Уильям Шекспир - Буря

Ариэль исчезает.

Проснись, дитя! Твой сон был благодатен.Проснись!

Отец, чудесный ваш рассказМеня сковал какой-то странной дремой.

Стряхни ее с себя. Вставай, Миранда.Теперь позвать нам нужно Калибана,Хоть от него мы, верно, не услышимНи слова доброго.

Он груб и страшен.Я не люблю встречаться с ним, отец.

Но без него мы обойтись не можем:Он носит нам дрова, огонь разводитИ делает всю черную работу.Эй, Калибан! Ты, грубая скотина!Откликнись, раб!

Еще там хватит дров.

Раз я зову – тебе найдется дело.Ну, черепаха, шевелись быстрей!Кому я говорю?

Появляется Ариэль в облике морской нимфы.

Мой Ариэль! Чудесное виденье!Послушай же…

(Шепчет Ариэлю на ухо.)

Исполню, господин.

(Исчезает.)

Эй, грязный раб! Ублюдок злобной ведьмыИ дьявола! Живей иди сюда! –

Входит Калибан.

Пускай на ваши головы падетЗловредная роса, что мать сбиралаПером совиным с гибельных болот![4]Пусть ветер юго-западный покроетВам тело волдырями!

За эту брань ты дорого заплатишь!Всю ночь – попомни это – будут духиТебя колоть и судорогой корчить.От их щипков ты станешь ноздреватым,Как сот пчелиный, и щипки их будутЕще больнее, чем укусы пчел.

Ты даже и поесть мне не даешь!..Я этот остров получил по правуОт матери, а ты меня ограбил.Сперва со мной ты ласков был и добр,Ты вкусным угощал меня напитком,Ты научил меня, как называтьИ яркое и бледное светила,Которые нам светят днем и ночью,И я тебя за это полюбил,Весь остров показал и все угодья:И пастбища, и соляные ямы,И родники… Дурак я! Будь я проклят!..Пусть нападут на вас нетопыри,Жуки и жабы – слуги Сикораксы!..Сам над собою был я господином,Теперь я – раб. Меня в нору загнали,А остров отняли!

Ты лживый раб!С тобой добром не сладишь, только плетью.Сначала я с тобою обращался,Хоть ты животное, как с человеком.Ты жил в моей пещере. Но потомТы дочь мою замыслил обесчестить!

Хо-хо! Хо-хо! А жаль, не удалось!Не помешай ты мне – я населил быВесь остров Калибанами.

Презренный!Нет, добрых чувств в тебе не воспитать,Ты гнусный раб, в пороках закосневший!Из жалости я на себя взял трудТебя учить. Невежественный, дикий,Ты выразить не мог своих желанийИ лишь мычал, как зверь. Я научилТебя словам, дал знание вещей.Но не могло ученье переделатьТвоей животной, низменной природы.И за нору меня благодари.Ты стоишь кары злейшей, чем темница.

Меня вы научили говоритьНа вашем языке. Теперь я знаю,Как проклинать, – спасибо и за это.Пусть унесет чума обоих васИ ваш язык.

Отродье ведьмы, сгинь!Дров принеси. Да поживее, слышишь?Еще работа будет. Что? Кривишься?Смотри, за нерадивость и за леньНашлю я корчи на тебя и костиЗаставлю ныть. Так заревешь от боли,Что звери испугаются.

Нет! Сжалься!

(В сторону.)

Пока смирюсь. Сильна его наука.Ему подвластен даже Сетебос,[5]Бог матери моей.

Ступай же, раб!

Калибан уходит.

Появляется невидимый Ариэль, он поет в сопровождении музыки; за ним следует Фердинанд.

Духи гор, лесов и вод,Все в хоровод! Утихло море.В легкой пляске, с плеском рукСомкните круг,Мне дружно вторя!Внимайте!

Гау! Гау!

Псы сторожевые, лайте!

Гау! Гау!

Внимайте!Море смолкло, даль тиха,Слышно пенье петуха!Кукареку!

Откуда эта музыка? С небесИли с земли? Теперь она умолкла.То, верно, гимны здешним божествам.Я, смерть отца оплакивая горько,Сидел на берегу. Вдруг по волнамКо мне подкрались сладостные звуки,Умерив ярость волн и скорбь мою.Я следую за музыкой; вернее,Она меня влечет… Она умолкла.Нет, вот опять.

Отец твой спит на дне морском,Он тиною затянут,И станет плоть его песком,Кораллом кости станут.Он не исчезнет, будет онЛишь в дивной форме воплощен.Чу! Слышен похоронный звон!

Дин-дон, дин-дон!

Морские нимфы, дин-дин-дон,Хранят его последний сон.

Поется в песне о моем отце!Не могут быть земными эти звуки,Они сюда нисходят с высоты.

Приподними же занавес ресниц,Взгляни туда.

Что это? Дух? О боже,Как он прекрасен! Правда ведь, отец,Прекрасен он? Но это лишь виденье!

О нет, дитя, он нам во всем подобен:И спит, и ест, и чувствует, как мы.Он спасся вплавь при кораблекрушенье;Здесь ищет он товарищей пропавших.Когда бы только скорбь, враг красоты,Не искажала черт его лица,Ты назвала бы юношу красивым.

Божественным его б я назвала!Нет на земле существ таких прекрасных!

Случилось все, как я предначертал.Мой Ариэль искусный! Я за этоЧерез два дня тебя освобожу.

Так вот она, богиня, в честь которойЗвучал тот гимн!.. Ответом удостой:Ты здесь, на этом острове, живешь?Что делать мне велишь? Вопрос последний,Но главный для меня: скажи мне, чудо,Ты фея или смертная?

Синьор!Я девушка простая. Я не чудо.

Как? Мой родной язык! Но если б яБыл там, где говорят на нем, – я был быИз всех, кто говорит на нем, первейшим!

Первейшим? Ну, а если б услыхалТебя король Неаполя?

Он слышит,Дивясь, что вдруг ты вспомнил про Неаполь:Увы, король Неаполя – я сам.Мои глаза с тех пор не просыхали,Как видели, что мой отец, король,Погиб в морских волнах.

Увы! Несчастный!

Погибли с ним и все его вельможи,Погиб миланский герцог вместе с сыном…[6]

Миланский герцог с дочерью своейТебя легко могли бы опровергнуть…Еще не время… С первого же взглядаОгонь любви зажегся в их глазах…Мой нежный Ариэль, тебе свободу за это дам.

(Вслух.)