Дмитрий Минаев - Избранные сатирические стихотворения
Ослиному терпению Учу я пролетария, Отца на сына уськаю, А жен на их мужей.
Лихой бедой для каждого Лежу я поперек пути, И сам ты, добрый молодец, Мне в лапы попадешь".
Чем дальше Глупость хвасталась, Тем больше раскипалася Душа Сорвиголового, И зло его взяло.
И вот, недолго думая, Дубинкой здоровенною Непрошеную спутницу Он начал угощать:
— Лихой бедой не хвастайся, Не суйся людям под ноги, И чтоб меня ты помнила, Помну тебе бока.
Лишь свист идет по воздуху, Удары градом сыплются, И взвыла Глупость по полю: "Спасите! Караул!"
На крик ее сбегаются С поляны парни с косами, С цепами девки красные. "Кто бил тебя?" — галдят.
"Никто!" — взревела Глупость им, И парни в свою очередь На Глупость опрокинулись: "Чума тебя возьми!
Никто тебя не трогает; Чего же ты ревешь?" И сильно эту странницу Избили мужички.
Сорвиголовый далее Идет и ухмыляется, А Глупость сзади тащится, Кряхтит и говорит:
"Постой же, добрый молодец! Походишь и умаешься, Узнаешь, чем свет держится: Тебе я удружу!
Постой же, добрый молодец! Узнаешь, что лихой беды Без глупости на свете нет; Поклонишься ты мне!
Еще с тобой сквитаемся. Не первый, не последний ты, Которому подставила Я ногу на пути".
III
Идет путем-дорогою Проселочной наш недоросль, Смеясь, труня над Глупостью, И входит в темный лес.
Идет и видит — из лесу, Согнувшись в три погибели, Старухи вышли старые, Три, страшные, как смерть…
"Здорово, сокол! — каркнули Старухи, словно вороны. Куда идешь? Коль нас искать, То сами мы придем,
Нежданные, незваные…" И им он отвечал: — Ищу, старушки старые, На свете я лихой беды;
Хочу я с ней помериться, В глаза взглянуть, рукой встряхнуть: Авось я зайцем вспуганным Пред ней не побегу.
Глухим, разбитым голосом Одна старуха молвила: "Взгляни на нас, боярский сын; Ты три беды нашел.
Мы три беды житейские, Земли самой ровесницы, И стар и млад нас ведает". — А как же вас зовут?
И ведьмы разом крикнули: "Зовут меня Нуждою все"… "Меня все Нищетой зовут"… "Я всех Болезней мать"…
"Без нас и дом не строится, И нет угла единого, Где мы рукой костлявою Не правили людьми".
Тут Глупость подвернулася: "Не верь им, добрый молодец! Старухи эти страшны лишь При помощи моей.
Без Глупости на свете им И часу не прожить. Когда бы в людях разум был, Смышленость муравьев,
Которые все делают Собща, а не вразброд, Тогда б нужда и нищенство Не смели их смущать;
Когда б держались люди все Той муравьиной мудрости, Не ведать бы зловонных им Подвалов и углов;
Тогда они не стали бы Больным, гнилым картофелем И рыбой ядовитою Питаться круглый год;
Тогда они не знали бы Болезней заразительных… Я, Глупость всемогущая, Я корень всех их бед,
А ведьмы эти самые Сильны моею помощью… Кто прав теперь, скажите же Вы, старые карги!"
И в пояс перед Глупостью Старухи стали кланяться: "Ты мать наша, кормилица! Нам нечего скрывать.
Нам без тебя, сударыня, Нигде бы ходу не было…" Старухи вновь отвесили Поклон и прочь пошли…
— Так вот какая птица ты1 Косясь на Глупость, путник наш Идет и думу думает: С тобой дремать нельзя.
IV
Шел коротко ли, долго ли Сорвиголовый по лесу, Вдруг видит на поляне он Семь теремов стоят.
У терема у каждого Был, впрочем, вид особенный; Известно: нет товарища На вкус или на цвет.
Едва перед площадкою, Где терема построены, Остановились путники, Как из семи ворот
Семь великанов выбегло… По виду и наряду их Мужчины или женщины Понять нельзя никак.
Сорвиголовый несколько Смутился, их увидевши, Но Глупость захихикала И слово начала:
"Не бойся, храбрый недоросль! Меня не испугался ты, Так стыдно пред вассалами Моими унывать…"
— Какие ж это чучелы? Воскликнул сын исправника. "Семью грехами смертными, Мой милый, их зовут,
Страшны они по облику, Но если рассудить, То по моей лишь милости Открыт им доступ в мир;
Им для разнообразия Даны названья разные, Хоть, в сущности, от Глупости Они родились все.
Вот этот, что насупился, Людьми зовется Гордостью. Глупей он на сто градусов Других пороков всех,
А потому и чванится. Во все пустые головы Ему дорога скатертью Открыта целый век.
Дурак всегда тщеславится Имением наследственным, Наследственною глупостью, Хоть с ним бывает так:
Богатства все наследные Он скоро пустит по ветру, Но с глупостью фамильною До смерти проживет.
Так знай же ты, боярский сын, Все глупое заносится, Все глупое спесивится И задирает нос.
Вот грех второй. Вы Скупостью Его все называете, А этого не знаете: Он тоже мой сынок.
Лежит на сене глупый пес, И сам сенца не пробует, И им ни с кем не делится. Вот Скупость какова.
Лежит она на золоте, А умирает с голоду; У ней добра и счету нет, А в рубище сама.
Мной разума лишенная, Она на свете мается, Проклятая, дрожащая За каждый медный грош.
Вот Зависть — третье чучело, По глупости бессильное И — тоже мое детище. Завидует оно
Богатству, знанью, разуму, А потому не любит их Оно по скудоумию, А это мне с руки.
Вот это, видишь, с красными Глазищами чудовище: То Гнев. Он вместе с Жадностью Лишь мной руководим.
Мутит он, ссорит нации, Ведет их стена на стену И трупами кровавыми Их устилает путь.
Я, Глупость всемогущая, Стада людей уверила, Что Гнев в союзе с Жадностью Войною называются И к славе приведут.
И льется кровь озерами, И, мною обезумлены, На братьев братья бешено Кидаются в бою.
И гибнут силы юношей, Слабеет поколение, А я-то, вездесущая, Лишь знай себе смеюсь.
Вот два греха последние: Один зовется Роскошью, Живет на счет голодного И загребает жар
Руками глупой бедности… А грех последний — Леностью С рожденья называется И целый век свой спит.
По моему велению Зевает он за книгою И дремлет за работою, Раскрыть не в силах глаз.
Нет дров — на солнце греется, Нет солнца — так обходится… Вся Азия той леностью Давно заражена…
Так властвую над теми я Семью грехами смертными И в страхе человечество Посредством их держу.
Я Глупость всемогущая! Без воли без моей И волоса единого У вас не упадет.
Что б умники ни делали И ни творили гении, Земной весь шар опутала Сетями крепко я.
Все люди, мне покорные, В таком прогрессе движутся: Едва вперед шаг сделают И три шага назад!.."
V
В душе Сорвиголового Страх тайный шевелиться стал: "Ты, Глупость, чего доброго, Всех бед земных беда!"
Идет он и сторонится От спутницы привязчивой, А Глупость сзади тащится, Как тень его, везде.
По свету добрый молодец Бродил два года с месяцем, Видал столицы шумные И много разных стран;
Но всюду, где являлся он, Встречалась Глупость с почестью, С пальбой, с трезвоном радостным, Как самый первый гость.
Пред ней все двери отперты, Все головы отворены; Входи и знай хозяйничай В домах и головах.
Под разными одеждами, И формами, и званьями Она распоряжается Народом, как детьми;
Цинически-отважная, Настойчиво-упрямая, Незваная, продажная Является везде
Там в виде проповедника Во славу папской святости, Здесь с палкою фельдфебеля Из прусской стороны.
То классиком является С латынью вкупе с розгами, То публицистом бешеным С доносом на губах.
И всюду, где пройдет она, Народ пред ней склоняется И голову ослиную Венчает часто лаврами…
Так понял добрый молодец, Бесстрашный сын исправника, Что Глупость — та лиха беда, Которой он искал.
Так понял добрый молодец "Суть жизни" и немедленно Вернулся в дом отеческий Совсем уже другим.
VI
Исправник и исправница Встречают сына милого, Встречают, удивляются, Что больно стал умен.
И прежде был со смыслом он, Теперь же — даже страх берет: Ума — палата выросла, Рукою не достать.
Исправнику с исправницей Обидно даже сделалось, Что сын, сын их единственный, Их выше головой.
Родители в волнении: "Не учат куриц яйца, И уши выше лба расти Не могут у людей".
Весь город полон ужаса От старого до малого… Белугой взвыли граждане "Медвежьего Угла":
"Да разве это водится, Да разве это слыхано, Чтоб в нашем глупом городе Жил умный человек!..
Позор такой нельзя терпеть! В острог Сорвиголового, В острог и прямо "в темную" Засадим светлый ум!.."
В острог и посадили бы, Когда бы не отец: Нельзя ж детей исправника Без всякого суда
Упрятать в арестантскую!.. И стали думать граждане, Как от заразы умственной Себя освободить…
Они бы, верно, думали Без пользы и до сей поры, Да Глупость всемогущая Их от беды спасла.
Исправнику с исправницей Она благой совет дала, Чтоб сына от излишнего Ума освободить.
Советчица потрафила, Советчицу послушались, И для Сорвиголового Открылся новый путь.
В губернский город недоросль Отправился с родителем И отдан был к учителю Гимназии классической.
Там умника великого Для умоослабления С утра сажали до ночи За греческий букварь;
