Юрий Левитанский - Черно-белое кино (сборник)
«Чешский поэт Владимир Голан…»
Чешский поэт Владимир Голанпрожил достойно на этом свете.– Дети, – любил говорить он, – дети.Дети, и только они, по сути. —Дети, – любил говорить он, глядяв сосредоточенные их лица, —одни только детивечны, как песняжаворонканад битвойу Аустерлица.Но дети —понятье вневозрастное.Граф,пророк и провидец,отлученный от церкви апостол,седобородый высокий старик,похожий на господа Бога,как мальчишка,убегает из дома —крадучись,тихо-тихо,чтоб не скрипнула половица, —как ребенок,в наивной уверенности,что никто не узнает,никто не услышит,никто не увидит —но едва лишь он из дому выйдет,застучат телеграфные аппараты,загудят телефонные провода —ну куда он,куда?!Малый ребенок.Большой ребенок.Старый ребенок.
Это я…
(Из ненаписанных стихотворений)
Есть любимые книги,есть любимые названья,существующиекак бы отдельно,независимодруг от друга.В наше времядемонстраций,манифестаций,всевозможных шествийвижу себяв одной из колоннс транспарантом,на котором начертаносамое мое любимое,заповедное,сокровенное,от которогодух у меня захватывает —нет, не названье,нечто гораздо большее,чем названье(жизни? судьбы? пути?),возглас отчаянья,крик о помощи,мольба о помилованье —это я,это я, Господи,Господи,это я!
«Не изменить цветам, что здесь цветут…»
Не изменить цветам, что здесь цветут,и ревновать к попутным поездам.Но что за мука – оставаться тут,когда ты должен находиться там!Ну что тебе сиянье тех планет!Зачем тебя опять влечет туда!Но что за мука – отвернуться – нет,когда ты должен – задохнуться – да!Но двух страстей опасна эта смесь,и эта спесь тебе не по летам.Но что за мука – находиться здесь,когда ты должен там, и только там!Но те цветы – на них не клином свет.А поезда полночные идут.Но разрываться между да и нет…Но оставаться между там и тут…Но поезда, уходят поезда.Но ты еще заплатишь по счетамза все свои несказанные да,за все свои непрожитые там!
Эволюция
Был я садом, где мощные кроны пестреютналитыми солнцемтугими плодами.Стал я складом, где сложены все мои годы и дни,как дрова,как сухие поленья.Стал я адом, где сам я себе и Вергилий, и Дант,и тот грешник последний,снедаемый адским огнем,запоздало лия покаянные слезы…Такова в самых общих чертах эволюция плоти моейи души,ее главные фазы и метаморфозы.От деревьев и кущ Гефсиманского сада,от Райского сададо черных котлов Вельзевулова адапротянулась земная дорога моя, Одиссея мояи моя Илиада.Ты прости, Пенелопа, мои корабли сожжены,мне едва ли добраться ужедо родимой Итаки.На развалинах Трои лежу, недвижим,в ожиданье последнейахейской атаки.И покуда последний рожок надо мной не пропел,и покуда последняядлится осада —все мне чудится, будто бы вновьшелестит надо мною листваГефсиманского сада,Эдемского сада,того незабвенного сада.
Новогоднее послание Арсению Александровичу Тарковскому
Я кончил книгу и поставил точку…… И вот я завершил свой некий труд,которым завершился некий круг, —я кончил книгу и поставил точку —и тут я вдруг(хоть вовсе и не вдруг)как раз и вспомнил эту Вашу строчку,Арсений Александрович, мой друг(эпитет старший не влезает в строчку,не то бы я сказал, конечно, старший —Вы знаете, как мне не по душето нынешнее модное пижонство,то панибратство, то амикошонство,то легкое уменье восклицать —Марина-Анна, о, Марина-Анна —не чувствуя, как между М и Арокочет Р, и там зияет рана,горчайший знак бесчисленных утрат),Арсений Александрович, мой брат,мой старший брат по плоти и по кровисвободного российского стиха(да и по той, по красной, что впиталасьнавечно в подмосковные снега,земную пробуравив оболочку),итак, зачем, Вы спросите, к чемусейчас я вспомнил эту Вашу строчку?А лишь затем —сказать, что Вас люблюи что покуда рано ставить точку,что знаки препинанья вообще —не наше дело, их расставит время —знак восклицанья,или знак вопроса,кавычки,точкуили многоточье —но это все когда-нибудь потом,и пусть кто хочет думает о том,а мы еще найдем о чем подумать…Позвольте же поднять бокал за Вас,за Ваше здравьеи за Ваше имя,где слово Ars – искусство – как в шараде,со словом сень соседствует недаром,напоминая отзвук сотрясений,стократно повторившихся в душе,за Ваши рифмыи за Ваш рифмовник,за Ваш письмовники гербовник чести,за Вас,родной словесности фонарщик,святых теней бессменный атташе,за Ваши арфы, флейты и фаготы,за этот годи за другие годы,в которых жить и жить Вам, вопрекихитросплетеньям критиков лукавых,чьи называть не станем имена.Пускай себе.Не наше это дело.
«Музыка моя, слова…»
Музыка моя, слова,их склоненье, их спряженье,их внезапное сближенье,тайный код, обнаруженьеих единства и родства —музыка моя, слова,осень, ясень, синь, синица,сень ли, синь ли, сон ли снится,сон ли синью осенится,сень ли, синь ли, синева —музыка моя, слова,то ли поле, те ли ели,то ли лебеди летели,то ли выпали метели,кровля, кров ли, покрова —музыка моя, слова,ах, как музыка играет,только сердце замираети кружится голова —синь, синица, синева
«Кто-то верно заметил…»
Кто-то верно заметил,что после Освенциманевозможно писать стихи.Ну а мы —после Потьмы и тьмы Колымы,всех этапов и всех пересылок,лубянок, бутырок(выстрел в затылок!выстрел в затылок!выстрел в затылок!) —как же мы пишем,будто не слышим,словно бы связанынеким всеобщим обетом —не помнить об этом.Я смотрю, как опять у меня под окномраскрываются первые листья.Я хочу написать, как опять совершаетсявечное чудо творенья.И рождается звук, и сама по себевозникает мелодия стихотворенья.Но внезапно становится так неуютно и зябков привычном расхожем удобном знакомом размере,и так явственно слышится —приговорен к высшей мере! —так что рушится к черту размери такая хорошая рифма опять пропадает,и зуб на зуб не попадает,я смолкаю, немею,не хочу! – я шепчу —не хочу, не могу, не умею —не умею писать о расстреле!Я хочу написать о раскрывшихся листьях в апреле.Что же делать – ну да, ну конечно,пока мы живем – мы живем…Но опять —истязали! пытали! зарыли живьем! —так и будет ломать мои строки,ломать и корежить менядо последнего дняэта смертная мука мояи моя западня —до последнего дня,до последнего дня!..Ну а листья, им что, они смотрят вокруг,широко раскрывая глаза, —как свободно и весело майская дышит гроза,и звенит освежающий дождик, такой молодой,над Отечеством нашим,над нашей печалью,над нашей бедой.
«Это общество – словно рояль…»
Это общество – словно рояль, безнадежнорасстроенный,весь изломанный, весь искорябанный, весьискореженный —вот уж всласть потрудились над ним исполнителирьяные,виртуозы плечистые, ах, барабанщики бравые.Как в беспамятстве, все эти струны стальные и медные,лишь вчера из себя исторгавшие марши победные, —та едва дребезжит, та, обвиснув, бессильно качается,есть отдельные звуки, а музыка не получается.И все так же плывет над пространством огромной странызатянувшийся звук оборвавшейся некой струны.
Сумасшедшее такси
(Из ненаписанных стихотворений)
Времяне течет равномерно,ход егото замедляется,то убыстряется —впрочем,это только на малых отрезках.В детствевремя движется медленно,плавно,почти незаметно —может порой показаться,будто не движется вовсе,но постепенно,с годами,берет разгон,все уверенней,все быстрее,набирает скорость,все быстрее,быстрее —кажется, все,быстрее уже невозможно —а нет,еще и еще —продолжается ускоренье…Все чащесебя ощущаюнесущимсяв сумасшедшем таксис обезумевшим счетчиком,отщелкивающиммои годы,словно секунды, —эй,хоть немного потише! —да куда там,только мелькаютэти звонко стучащие цифрына обезумевшем счетчикев сумасшедшем такси.
Послание юным друзьям
