Владимир Маяковский - Пощечина общественному вкусу
Молва. Это будет подлость, и ты будешь сыщик. (Продолжая рассказывать.) Засыпая, он почему-то велел завязать себе глаза. Почему-то рассказывают, что в 12 часов он проснется и пойдет с подсолнечником в руке, с завязанными глазами, по лунной тропе.
Гордята. А как он одет?
Молва. Во-первых, он не расстается со своей дудкой, которую он срезал из тростника, которому молится. Затем в белую рубашку и белые портки, белые онучи и лапти. За поясом у него свирель и гребень и ножик для срезания луков, из которых он учил нас стрелять.
Вообще он нисколько не походит на бога; это просто очень, очень милый молодой человек.
Старый князь. Молодчик.
Мать Гордята. Оладьи с сушеными грушами покушай — проголодалась, набегалась.
Молва. Нет, я уж больше не хочу; меня, кажется кто-то зовет.
Гордята. Смотри, опять не уйди с ним на Священную Гору.
Молва (уходя). Было бы странным…
Горничная. А княжна ведь ушла! Да! Приказали мне принести сулею вишневого варенья да платочек потеплее и объявили, что изволят угостить своего бога вареньем. И еще взяли свою вышивку, чтобы не было скучно сидеть, если назначат часовым.
Гордята (подымаясь). Я же говорила! Я же говорила!
Княжич. Однако это я не знаю, что такое. (Ходит по комнате.) Ходит по ночам! Эти вольности доведут я не знаю до чего. Какой-то бродяга. Я пойду и убью его.
Князь-Солнце. Ну, не так-то скоро. Однако нужно принять меры (одевается и уходит).
ТретьеСветелка, наполненная по большей части безусыми вооруженными юношами.
Один с приподнятой смешно губой и устремленными поверх слушателей глазами:
Вот что, этому нужно положить конец! Вам известно, что бродяга, отрок, ничем решительно не выдающийся, ничем не отличающийся, завладел, или, вернее, похитил, сердца всех прекрасных барышень столицы. Мне достоверно передавали, что там ничего предосудительного не происходит — они просто собираются и проводят время вместе, как если бы у них отняли половину их лет. Но что их ожидает в будущем! Что с честью их и их семей! Да, мы должны их убить. Его участь решена не нами. Мы только исполнители. Его не следует порочить. Но и не следует щадить. Он должен пасть. Но, говорят, там есть отряд вооруженных девушек. Как с ними поступить? Нет никакого сомнения, что они станут защищать своего любимца. Я предлагаю поднять меч и на них, но пусть, кто не убьет его, упадет грудью сам на меч. Я кончил. Несогласных с моим предложением прошу поднять руку. Раз… два… При одном воздержавшемся, семь за, два против. Угодно собранию…
Остальные. Мы согласны.
Княжич Шум. Я пришел к вам. Я знаю, где он. Он в Священной Роще. Мне сказала об этом сестра.
Председательствующий. Я поздравляю вас с сообщительностью, которая привела вас сюда, и предлагаю собранию вернуться к порядку дня.
Вошедший. В чем цель вашего собрания?
Председательствующий. Мы решили переселиться в души наших предков. Для этого мы перешли в прошлое на 11 веков. Но пришел он и смутил наш покой. Мы обсуждаем способы, опираясь на меч, восстановить покой.
ЧетвертоеВысокая роща священных дубов. На сучках некоторых кумирообразные изображения богов. На холме спит Девий-бог, окруженный бодрствующими девушками в латах.
Княжна Молва. Вот и я. Я принесла вам вишневого варенья, а сама закуталась в теплый платок. Хотите?
Одна. Благодарствуем.
Молва. Когда проснется учитель, я угощу его вареньем.
Одна (приподымая голову). Он спит еще. Как хорошо светятся на горе наши жемчуга, сорванные нами с себя, — словно светляки на холме. Но (прикладывая палец к губам) тише. Он подымает голову. У него на глазах повязка. Он идет, спускаясь к нам с холма, и держит в руках свой подсолнечник. Нет, он направляется в лес, куда ему повелевает идти падающая с неба полоса света. Идемте быстрее за ним. (Блестя латами, девушки всходят на холм, чтоб идти за ним.)
1-я латница. Он идет и точно спит.
2-я латница. Он идет держа руку, точно его ведет за нее чья-то большая рука.
3-я латница. Он проходит между деревьев, посвященных Леуне.
2-я латница. Идемте же быстрее, так как его может ожидать опасность.
1-я латница. Кто это между нами? Она появилась вдруг там, где она сейчас, ниоткуда не приходя. Смотрите, смотрите, я через нее прохожу, и она возникает тотчас за мной. В руке ее копье, а на стане легкий плащ.
2-я латница. И я тоже. Я пересекла ее копье, и оно тотчас же сомкнулось за мной.
3-я латница. Я свободно прохожу через нее, но смотрите, не держит ли она на привязи двух гончих, двух быстрых собак.
Все. Да, держит.
3-я латница. Но всмотритесь, не возникают ли на его голове рога и не бежит ли он, преследуемый бегом оленя.
Всe. Да, он бежит как преследуемый, и над ним рога. Да мы видим, он — гонимый олень.
Нет, это нам показалось, потому что он снова идет держа в руке золотой цветок, как всегда, как всегда — тот.
Девии-бог. О, девушки, вы собрались вокруг меня, как цветы вокруг ручья, который им звенит, но холоден; теперь же я иду к той, к которой я цветок, поворачивающий к ней голову, как к ночной Леуне.
Некоторые латницы. Он поет! Да! К нам холодный, он идет к той, которая будет холодна к нему- О, бездушная Воля! О, попирающая людские души Судьба! Мы разбросали свои жемчуга, сравнив ночной холм в блеске с звездным небом. Мы истребили свои души в богослужении ему, он же остался холоден и идет к той, которая будет холодна к нему и перед которой бросает свои слова и чувства как снятый с шеи жемчуг.
О, несправедливая, злая Судьба. О, бедные, бедные мы. Не оставить ли нам его? Не пойти ли к нашим близким, братьям и сестрам, оплакивающим нас, сидя у вечернего огня. Нет, потому что и горе наше — сладчайший мед, который мы когда-нибудь пили, и несправедливо оставить его одного в темной роще с цветком в руке, среди, может быть, подстерегающих убийц. Идемте по темной роще, подымаясь и спускаясь по холмам, и пусть изображения богов, смотрящих с веток, будут свидетелями верности девичьей рати ему, несравненному, ему, ненаглядному.
Смотрите, девушки, здесь река. Кто, невидимый, оставил здесь челн, где его никогда не бывает, оставив столько мест, сколько нас, присутствующих?
И кто сел, молчаливо сел у кормы, благодаря чему челн сам идет поперек волн, без помощи чьих-либо весел? То Рок. То, видно, он принял на себя труд перевозчика, чтобы облегчить нам выполнение его указаний.
Ах, таитесь, девы, боязливо и страшно в страшном присутствии Рока. Вот молчаливо и прозрачно светится он на носу челна, предвещая страшное. И куда мы стремимся по волнам, не знаем.
Лейтесь за нами, струи, и донесите о нас печальную весть нашим семьям, так как мы плывем ведомые Роком. Но река надвигается туда, где раньше была улица. И вот уже мы на суше. Но что? Не ищущие ли везде убийцы мелькнули сзади нас? Сестры, сестры, пора нам доказать, что не напрасно эти руки взяли меч и что не робкое сердце защищают эти латы. Ах, как ярок свет светочей, и это Рок, что каждая из нас встретила здесь своего оскорбленного поклонника.
Но мы не нарушим законов человеческих, и каждая из нас выберет лишь чужого друга.
Как ужасен свет светочей!
Как, неужели с ними и наши братья!
Увы нам! Но нет, они вкладывают мечи в ножны и остаются в отдалении. Счастье, счастье, что готовая вспыхнуть война между единокровными отодвинута от нас на сколько дней! на сколько мигов! А он, божественный, все идет и снова имеет вид оленя, и снова между нами его лунная, с двумя гончими, воительница. Славьте, девы, судьбу и предотвращенное нарушение всех людских законов. А он все идет, и не кажется ли вам, точно он дрожит, останавливаясь.
Да, он остановился. Но в то время из-за переулка, где рога многих жертв охоты придают переулку вид леса, показывается зарево светоча.
Уж не ищущие ли его убийцы показались оттуда? Нет это Дева! Но не коварный ли замысел затаила она? Или это кто-нибудь переодетый в девичье платье? Нет, ее лицо слишком прекрасно, она слишком прекрасна и лицом и станом. Смотрите, он дрожит.
Смотрите, божественная гонительница уже настигает его гончими. Смотрите, он протягивает ей цветок… зачем? Нечаянным движением она спалила его цветок. Она не замечает его и идет дальше, ослепленная светом своего пламени, не заметив его и, торопясь, входит в калитку. Ах, уже гончие настигают его, и он падает, издавая страшный крик. Пронзительный, ужасный крик. Он лежит, терзаемый лунной охотой.
