Николай Некрасов - Полное собрание стихотворений. Том 2

Пел он о славном походе

И о великой борьбе;

Пел о свободном народе

И о народе-рабе;

Пел о пустынях безлюдных

И о железных цепях;

Пел о красавицах чудных

С ангельской лаской в очах;

Пел он об их увяданьи

В дикой, далекой глуши

И о чудесном влияньи

Любящей женской души…

О Трубецкой и Волконской

Дедушка пел – и вздыхал,

Пел – и тоской вавилонской

Келью свою оглашал…

"Дедушка, дальше!.. А где ты

Песенку вызнал свою?

Ты повтори мне куплеты -

Я их мамаше спою.

Те имена поминаешь

Ты иногда по ночам…"

– "Вырастешь, Саша, узнаешь -

Всё расскажу тебе сам:

Где научился я пенью,

С кем и когда я певал…"

– "Ну! приучусь я к терпенью!"-

Саша уныло сказал…

Часто каталися летом

Наши друзья в челноке,

С громким, веселым приветом

Дед приближался к реке:

"Здравствуй, красавица Волга!

С детства тебя я любил".

– "Где ж пропадал ты так долго?"-

Саша несмело спросил.

"Был я далеко, далеко…"

– "Где же?.." Задумался дед.

Мальчик вздыхает глубоко,

Вечный предвидя ответ.

"Что ж, хорошо ли там было?"

Дед на ребенка глядит:

"Лучше не спрашивай, милый!

(Голос у деда дрожит.)

Глухо, пустынно, безлюдно,

Степь полумертвая сплошь.

Трудно, голубчик мой, трудно!

По году весточки ждешь,

Видишь, как тратятся силы -

Лучшие божьи дары,

Близким копаешь могилы,

Ждешь и своей до поры…

Медленно-медленно таешь…"

– "Что ж ты там, дедушка, жил?.."

– "Вырастешь, Саша, узнаешь!"

Саша слезу уронил…

"Господи! слушать наскучит!

"Вырастешь!"- мать говорит,

Папочка любит, а мучит:

"Вырастешь",- тоже твердит!

То же и дедушка… Полно!

Я уже выроc – смотри!..

(Стал на скамеечку челна.)

Лучше теперь говори!.."

Деда целует и гладит:

"Или вы все заодно?.."

Дедушка с сердцем не сладит,

Бьется как голубь оно.

"Дедушка, слышишь? хочу я

Всё непременно узнать!"

Дедушка, внука целуя,

Шепчет: "Тебе не понять.

Надо учиться, мой милый!

Всё расскажу, погоди!

Пособерись-ка ты с силой,

Зорче кругом погляди.

Умник ты, Саша, а всё же

Надо историю знать

И географию тоже".

– "Долго ли, дедушка, ждать?"

– "Годик, другой, как случится".

Саша к мамаше бежит:

"Мама! хочу я учиться!"-

Издали громко кричит.

Время проходит. Исправно

Учится мальчик всему -

Знает историю славно

(Лет уже десять ему),

Бойко на карте покажет

И Петербург, и Читу,

Лучше большого расскажет

Многое в русском быту.

Глупых и злых ненавидит,

Бедным желает добра,

Помнит, что слышит, что видит…

Дед примечает: пора!

Сам же он часто хворает,

Стал ему нужен костыль…

Скоро уж, скоро узнает

Саша печальную быль…

(30 июля-август 1870)

90. Недавнее время

А. Н. Еракову

Нынче скромен наш клуб именитый,

Редки в нем и не громки пиры.

Где ты, время ухи знаменитой?

Где ты, время безумной игры?

Воротили бы, если б могли мы,

Но, увы! не воротишься ты!

Прежде были легко уловимы

Характерные клуба черты:

В молодом поколении – фатство,

В стариках, если смею сказать,

Застарелой тоски тунеядства,

Самодурства и лени печать.

А теперь элемент старобарский

Вытесняется быстро: в швейцарской

Уж лакеи не спят по стенам;

Изменились и люди, и нравы,

Только старые наши уставы

Неизменны, назло временам.

Да Крылов роковым переменам

Не подвергся (во время оно

Старый дедушка был у нас членом,

Бюст его завели мы давно)…

Прежде всякая новость отсюда

Разносилась в другие кружки,

Мы не знали, что думать, покуда

Не заявят тузы-старики,

Как смотреть на такое-то дело,

На такую-то меру; ключом

Самобытная жизнь здесь кипела,

Клуб снабжал всю Россию умом…

Не у нас ли впервые раздался

Слух (то было в тридцатых годах),

Что в Совете вопрос обсуждался:

Есть ли польза в железных путях?

"Что ж, признали?"- до новостей лаком,

Я спросил у туза-старика.

"Остается покрытая лаком

Резолюция в тайне пока…"

Крепко в душу запавшее слово

Также здесь услыхал я впервой:

"Привезли из Москвы Полевого…"

Возвращаясь в тот вечер домой,

Думал я невеселые думы

И за труд неохотно я сел.

Тучи на небе были угрюмы,

Ветер что-то насмешливо пел.

Напевал он тогда, без сомненья:

"Не такие еще поощренья

Встретишь ты на пути роковом".

Но не понял я песенки спросту,

У Цепного бессмертного мосту

Мне ее объяснили потом…

Получив роковую повестку,

Сбрил усы и пошел я туда.

Сняв с седой головы своей феску

И почтительно стоя, тогда

Князь Орлов прочитал мне бумагу…

Я в ответ заикнулся сказать:

"Если б даже имел я отвагу

Столько дерзких вещей написать,

То цензура…" – "К чему оправданья?

Император помиловал вас,

Но смотрите!!. Какого вы званья?"

– "Дворянин". – "Пробегал я сейчас

Вашу книгу: свободы крестьянства

Вы хотите? На что же тогда

Пригодится вам ваше дворянство?..

Завираетесь вы, господа!

За опасное дело беретесь,

Бросьте! бросьте!.. Ну, бог вас прости!

Только знайте: еще попадетесь,

Я не в силах вас буду спасти…"

Помню я Петрашевского дело,

Нас оно поразило, как гром,

Даже старцы ходили несмело,

Говорили негромко о нем.

Молодежь оно сильно пугнуло,

Поседели иные с тех пор,

И декабрьским террором пахнуло

На людей, переживших террор.

Вряд ли были тогда демагоги,

Но сказать я обязан, что всё ж

Приговоры казались нам строги,

Мы жалели тогда молодежь.

А война? До царя не скорее

Доходили известья о ней:

Где урон отзывался сильнее?

Кто победу справлял веселей?

Прискакавшего прямо из боя

Здесь не раз мы видали героя

В дни, как буря кипела в Крыму.

Помню, как мы внимали ему:

Мы к рассказчику густо теснились,

И героев войны имена

В нашу память глубоко ложились,

Впрочем, нам изменила она!

Замечательно странное свойство

В нас суровый наш климат развил -

Забываем явивших геройство,

Помним тех, кто себя посрамил:

Кто нагрел свои гнусные руки,

У солдат убавляя паек,

Кто, внимая предсмертные муки,

Прятал русскую корпию впрок

И потом продавал англичанам,-

Всех и мелких, и крупных воров,

Отдыхающих с полным карманом,

Не забудем во веки веков!

Все, кем славилась наша столица,

Здесь бывали; куда ни взгляни -

Именитые, важные лица.

Здесь, я помню, в парадные дни

Странен был среди знати высокой

Человек без звезды на груди.

Гость-помещик из глуши далекой

Только рот разевай да гляди:

Здесь посланники всех государей,

Здесь банкиры с тугим кошельком,

Цвет и соль министерств, канцелярий,

Откупные тузы,- и притом

Симметрия рассчитана строго:

Много здесь и померкнувших звезд,

Говоря прозаичнее: много

Генералов, лишившихся мест…

Зажигалися сотнями свечи,

Накрывалися пышно столы,

Говорились парадные речи…

Говорили министры, послы,

Наши Фоксы и Роберты Пили

Здесь за благо отечества пили,

Здесь бывали интимны они…

Есть и нынче парадные дни,

Но пропала их важность и сила.

Время нашего клуба прошло,

Жизнь теченье свое изменила,

Как река изменяет русло…

Очень жаль, что тогдашних обедов

Не могу я достойно воспеть,

Тут бы нужен второй Грибоедов…

Впрочем, Муза! не будем робеть!

Начинаю.

(Москва. День субботний.)

(Петербург не лишен едоков,

Но в Москве грандиозней, животней

Этот тип.) Среди полных столов

Вот рядком старики-объедалы:

Впятером им четыреста лет,

Вид их важен, чины их немалы,

Толщиною же равных им нет.

Раздражаясь из каждой безделки,

Порицают неловкость слуги,

И от жадности, вместо тарелки,

На салфетку валят пироги;

Шевелясь как осенние мухи,

Льют, роняют,- беспамятны, глухи;

Взор их медлен, бесцветен и туп.