Вера Лурье - Стихотворения
Гроза
Звон колокольный и грома раскаты,Воздух прорезал огонь.Верно промчался по небу крылатый,Бледный, евангельский конь.
Всадник высокий с лицом преисподней,С острым кровавым мечом,Людям приносит он кару Господню.Дождь все стучит за окном.
В комнате пахнет любовной истомой,Тело сжимает тоска.Снова придет ко мне рыцарь знакомый,Узкая в кольцах рука.
Взгляд точно бездна: страшит и ласкает,Знаю желанья грешны…«Милая право никто не узнает,Видишь, совсем мы одни»…
Небо так мрачно и грома раскаты.Бледный евангельский коньБыстро по небу промчался крылатый.Землю прорезал огонь.
В Эрмитаже
Я люблю в галерее стариннойСтранный запах умерших дворцов,Боттичелли и Винчи картины,«Севастьяна» без муки лицо.
Золотистые, синие краскиИ наивная правда мадоннЗачаруют особенной лаской,Словно хрупкий и праздничный сон.
По утрам здесь так тихо, безлюдно,Только сторож на стуле уснул.Помолюсь о душе своей скуднойИ губами к мадонне прильну.
«Я сегодня пошла на Неву…»
Я сегодня пошла на Неву.Небо хмурое, дождь моросит,Пароходы бесшумно плывутИ безмолвен холодный гранит.
Я так рада, что пусто кругом,Нет далеких, ненужных людей.Только думаю все об одном:О дороге туманной своей.
Не любить, позабыть навсегдаВаш холодный, насмешливый взгляд,Но мне больно, так больно отдатьПоцелуи и ласки назад.
«Церковь от солнца сквозная…»
Церковь от солнца сквозная.Десять, все тихо кругом.Белый свой дом не узналаВ том переулке пустом.
Звон этот, звон колокольный.Что же случилось со мной.Буду для всех я спокойной,В сердце осталось пятно.
С жадной, настойчивой силой,Черным железом звеня,Милые, милые, милые,Ночь оторвала меня.
«В дальний ящик стихи запрячу…»
В дальний ящик стихи запрячу,Книг не нужно, не буду читать.В моей комнате прежде опрятной,Всюду, всюду от пыли печать.
Да и я от бессонницы стала,Точно в чае набухший лимон,Все брожу я без дела усталоИ боюсь заглянуть на трюмо.
А мне раньше всегда казалось,Что любить легко и светло,И я раньше совсем не знала,Что любовь такое зло.
«Точно злая мачеха, косматая…»
Точно злая мачеха, косматая,Под густым, узорчатым платком,Жизнь брови темные нахмурила,Обняла колдующей рукой.
Вот иду знакомою тропинкой,Низко, низко голову склонив.Я устала, так длинна дорога,На деревьях жалоба звенит.
Это просто ветер их колышет.Скоро солнце алое зайдет.Только знаю, знаю я наверноБуду много плакать в этот год.
Оттого, что косу свою длиннуюНе сумела туго заплести,Оттого, что песню свою звонкуюНе сумела удержать в груди.
«Мои сны теперь стали легки…»
Мои сны теперь стали легкиИ прохладна большая кровать.Я забыла любви слова,Теплоту чьей-то тонкой руки.
Только снятся мне сноп золотой,Синеватая озера гладь,Сад рябиновый, дом простой,Белой церкви кресты, купола.
В белой церкви молилась Христу.В доме этом когда-то жила,А потом ушла в темнотуИ искала зарытый клад.
Заколдованный клад не найти.Я устала, устала искать,А обратно не знаю пути.Как прохладна моя кровать!
ПЕТРОГРАД — БЕРЛИН. 1921–1922
На смерть Гумилева («Слишком трудно идти по дороге…»)
Слишком трудно идти по дороге,Слишком трудно глядеть в облака.В топкой глине запутались ноги,Длинной плетью повисла рука.
Был он сильным, свободным и гордымИ построил из мрамора дом,Но не умер под той сикоморой,Где Мария сидела с Христом.
Он прошел, спокойно, угрюмо,Поглядел в черноту небес;И его последние думыЗнает только северный лес!
Осень
На смерть Гумилева
Иду быстрей по Невскому вперед,Куда, зачем не знаю и сама,Но только прошлый не вернется годИ будет новой снежная зима.
Я вспоминаю Мойку всю в снегу,Его в дохе и шапке меховойИ с папиросой дымною у губ,И то, как он здоровался со мной.
Потом, прищурив глаз, лениво шелК столу, где мы садились в длинный ряд,Клал папиросы медленно на стол.Я не увижу больше серый взгляд.
Из ресторанных глаз пронзает свет,Томительно зовут, зовут смычки.По Невскому проспекту сколько летОтстукивают осень каблуки.
Земной шар
А небо вызвездило слишком рано.Стою и щит в протянутой руке,И вижу шар земной во мгле багряныйСтал родинкой на девичьей щеке.
Где заклинанье верное, где слово?Как я нарушу силу колдовства?Кругом все пусто, никого живого,И только жутко шелестит листва.
Вдруг в небе туча черная повислаИ барабанный бой гремит, гремит.Неведомые, огненные числаЛегли дождем на мой склоненный щит.
«Ради слов коротких и длинных…»
Ради слов коротких и длинных.Ради трудных, бессонных ночей,Забываю и небо синееИ томленье пустынных дней.
Вдаль уходит осенний вечер,Слышны взмахи ночного крыла.Восковые мерцают свечи.Я когда-то раньше жила.
И во власти ночного дурманаВспоминаю иные слова,А в груди расширяется ранаИ все шире в глазах синева.
Неожиданно утро настанет.Я усталой, холодной рукойОткрываю тяжелые ставниПод напевы чужой мостовой.
«В платье из рыжего ситца…»
В платье из рыжего ситца,В сером, линючем платке,Скоро месяц колдует вдовицаИ гадает любовь по руке.
Отвисают тяжелые груди,Улыбается чувственно рот,Выступает округлый животИ зовут ее осенью люди.
Два коричневых, толстых жукаПодползают глаза его ближе.Тело сжала чужая рукаИ дыханье горячее лижет.
«От бессонницы ломит тело…»
Посвящается Н.О.
От бессонницы ломит телоИ колени трудно согнуть.Скоро город оставлю белыйИ ступлю на солнечный путь.
Но два глаза вползли в мою душу,Обожжен поцелуем рот.Листья падают глуше и глуше,Ветер кружит их желтый полет.
Эту встречу нигде не забуду,Как и дымный город ночной.И желаньем томиться будуИ чужою, не русской зимой.
В Доме поэтов
Рояль — в тюрьме бренчат оковы,Бросает люстра косо свет.Но просижу всю ночь я снова.Кругом столы — дороги нет.
Сквозь пелену густого дымаМелькают прошлого огни,Морозные, крутые дни,Антоновкою пахнут зимы.
Пронзенный солнцем старый домИ ночью легкость сновидений,А в детской розовые тениИ шар воздушный с петухом.
Звенят ненужные напевы.Часам я потеряла счет,Но тот стоит у двери слева,Чей жадный взгляд ответа ждет.
«Чтоб она так громко не звенела…»
