бегущий и убегающий, как тень на воде от летучего облака». И в другом письме: «Моя милая Катя, чувства могут передаваться на расстоянии от сердца к сердцу без какого-либо внешнего способа, – а мы оба знаем, что при известной степени напряжения они наверно передаются…» И еще: «Пески и сосны… Помнишь, как нам было хорошо когда-то с тобой в Биаррице? Сколько любви, и молодости, и счастья было в нас, и как пело сердце, в прозрачном любующемся сознании – непрерывающаяся пряжа все новых и новых мыслей и образов. Там я написал много страниц, которые навсегда останутся певучим знаком моей души, твоей души, нашей любви. Там я был только с тобой, никогда ни с кем другим, это наш Океан, наше Солнце, наш, только наш, могучий вал, хоть мы стояли с тобой высоко над водой! Моя милая, я объехал чуть не всю Землю и видел все океаны, но такого Океана, которому именно там я пропел свою песню – „Океан мой древний прародитель“, – только такого высокого плещущего Океана, который жил и манил всеми празднествами сил – перед нашими глазами и в двух наших сердцах, я не видел уже нигде и никогда». А вот еще аккорд из все того же удивительного письма от 15 сентября 1924 года: «…. Благословляю Судьбу, что злой Хаос не захлестнул меня, ни тебя, и в бушевавшем Хаосе ты была прекраснее и совершеннее, чем сама о том можешь знать. Благодарю Судьбу, что она послала тебя как свет неугасимый в мою спутанную жизнь». Поэт не подбирает слов, говорит его сердце. Екатерина Алексеевна была, по его собственным словам, «с ярко-сияющими черными глазами, полными живой улыбчивости». Такой она и снилась ему все годы разлуки. Для нее же он оставался ребенком, не знающим ни прошлого, ни будущего, признающим лишь настоящее. Ничто не является признаком настоящего как любовь. Давно канул в вечность день 13 января 1933 года, а в нем все звучит глагольная форма настоящего этого бальмонтовского письма: «И всегда бывает так, что я во сне впадаю в кажущиеся мне безысходными затруднения, – неотмыкающиеся двери, крутые лестницы, путаные переходы, – и в эти минуты, когда гибель уже настала, ты, весело смеясь, протягиваешь свою милую красивую руку и спасаешь меня». В отношении таких писем не хочется упоминать о стихотворениях в прозе, не нужно все заворачивать в красивую обертку. Говоря о сокровенном, поэт подписывается, разумеется, очень личным, но забавным прозвищем: «Твой Рыжан».

Замечательный бальмонтовский неологизм. Тигр в своем воображении, в любви – «Твой Рыжан», он был альбатросом, из породы рукокрылых, и хотя охромел, но тем вольнее ему в воздухе. На земле пошлость, порою желая уничтожить его, глумилась над ним, оно и понятно, родная его стихия – воздух.

Есть такое странное существо, обитающее в эвкалиптовых лесах Австралии, но уже на грани исчезновения, и называется – крылан. Малоприглядное, вроде летучей мыши и тоже ночное, по повадкам же – пестрая бабочка: питается цветочным нектаром, чем способствует опылению растений. Оставим в стороне зоологию, но про Бальмонта лучше не скажешь – Крылан. А был он Константин Дмитриевич и жил большей частью в Москве, непременно, в дешевых номерах какого-нибудь «Мадрида», где-нибудь на Тверской. Рукокрылый человек, Крылан – явление по преимуществу воздушное. Вон он, взмахнул руками и многоцветным парусником горделиво красуется в дали своего Океана, на просторах русской литературы. Не случайно Бальмонт – рифмуется со словом горизонт.

Валерий Макаров

Книга I

Из записной книжки (1904)

Огонь, Вода, Земля и Воздух – четыре царственные Стихии, с которыми неизменно живет моя душа в радостном и тайном соприкосновении. Ни одного из ощущений я не могу отделить от них и помню о их Четверогласии всегда.

Огонь – всеобъемлющая тройственная стихия, пламя, свет и теплота, тройственная и седьмеричная стихия, самая красивая из всех. Вода – стихия ласки и влюбленности, глубина завлекающая, ее голос – влажный поцелуй. Воздух – всеокружная колыбель – могила, саркофаг – альков, легчайшее дуновение Вечности и незримая летопись, которая открыта для глаз души. Земля – черная оправа ослепительного бриллианта, и Земля – небесный Изумруд, драгоценный камень Жизни, весеннее Утро, нежный расцветный Сад.

Я люблю все Стихии равно, хоть по-разному. И знаю, что каждая стихия бывает ласкающей, как колыбельная песня, и страшной, как шум приближающихся вражеских дружин, как взрывы и раскаты дьявольского смеха.

Вода нежнее Огня, оттого что в ней женское начало, нежная влажная всевоспринимаемость. Огонь не так нежен порой, но он сильнее, сложней и страшнее, он сокровенней и проникновеннее. В Воздухе тонут взоры, и душа уносится к Вечному, в белое царство бестелесности. Земля родней нам всех других Стихий – высот и низин, – и к ней радостно прильнуть с дрожанием счастья в груди и с глухим сдавленным рыданием.

Все Стихии люблю я, и ими живет мое творчество.

Оно началось, это длящееся, только еще обозначившееся творчество – с печали, угнетенности и сумерек. Оно началось под северным небом, но, силою внутренней неизбежности, через жажду безгранного, безбрежного, через долгие скитания по пустынным равнинам и провалам Тишины, подошло к радостному Свету, к Огню, к победительному Солнцу.

От книги к книге, явственно для каждого внимательного глаза, у меня переброшено звено, и я знаю, что, пока я буду на Земле, я не устану ковать все новые и новые звенья и что мост, который создает моя мечта, уходит в вольные манящие дали.

От бесцветных сумерек к красочному Маю, от робкой угнетенности к Царице-Смелости с блестящими зрачками, от скудости к роскоши, от стен и запретов к Цветам и Любви, от незнания к счастью вечного познанья, от гнета к глубокому вздоху освобожденья, к этой радости видеть и ласкать своим взором еще новое, вот еще и еще, без конца.

И если воистину я люблю все Стихии в разное время равно, мне все же хочется сказать сейчас, что любимая моя стихия – Огонь. Я молюсь Огню. Огонь есть истинно всемирная стихия, и кто причастился Огня, тот слит с Мировым. Он душой своей входит в таинственные горницы, где горят неугасимые светильники – и струятся во взоры влиянья волшебных талисманов, драгоценных камней.

3 декабря. Вечер.

Москва

Под северным небом

Ohne das Gefolge der Trauer ist mir das Goettliche im Leben nie erschienen

Смерть

Не верь тому, кто говорит тебе,Что смерть есть смерть: она – начало жизни,Того существованья неземного,Перед которым наша жизнь темна,Как миг тоски пред радостью беспечной,Как черный грех пред детской чистотой.Нам не дано познать всю прелесть смерти,Мы можем лишь предчувствовать ее, –Чтоб не было для наших душ соблазнаДо времени покинуть мир земнойИ, не пройдя обычных испытаний,Уйти с своими слабыми очамиТуда, где б ослепил нас высший свет.Пока ты человек, будь человекомИ на земле земное совершай,Но сохрани в душе огонь нетленныйБожественной мистической тоски,Желанье быть не тем, чем быть ты можешь.Бестрепетно иди все выше – выше,По лучезарным чистым ступеням,Пока перед тобой не развернетсяВоздушная немая бесконечность,Где время прекращает свой полет.Тогда познаешь ты, что есть свободаВ разумной подчиненности Творцу,В смиренном почитании Природы, –Что как по непочатому путиВсегда вперед стремится наше Солнце,Ведя с собой и Землю и ЛунуК прекрасному созвездью Геркулеса,Так, вечного исполнено стремленья,С собой нас увлекает БожествоК неведомой, но благодатной цели.Живи, молись – делами и словами,И смерть встречай как лучшей жизни весть.

Фантазия