Борис Корнилов - Стихотворения. Поэмы
1927
На Керженце
Мы идем.И рука в руке,И шумит молодая смородина.Мы на Керженце, на реке,Где моя непонятная родина,Где растут вековые леса,Где гуляют и лось, и лисаИ на каждой лесной версте,У любого кержачьего скитаРусь, распятая на кресте,На старинном,На медном прибита.Девки черные молятся здесь,Старики умирают за деломИ не любят, что тракторы есть —Жеребцы с металлическим телом.Эта русская старина,Вся замшённая, как стена,Где водою сморена смородина.Где реке незабвенность дана, —Там корежит медведя она,Желтобородая родина,Там медведя корежит медведь.
Замолчи! Нам про это не петь.
1927
Лирические строки
Моя девчонка верная,Ты вновь невесела,И вновь твоя губернияВ снега занесена.
Опять заплакало в трубеИ стонет у окна, —Метель, метель идет к тебе,А ночь — темным-темна.
В лесу часами этимиНеслышные шаги, —С волчатами, с медведямиИграют лешаки.
Дерутся, бьют копытами,Одежду положа,И песнями забытымиВсю волость полошат.
И ты заплачешь в три ручья,Глаза свои слепя, —Ведь ты совсем-совсем ничье,И я забыл тебя.
Сижу на пятом этаже,И все мое добро —Табак, коробочка ТЭЖЭИ мягкое перо —
Перо в кавказском серебре.И вечер за окном,Кричит татарин на дворе:— Шурум-бурум берем…
Я не продам перо, но вотСпасение мое:Он эти строки заберет,Как всякое старье.
1927
Обвиняемый
Не лирике больше звенеть…
В конвульсиях падаю наземь я,Мирáжи ползут по стене,По комнате ходит фантазия.И, очень орать горазд,В теоретическом лоскеНесет социальный заказДовольный собой Маяковский.
Любимая, извини,Но злобен критический демон,Я, девочкам изменив,Возьму нелюбовную тему…И вот —Из уютных квартирК моей односпальной кроватиС улыбкой дешевых картинИдет пожилой обыватель.Он, вынув мандаты свои,Скулит о классической прозе,Он в тему встаетИ стоитВ меланхолической позе.Он пальцами трет вискиИ смотрит в глаза без корысти…Я скромно пощупал листкиСлужебных характеристик,И, злобою ожесточен,Я комнату криком пронзаю:— Тут лирика ни при чем,И я, извини,Не прозаик,А радость вечерних икотСовсем не хочу отмечать я.Вот —Каждый прошедший годЗаверен у вас печатью.Житье вам нетрудно нести,И месяц проносится скоро.Зарплату по ведомостиВыписывает контора,И вы, хорошо пообедав,Дородной и рыхлой женеЧитаете о победахСоциализма в стране.А ночью при синих огнях,Мясистое тело обняв…… … … … …И мучает, туго старея,Хроническая гонорея[2].Вам эта болезнь по плечу,У вас не тощает бумажник,Но стыдно явиться к врачу,Боясь разговоров домашних…
Вдали розовеет восток,Неискренне каркает ворон,Хохочет и пляшет восторгВ бреду моего разговора.Глядит на бумаге печатьПрезрительно и сурово.Я буду суду отвечатьЗа оскорбление словом,И провожает конвойУ черной канвы тротуара,Где плачут над головойИ клен и каналья гитара.
1927
Музыка
1Она ходила Волгою,Она ходила ДономЗа брякавшей двуколкою,За легким эскадроном.
И из оркестра нашегоЛетело на простор:— Валяй, давай — вынашивайОтвагу и упор…
Украинская ведьма,Шалишь и не уйдешь,Даешь, даешь Каледина,Юденича даешь…
Но я теперь постарше,И по полям окрестНе бьет походным маршемОскаленный оркестр…
Не звякает железо,Вокзальные звонки,Отпела «Марсельеза»,Не грохают клинки…
Приду и руки вымоюОт гари заводской, —Хорошую, любимуюВстречаю за рекой.
И петь себя заставлю,Как не певал давно, —За Невскою заставоюПо вечерам в кино.
И под шальную музыкуПочудилось сквозь дым —Родная сабля узкаяИ кольчики узды.
Не потому ль, товарищи,Лицо мое бело?Товарищи, давай ещеПрипомним о былом.
Почет неделям старым, —Под боевой сигналУдарим по гитарам«Интернационал».
И над шурум-бурумомВ неведомую дальЗаплавала по струнамХорошая печаль.
Лицо в крови не мокло,И сердце не рвалось,—Пропели пули околоВ дыму седых волос…
Спокойная уже у насОтбитая страна.За эту задушевностьБлагодарю, струна!
Уходит наше староеИ бьет перед концомЗадумчивой гитароюИ девичьим лицом.
Дай эту ласку милую,Как девушку весной,Сегодня этот мир — ее,И даже я — не свой.
2Ах, бога ради — ариюИз оперы!..И вотСтрадает Страдивариус,Любимую зовет.Шелка бушуют вместо вьюг, —Она идет ко мне,И декорации встают,И рампа вся в огне.Поет она,Горит она,Руки заломив,Татьяна, Маргарита,Тамара, Суламифь.И ждет уже венков она,Чтоб слава зашипелаПод звуками Бетховена,Шуберта, Шопена.Мне душно…Разрываю свитрИ плачу и тоскую:— Ошиблись, композитор, вы!Я не люблю такую!А музыка еще полна,Полна последним скрипом,Но палочка упала на пол,Срывая голос скрипкам.Ах, тишина моя!И вотВсе звезды заморозило.Другая милая идетЧерез поля и озеро —Простая песня-дéвицаДорогой столбовой —Медведица, метелица.Звенят над головойЛеса мои с волчатами, —Зверья полна земля.Идут они,Ворчат они,Хвостами шевеля.… … … … …И только там сгорит она,Руки заломив,Татьяна, Маргарита,Тамара, Суламифь.
1927
Последнее письмо
На санных путях, овчинами хлопая,Ударили заморозки. Зима.Вьюжит метель. Тяжелые хлопьяВо первых строках моего письма.А в нашей губернии лешие по лесуСнова хохочут, еле дыша,И яблони светят,И шелк по поясу,И нет ничего хорошей камыша.И снова девчонка сварила варенье.И плачет девчонка, девчонка в бреду,Опять перечитывая стихотвореньеО том, что я — никогда не приду.И старую сóсну скребут медвежата —Мохнатые звери. Мне душно сейчас.Последняя песня тоскою зажата,И высохло слово, на свет просочась.И нет у меня никакого решенья.Поют комсомолки на том берегу,Где кабель высокого напряженьяТяжелой струей ударяет в реку.Парнишка, наверное, этот, глотаяГорячую копоть, не сходит с ума.Покуда вьюга звенит золотаяВо первых строках моего письма.Какую найду небывалую пользу,Опять вспоминая, еле дыша,Что в нашей губернии лешие по лесу.И нет ничего хорошей камыша?И девушка, что наварила вареньяВ исключительно плодородном году,Вздохнет от печального стихотвореньяИ снова поверит, что я не приду.И плачет, и плачет, платок вышивая,Травинку спеша пережевывая…И жизнь твоя — песенка неживая,Темная, камышовая.
1927
