Александр Радищев - Русская поэзия XVIII века
Сюз (де ла), графиня, французская стихотворица. Писала элегии.
Тасс, славнейший итальянский стихотворец, творец эпической поэмы «Освобожденного Ерусалима» и пастушьей поэмы «Аминта». Родился в королевстве Неаполитанском. Умер 1595 году, на 51 века своего.
Терентий, лучший римский комик, родом африканец из Карфагена. Был прежде невольник Терентия Лукана и получил свободу за разум. Подражал Менандру, а ему подражал Мольер. Умер в 595 году от создания города. Из комедий его осталось шесть.
Тибулл, римлянин времени цесаря Августа и стихотворец латинский, родился в 711 году Рима, в одном году с Овидием, за 43 года до рождества Христова. Гораций и Овидий были ему друзья. Умер очень молод, за 17 лет до рождества. Сочинял элегии, которые в почтении содержатся. Овидий смерть его в прекрасной элегии оплакивает.
Фонтен (де ла), славный французский стихотворец. Сочинения его суть: «Притчи» и «Сказки», которые от погруженного в простоте искусства, самыми музами сочинены быть кажутся. Умер на 74 году века своего, в 1695 году апреля 13 дня.
Шекеспир, аглинский трагик и комик, в котором и очень худого и чрезвычайно хорошего очень много. Умер 23 дня апреля, в 1616 году, на 53 века своего.
Ювенал, сатирик римский. Жил во время первого века по рождестве.
Феокрит, греческий стихотворец, урожением сиракузец. Жил при дворе Птоломея Филадельфа в Египте. Сочинял идиллии, которым Виргилий подражал в своих эклогах.
Фондель, славный голландский стихотворец, или Виргилий тамошний, трагик хороший. Жил в 17 веке. Умер 5 дня февраля, в 1679 году, на 92 века своего.
ЭЛЕГИИ
«Страдай, прискорбный дух! Терзайся, грудь моя!..»
Страдай, прискорбный дух! Терзайся, грудь моя! Несчастливее всех людей на свете я! Я счастья пышного сыскать себе не льстился И от рождения о нем не суетился; Спокойствием души одним себе ласкал: Не злата, не сребра, но муз одних искал. Без провождения я к музам пробивался И сквозь дремучий лес к Парнасу прорывался. Преодолел я труд, увидел Геликон; Как рай, моим очам вообразился он. Эдемским звал его я светлым вертоградом,[495] А днесь тебя зову, Парнас, я мрачным адом; Ты мука фурий мне, не муз ты мне игра. О бедоносная, противная гора, Подпора моея немилосердой части, Источник и вина всея моей напасти, Плачевный вид очам и сердцу моему, Нанесший горести бесчисленны ему! Несчастен был тот день, несчастнейша минута, Когда по строгости и гневу рока люта, Польстив утехою и славою себе, Ногою в первый раз коснулся я тебе. Крылатый мне там конь был несколько упорен, Но после стал Пегас обуздан и покорен. Эрата перва мне воспламенила кровь, Я пел заразы глаз и нежную любовь; Прелестны взоры мне сей пламень умножали, Мой взор ко взорам сим, стихи ко мне бежали. Стал пети я потом потоки, берега, Стада и пастухов, и чистые луга. Ко Мельпомене я впоследок обратился, И, взяв у ней кинжал,[496] к теятру я пустился. И, музу лучшую, к несчастью, полюбя, Я сей, увы! я сей кинжал вонжу в себя, И окончаю жизнь я прежнею забавой,[497] Довольствуясь одной предбудущею славой, Которой слышати не буду никогда. Прожив на свете век, я сетую всегда, Когда лишился я прекрасной Мельпомены И стихотворства стал искати перемены, Де Лафонтен, Эсоп в уме мне были вид. Простите вы, Расин, Софокл и Еврипид; Пускай, Расин, твоя Монима жалко стонет, Уж нежная любовь ея меня не тронет. Орестова сестра[498] пусть варвара клянет, Движения, Софокл, во мне нимало нет. С супругом, плача, пусть прощается Альцеста[499], Не сыщешь, Еврипид, в моем ты сердце места, Аристофан[500] и Плавт, Терентий,[501] Молиер, Любимцы Талии и комиков пример, Едва увидели меня в парнасском цвете, Но все уж для меня кончается на свете. Не буду драм писать, не буду притчей плесть, И на Парнасе мне противно все, что есть. Не буду я писать! Но ― о несчастна доля! Во предприятии моя ли этом воля? Против хотения мя музы привлекут И мне решение другое изрекут. Хочу оставить муз и с музами прощаюсь, Прощуся с музами и к музам возвращаюсь: Любовницею так любовник раздражен, Который многи дни был ею заражен, Который покидать навек ее печется И в самый оный час всем сердцем к ней влечется. Превредоносна мне, о музы, ваша власть! О бесполезная и пагубная страсть, Которая стихи писать меня учила! Спокойство от меня ты вечно отлучила, Но пусть мои стихи презренье мне несут, И музы кровь мою, как фурии, сосут, Пускай похвалятся надуты оды громки, А мне хвалу сплетет Европа и потомки.
1768
СОНЕТЫ
«О существа состав, без образа смещенный…»
О существа состав, без образа смешенный, Младенчик, что мою утробу бременил И, не родясь еще, смерть жалостно вкусил К закрытию стыда девичества лишенной!
О ты, несчастный плод, любовью сотворенный! Тебя посеял грех, и грех и погубил. Вещь бедная, что жар любви производил! Дар чести, горестно на жертву принесенный!
Я вижу в жалобах тебя и во слезах. Не вображайся ты толь живо мне в глазах, Чтоб меньше беспокойств я, плачуща, имела.
То два мучителя старались учинить: Любовь, сразивши честь, тебе дать жизнь велела, А честь, сразив любовь, велела умертвить.
1755
САТИРЫ
О благородстве
Сию сатиру вам, дворяня, приношу! Ко членам первым я отечества пишу. Дворяне без меня свой долг довольно знают, Но многие одно дворянство вспоминают, Не помня, что от баб рожденным и от дам Без исключения всем праотец Адам. На то ль дворяне мы, чтоб люди работали, А мы бы их труды по знатности глотали? Какое барина различье с мужиком? И тот и тот ― земли одушевленный ком. А если не ясняй ум барский мужикова, Так я различия не вижу никакого. Мужик и пьет и ест, родился и умрет, Господский также сын, хотя и слаще жрет И благородие свое нередко славит, Что целый полк людей на карту он поставит. Ах, должно ли людьми скотине обладать? Не жалко ль? Может бык людей быку продать? А во учении имеем мы дороги, По коим посклизнуть не могут наши ноги: Единой шествуя, вдали увидя дым, Я твердо заключу, что там огонь под ним. Я знаю опытом, пера тяжеле камень, И льда не вспламенит и жесточайший пламень; По счету ведаю, что десять ― пять да пять; Но это не верста, едина только пядь: Шагнуть и без наук искусно мы умеем, А всей премудрости цель дальную имеем, Хотя и вечно к ней не можем мы дойти, Но можем на пути сокровищи найти. Перикл, Алькивияд[502] наукой не гнушались, Начальники их войск наукой украшались; Великий Александр и ею был велик, Науку храбрый чтит венчанный Фридерик[503]; Петром она у нас Петрополь[504] услаждает, Екатерина[505] вновь науку насаждает. Не можно никогда науки презирать, И трудно без нея нам правду разбирать. Мне мнится, на слепца такой судья походит, Младенец коего, куда похочет, водит. На то ль кому судьба высокий чин дала, Чтоб он подписывал, подьячий вел дела? Такою слабостью умножатся нам нищи, Лишенны им навек своей дневныя пищи. Подьячий согрешит или простой солдат: Один из мужиков, другой из черни взят, А во дворянстве всяк, с каким бы ни был чином, Не в титле ― в действии быть должен дворянином, И непростителен большой дворянский грех. Начальник, сохраняй уставы больше всех! Дворянско титло нам из крови в кровь лиется; Но скажем: для чего дворянство так дается? Коль пользой общества мой дед на свете жил, Себе он плату, мне задаток заслужил, А я задаток сей, заслугой взяв чужею, Не должен класть его достоинства межею. И трудно ли сию задачу разрешить, Когда не тщимся мы работы довершить, Для ободрения пристойный взяв задаток, По праву ль без труда имею я достаток? Судьба монархине велела побеждать И сей империей премудро обладать, А нам осталося во дни ея державы Ко пользе общества в трудах искати славы. Похвален человек, не ищущий труда, В котором он успеть не может никогда. К чему способен он, он точно разбирает: Пиитом не рожден, бумаги не марает, А если у тебя безмозгла голова, Пойди и землю рой или руби дрова, От низких более людей не отличайся И предков титлами уже не величайся. Сей Павла воспитал,[506] достойного корон, Дабы подобен был Екатерине он; С Спиридовым[507] валы Орловы[508] пребегают И купно на водах с ним пламень возжигают; Голицын[509] гонит рать, Румянцев[510] ― наш Тюренн[511], А Панин[512] ― Мальборуг[513] у неприступных стен; Подобно Еропкин[514] в час бдения не дремлет, И силу дерзкия Мегеры он отъемлет.[515] А ты, в ком нет ума, безмозглый дворянин, Хотя ты княжеский, хотя господский сын, Как будто женщина дурная, не жеманься И, что тебе к стыду, пред нами тем не чванься! От Августа[516] пускай влечен твой знатный род, ― Когда прекрасна мать, а дочь ея урод, Полюбишь ли ты дочь, узришь ли в ней заразы, Хотя ты по уши зарой ее в алмазы? Коль только для себя ты в обществе живешь, И в поте не своем ты с маслом кашу ешь, И не собой еще ты сверх того гордишься, ― Не дивно ли, что ты, дружочек мой, не рдишься? Без крылья хочешь ты летети к небесам. Достоин я, коль я сыскал почтенье сам, А если ни к какой я должности не годен, ― Мой предок дворянин, а я не благороден.
1771
