Александр Радищев - Русская поэзия XVIII века
1762
Соболья шуба
Богатство хорошо иметь;Но должно ль им кому гордиться сметь?В собольей дурака я шубе видел,Который всех людей, гордяся, ненавидел.В ком много гордости, известно то, что тот,Конечно, скот.И титла этого в народе сам он просит.Носил ту шубу скот,И скот и ныне носит.
1762
Пир у Льва[523]
Коль истиной не можно отвечать, Всего полезнее молчать. С боярами как жить, потребно это ведать. У Льва был пир, Пришел весь мир Обедать. В покоях вонь у Льва: Квартера такова. А львы живут нескудно, Так это чудно. Подобны в чистоте жилищ они чухнам Или посадским мужикам, Которые в торги умеренно вступили И откупами нас еще не облупили И вместо портупей имеют кушаки,[524] А кратче так: торговы мужики. Пришла вонь Волку к носу; Волк это объявил в беседе без допросу, Что запах худ. Услышав, Лев кричит: «Бездельник ты и плут, Худого запаха и не бывало тут. И смеют ли в такие толки Входить о Львовом доме волки?» А чтобы бредить Волк напредки не дерзал, Немножечко он Волка потазал И для поправки наказал, А именно ― на части растерзал. Мартышка, видя страшны грозы, Сказала: «Здесь нарциссы, розы Цветут». Лев ей ответствовал: «И ты такой же плут: Нарциссов, роз и не бывало тут. Напредки не сплетай ты лести, А за такие вести И за приязнь Прими и ты достойну казнь». Преставился Волчишка, Преставилась Мартышка. «Скажи, Лисица, ты, ― хозяин вопрошал, ― Какой бы запах нам дышал? Я знаю, что твое гораздо чувство нежно; Понюхай ты прилежно». Лисица на этот вопрос Сказала: «У меня залег сегодни нос».
1762
Коловратность
Собака Кошку съела, Собаку съел Медведь, Медведя ― зевом ― Лев принудил умереть, Сразити Льва рука Охотничья умела, Охотника ужалила Змея, Змею загрызла Кошка. Сия Вкруг около дорожка, А мысль моя, И видно нам неоднократно, Что все на свете коловратно.
1762
Ось и Бык
В лесу воспитанная с негой, Под тяжкой трется Ось телегой И, неподмазанна, кричит. А Бык, который то везет, везя молчит. Изображает Ось господчика мне нежна, Который держит худо счет, По-русски ― мот, А Бык ― крестьянина прилежна. Страдает от долгов обремененный мот, А этого не воспомянет, Что пахарь, изливая пот, Трудится и тягло ему на карты тянет.
1769
Сатир и гнусные люди[525]
Сквозь темную пред оком тучу Взгляни, читатель, ты На светски суеты! Увидишь общего дурачества ты кучу; Однако для ради спокойства своего, Пожалуй, никогда не шевели его; Основана сия над страшным куча адом, Наполнена различным гадом, Покрыта ядом. С великим пастухи в долине были стадом. Когда? Не думай, что тогда, Когда для человека Текли часы златаго века, Когда еще наук премудрость не ввела И в свете истина без школ еще цвела, Как не был чин еще достоинства свидетель, Но добродетель. И, словом, я скажу вот это наконец: Реченны пастухи вчера пасли овец, По всякий день у них была тревога всяка: Вздор, пьянство, шум и драка. И, словом, так: Из паства сделали они себе кабак ― Во глотку, И в брюхо, и в бока На место молока Цедили водку, И не жалел никто ни зуб, ни кулака, Кабашный нектар сей имеючи лекарством, А бешеную жизнь имев небесным царством. От водки голова болит, Но водка сердце веселит, Молошное питье не диво, Его хмельняй и пиво; Какое ж им питье и пить, Коль водки не купить? А деньги для чего иного им копить? В лесу над долом сим Сатир жил очень близко, И тварию их он презренною считал, Что низки так они, живут колико низко. Всегда он видел их, всегда и хохотал, Что нет ни чести тут, ни разума, ни мира. Поймали пастухи Сатира И бьют сего ― Без милосердия ― невинна Демокрита. Не видит помощи Сатир ни от кого. Однако Пан пришел спасти Сатира бита; Сатира отнял он, и говорил им Пан: «За что поделали ему вы столько ран? Напредки меньше пейте; А что смеялся он, за то себя вы бейте, А ты вперед, мой друг, Ко наставлению не делай им услуг; Опасно наставленье строго, Где зверства и безумства много».
1769
Шалунья
Шалунья некая в беседе, В торжественном обеде, Не бредила без слов французских ничего. Хотя она из языка сего Не знала ничего, Ни слова одного, Однако знанием хотела поблистати И ставила слова французские некстати; Сказала между тем: «Я еду делать кур»[526]. Сказали дурище, внимая то, соседки: «Какой плетешь ты вздор! кур делают наседки».
1781
Пучок лучины
Нельзя дивиться, что была Под игом Росская держава И долго паки не цвела, Когда ея упала слава; Вить не было тогда Сего великого в Европе царства, И завсегда Была вражда У множества князей едина государства. Я это в притче подтвержу, Которую теперь скажу, Что россов та была падения причина ― Была пучком завязана лучина; Колико руки ни томить, Нельзя пучка переломить, Как россы, так она рассыпалась подобно, И стало изломать лучину всю удобно.
1781
Голуби и Коршун
Когда-то Голуби уговорились Избрати Коршуна царем, Надежду утвердив на нем, И покорились. Уж нет убежища среди им оных мест, Он на день Голубей десятка по два ест.
1781
Брат и сестра
Брат ― мот. Сестра его журила И говорила: «Доколь тебе мотать? Пора и перестать!» Он ей ответствовал: «Во злой живу я доле. Но только ты, сестра, отстанешь от любви ― И я мотать не буду боле. Поступком ты своим дорогу мне яви, И в постоянстве жить по гроб мы будем оба». Сестра ответствует: «Мотать тебе до гроба!»
1781
Петербург. Проспект по реке Фонтанке от грота и Запасного дворца на полдень
Гравюра Г. Качалова по рисунку М. Махаева.
1753 г.
Государственный музей изобразительных искусств имени А. С. Пушкина.
СКАЗКИ
Сказка 1[527]
Мужик у мужика украл с двора корову И, в городе продав, камку[528] себе купил. Купил и к празднику скроил жене обнову. С другого он двора быка себе стащил И, ласку показав хозяюшке сугубу, Сшил бострок[529], а теперь купил ей кунью шубу. Молодка, на себя надев такой наряд, Уж не работала, прелестна быть старалась И двум детинушкам угодна показалась. Они нечаянно нашли как будто клад. Подпали молодцы, она не покренилась. На что же и наряд, когда бы не склонилась? Один из них был тот, чей бык намнясь пропал, Другой, ― корова чья намнясь с двора пропала. Молодка таинства в себе не удержала, Как тот, так и другой про воровство спознал, Перед судьею тать подробно обличился. Не знал, как вышло то, однако повинился. Побит. И велено, как суд определил, Чтоб тотчас он быка с коровой заплатил. Как не тужить ему? Он плакал без отрады, Пришло на рынок несть все женины наряды. «Не плачь, любезный муж, ― речь женина была, ― Тебя мне только жаль, а я свое взяла».
1755
