Александр Твардовский - Дом у дороги
ГЛАВА 7
Все сборы в путь любой женыИ без войны не сладки.И без войны тревог полныВсе сборы в жизни краткой.
Но речь одна, когда добром, —Не по нужде суровойМы край на край и дом на домИной сменить готовы.
Другая речь – в годину бедЖене самой, без мужа,Из дома выйти в белый светИ дверь закрыть снаружи.
С детьми из теплого угла,С гнезда родного сняться,Где, может быть, еще моглаТы весточки дождаться.
С котомкой выйти за порог —И, всей той мукой мучась,Брести…Но если на восток, —То как бы ни был путь жесток, —Бывает горше участь.
Как на родной земле своей,Так ты, и дом теряя,Хоть под кустом, а все ж на ней —В любом далеком крае.
А вот когда чужим судомОбмен решен иначе, —Не край на край, не дом на дом,А плен —На плен с придачей.
С какой придачей – погоди:Расчеты эти впереди.
Еще он твой – последний часВ твоем дому, покаПереведут тебе приказС чужого языка.
Но твой – он выбран не тобой —Лежит на запад путь.И взять ни имени с собой,Ни отчества. Забудь.
Забудь себя еще живойИ номер получи.И только этот номер свойНа память заучи.
И только можешь ты молчать,Приказ в дорогу дан.На нем недвижная печатьИ подпись: комендант.
И в нем твой дом, и хлеб, и соль,Что от немых властей.И хоть самой – на снег босой,Троих одеть успей.
Рукой дрожащею ловиКрючки, завязки, мать.Нехитрой ложью норовиРебячий страх унять.
Зови меньших живей, живей,Как в гости, в тот поход.И только старшенькой своейНе лги – и так поймет.
И соберись, и уложись,И в час беды такойЕще хозяйкой окажисьПроворной и лихой.
И всю свою в дорогу кладь,Как из огня, схвати.И перед тем, как выйти, мать,Не оглянись и не присядь, —Нельзя.И дом – прости!..
Прости-прощай, родимый дом,Раскрытый, разоренный,И пуня с давешним сенцом,И садик занесенный.
Прости-прощай, родимый дом,И двор, и дровосека,И все, что памятно кругомЗаботой, замыслом, трудом, —Всей жизнью человека.
Дом, где он жил среди хлопотИ всем хозяйством правил.И, чтоб годам был виден счет,Он надпись: тыща девятьсотТакой-то год поставил.
Среди такой большой земли,Родной, заветный угол,Где эти девочки рослиИ наряжали кукол.
И где как будто жизнь прошла,Куда хозяйка домаКак будто девочкой вошлаК парнишке молодому.
Где пел по веснам свой скворецИ жил, как все на свете,Порядком вечным: мать, отец,Потом скворчата-дети.
Пришла в родную сторонуЧужая злая сила.И порознь мужа и женуИз дома проводила.
И где-то, где-то он сейчас,Какой идет дорогой,Солдат, что воинскую частьСвою искал с тревогой.
Теперь меж небом и землей,Огнем вокруг объятой,Она была его семьей,Его родною хатой.
И человек среди людей,Как хлебом и одеждой,Он был обязан только ейСвоей мечтой-надеждой.
В пути, за тридевять земель,У Волги ли, у ДонаСвою в виду держал он цель,Солдат, – дойти до дома.
Хоть кружным, может быть, путем —Дойдем, придем с победойДомой!А что уже тот дом —Не все ты знал и ведал.
В тот первый день из горьких дней,Как собрался в дорогу,Велел отец беречь детей,Смотреть за домом строго.
Велел сидеть в своем углуВ недобрую годину,А сам жену в чужом тылу,В глухом плену покинул.
Ну что ж, солдат, взыщи с нее,С жены своей, солдатки,За то, что, может быть, жильеРодное не в порядке;
Что не могла глядеть назад,Где дом пылал зажженный,Как гнал ее чужой солдатНа станцию с колонной;
Что не могла она сберечьВ саду трехлеток-яблонь;Что шла, покинув дом и печь,А так детишки зябли!
Что шла, как пленные, в толпеНа запад под конвоем;Что не отправила тебеПисьма с дороги, воин.
За все с того, кто виноват,По всем статьям уставаВзыщи со строгостью, солдат,Твое, хозяин, право.
Всего и нужно для судаИ для сведенья счетовПрийти с победою туда,Проверить, как и что там.
Отдать поклон краям своим,Припав к земле с винтовкой,Сквозь смерть прийти туда живым,За малым остановка.
Сквозь смерть иди, не умирай,В жару лица не утирай,В снегах не мерзни в зиму.Там, впереди, твой отчий край,Солдат, твой дом родимый.
Шагай, солдат, свои праваИмея в этом мире,Шагай, воюй и год, и два,И три, и все четыре!..
Прошла война, прошла страда,Но боль взывает к людям:Давайте, люди, никогдаОб этом не забудем.
Пусть память верную о нейХранят, об этой муке,И дети нынешних детей,И наших внуков внуки.
Пускай всегда годину туНа память нам приводитИ первый снег, и рожь в цвету,Когда под ветром ходит.
И каждый дом и каждый садВ ряду – большой и малый.И дня восход и дня закатНад темным лесом – алый.
Пускай во всем, чем жизнь полна,Во всем, что сердцу мило,Нам будет памятка данаО том, что в мире было.
Затем, чтоб этого забытьНе смели поколенья.Затем, чтоб нам счастливей быть,А счастье – не в забвенье!
ГЛАВА 8
Родился мальчик в дни войны,Да не в отцовском доме, —Под шум чужой морской волныВ бараке на соломе.
Еще он в мире не успелНаделать шуму даже,Он вскрикнуть только что посмелИ был уже под стражей.
Уже в числе всех прочих онБыл там, на всякий случай,Стеной-забором огражденИ проволокой колючей.
И часовые у воротСтояли постоянно,И счетверенный пулеметНа вышке деревянной.
Родился мальчик, брат меньшойТроих детей крестьянки,И подают его роднойВ подаренной портянке.
И он к груди ее прирос —Беда в придачу к бедам,И вкус ее соленых слезОн с молоком отведал.
И начал жить, пока живой,Жилец тюрьмы с рожденья.Чужое море за стенойВорочало каменья.
Свирепый ветер по ночамСо свистом рвался в щели,В худую крышу дождь стучал,Как в полог колыбели.
И мать в кругу птенцов своихТепло, что с нею было,Теперь уже не на троих,На четверых делила.
В сыром тряпье лежала мать,Своим дыханьем греяСынка, что думала назватьАндреем – в честь Андрея,Отцовским именем родным.
И в каторжные ночиНе пела – думала над ним:– Сынок, родной сыночек.
Зачем ты, горестный такой,Слеза моя, росиночка,На свет явился в час лихой,Краса моя, кровиночка?
Зачем в такой недобрый срокЗазеленела веточка?Зачем случился ты, сынок,Моя родная деточка?
Зачем ты тянешься к грудиОзябшими ручонками,Не чуя горя впереди,В тряпье сучишь ножонками?
Живым родился ты на свет,А в мире зло несытое.Живым – беда, а мертвым – нет,У смерти под защитою.
Целуя зябкий кулачок,На сына мать глядела:
– А я при чем, – скажи, сынок, —А мне какое дело?
Скажи: какое дело мне,Что ты в беде, родная?Ни о беде, ни о войне,Ни о родимой стороне,Ни о немецкой чужинеЯ, мама, знать не знаю.
Зачем мне знать, что белый светДля жизни годен мало?Ни до чего мне дела нет,Я жить хочу сначала.
Я жить хочу, и пить, и есть,Хочу тепла и света,И дела нету мне, что здесьУ вас зима, не лето.
И дела нету мне, что здесьШумит чужое мореИ что на свете только естьБольшое, злое горе.
Я мал, я слаб, я свежесть дняТвоею кожей чую,Дай ветру дунуть на меня —И руки развяжу я.
Но ты не дашь ему подуть,Не дашь, моя родная,Пока твоя вздыхает грудь,Пока сама живая.
И пусть не лето, а зима,И ветошь греет слабо,Со мной ты выживешь сама,Где выжить не могла бы.
И пусть ползет сырой туманИ ветер дует в щели,Я буду жить, ведь я так мал,Я теплюсь еле-еле.
Я мал, я слаб, я нем, и глуп,И в мире беззащитен;Но этот мир мне все же люб —Затем, что я в нем житель.
Я сплю крючком, ни встать, ни сестьЕще не в силах, пленник,И не лежал раскрытый весьЯ на твоих коленях.
Я на полу не двигал стул,Шагая вслед неловко,Я одуванчику не сдулПушистую головку.
Я на крыльцо не выползалЧерез порог упрямый,И даже «мама» не сказал,Чтоб ты слыхала, мама.
Но разве знает кто-нибудь,Когда родятся дети,Какой большой иль малый путьИм предстоит на свете?
Быть может, счастьем был бы яТвоим, твой горький, лишний, —Ведь все большие сыновьяИз маленьких повышли.
Быть может, с ними белый светМеня поставит вровень.А нет, родимая, ну, нет, —Не я же в том виновен,
Что жить хочу, хочу отцаПризнать, обнять на воле.Ведь я же весь в него с лица —За то и люб до боли.
Тебе приметы дороги,Что никому не зримы.Не дай меня, побереги…– Не дам, не дам, родимый.
Не дам, не дам, уберегуИ заслоню собою,Покуда чувствовать могу,Что ты вот здесь, со мною.
…И мальчик жил, со всех сторонВ тюрьме на всякий случайСтеной-забором огражденИ проволокой колючей.
И часовые у воротСтояли постоянно,И счетверенный пулеметНа вышке деревянной.
И люди знали: мальчик им —Ровня в беде недетской.Он виноват, как все, одним:Что крови не немецкой.
И по утрам, слыхала мать,Являлся Однорукий,Кто жив, кто помер, проверятьПо правилам науки.
Вдоль по бараку взад-впередС немецким табелем пройдет:Кто умер – ставит галочку,Кто жив – тому лишь палочку.
И ровным голосом своим,Ни на кого не глядя,Убрать покойников – живымВелит порядка ради.
И мальчик жил. Должно быть, онНедаром по природеБыл русской женщиной рожден,Возросшей на свободе.
Должно быть, он среди большихИ маленьких в чужбинеБыл по крови крепыш мужик,Под стать отцу – мужчине.
Он жил да жил. И всем вокругОн был в судьбе кромешнойРовня в беде, тюремный друг,Был свой – страдалец здешний.
И чья-то добрая рукаВ постель совала мамеУ потайного камелькаВ золе нагретый камень.
И чья-то добрая рукаВ жестянке воду грела,Чтоб мать для сына молокаВ груди собрать сумела.
Старик поблизости лежалВ заветной телогрейкеИ, умирая, завещалЕе мальцу, Андрейке.
Из новоприбывших иной —Гостинцем не погребуй —Делился с пленною семьейПоследней крошкой хлеба.
И так, порой полумертвы,У смерти на примете,Все ж дотянули до травыЖивые мать и дети.
Прошел вдоль моря вешний громПо хвойным перелескам.
И очутились всем дворомНа хуторе немецком.
Хозяин был ни добр, ни зол, —Ему убраться с полем.А тут работницу нашел —Везет за двух, – доволен.
Харчи к столу отвесил ейПо их немецкой норме,А что касается детей, —То он рабочих кормит.
А мать родную не учить,Как на куски кусок делить,Какой кусок ни скудный,Какой дележ ни трудный.
И не в новинку день-деньской,Не привыкать солдаткеКопать лопатою мужскойДа бабьей силой грядки.
Но хоть земля – везде земля,А как-то по-другомуЧужие пахнут тополяИ прелая солома.
И хоть весна – везде весна,А жутко вдруг и странно:В Восточной Пруссии онаС детьми, Сивцова Анна.
Журчал по-своему ручейВ чужих полях нелюбых,И солона казалась ейВода в бетонных трубах.
И на чужом большом двореПод кровлей черепичнойПетух, казалось, на зареГорланит непривычно.
Но там, в чужбине, выждав срок,Где что – не разбирая, —Малютка вылез за порогХозяйского сарая.
И дочка старшая в дому,Кому меньшого нянчить,Нашла в Германии емуПушистый одуванчик.
И слабый мальчик долго дул,Дышал на ту головку.И двигал ящик, точно стул,В ходьбе ловя сноровку.
И, засмотревшись на дворе,Едва не рухнул в яму.И все пришло к своей поре,Впервые молвил:– Мама.
И мать зажмурилась от слез,От счастья и от боли,Что это слово произнесЕе меньшой в неволе…
Покоса раннего пораЗа дальними пределамиПришла. Запахли клевера,Ромашки, кашки белые.
И эта памятная смесьЦветов поры любимойБыла для сердца точно вестьСо стороны родимой.
И этих запахов тоскаВ тот чуждый край далекийКак будто шла издалека —Издалека с востока.
И мать с детьми могла тогдаПодчас поверить в чудо:– Вот наш отец придет сюдаИ нас возьмет отсюда.
Могло пригрезиться самойВ надежде и тревоге,Как будто он спешит домойДа припоздал в дороге.
А на недальнем рубеже,У той границы где-то,Война в четвертое ужеСвое вступала лето.
И по дорогам фронтовымМы на дощечках сами
Себе самим,Кто был живым,Как заповедь писали:
Не пощадиВрага в бою,ОсвободиСемьюСвою.
ГЛАВА 9
