Белла Ахмадулина - Стихотворения и поэмы. Дневник

«Воздух августа: плавность услад и услуг…»

Воздух августа: плавность услад и услуг.Положенье души в убывающем летесхоже с каменным мальчиком, тем, что уснулграциозней, чем камни, и крепче, чем дети.

Так ли спит, как сказала? Пойду и взгляну.Это близко. Но трудно колени и локтипровести сквозь дрожащую в листьях луну,сквозь густые, как пруд, сквозь холодные флоксы.

Имя слабо, но воля цветка такова,что навяжет мотив и нанижет подробность.Не забыть бы, куда я иду и когда,вперив нюх в самовластно взрослеющий образ.

Сквозь растенья, сквозь хлёсткую чащу воды,принимая их в жабры, трудясь плавниками,продираюсь. Следы мои возле звездына поверхности ночи взошли пузырьками.

Забытый мяч

Забыли мяч (он досаждал мне летом).Оранжевый забыли мяч в саду.Он сразу стал сообщником календули без труда втесался в их среду.

Но как сошлись, как стройно потянулисьдруг к другу. День свой учредил зенитв календулах. Возможно, потому лишь,что мяч в саду оранжевый забыт.

Вот осени причина, вот зацепка,чтоб на костре учить от тьмы до тьмыослушников, отступников от цвета,чей абсолют забыт в саду детьми.

Но этот сад! Чей пересуд зеленымего назвал? Он – поджигатель дач.Все хороши. Но первенство – за клёном,уж он-то ждал: когда забудут мяч.

Попался на нехитрую приманкувесь огнь земной. И, судя по всему,он обыграет скромную ремаркуо том, что мяч был позабыт в саду.

Давно со мной забытый мяч играетв то, что одна хожу среди осин,смотрю на мяч и нахожу огароккалендулы. А вот еще один.

Минувший полдень был на диво ясени упростил неисчислимый бытдо созерцанья важных обстоятельств:снег пал на сад и мяч в саду забыт.

«Я лишь объём, где обитает что-то…»

Я лишь объём, где обитает что-то,чему малы земные имена.Сооруженье из костей и пота —его угодья, а не плоть моя.

Его не знаю я: смысл-незнакомец,вселившийся в чужую конуру —хозяев выжить, прянуть в заоконность,не оглянуться, если я умру.

О слово, о несказанное слово!Оно во мне качается смелей,чем я, в светопролитье небосклона,качаюсь дрожью листьев и ветвей.

Каков окликнуть безымянность способ?Не выговорю и не говорю…Как слово звать – у словаря не спросишь,покуда сам не скажешь словарю.

Мой притеснитель тайный и нетленный,ему в тисках известного – тесно.Я растекаюсь, становлюсь вселенной,мы с нею заодно, мы с ней – одно.

Есть что-то. Слова нет. Но грозно кроткийисток его уже любовь исторг.Уж видно, как его грядущий контурвступается за братьев и сестёр.

Как это всё темно, как бестолково.Кто брат кому и кто кому сестра?Всяк всякому. Когда приходит слово,оно не знает дальнего родства.

Оно в уста целует бездыханностьИ вдох ответа – явен и велик.Лишь слово попирает бред и хаоси смертным о бессмертье говорит.

Звук указующий

Звук указующий, десятый денья жду тебя на паршинской дороге.И снова жду под полною луной.Звук указующий, ты где-то здесь.Пади в отверстой раны плодородье.Зачем таишься и следишь за мной?

Звук указующий, пусть великамоя вина, но велика и мука.И чей, как мой, тобою слух любим?Меня прощает полная луна.Но нет мне указующего звука.Нет звука мне. Зачем он прежде был?

Ни с кем моей луной не поделюсь,да и она другого не полюбит.Жизнь замечает вдруг, что – пред-мертва.Звук указующий, я предаюсьигре с твоим отсутствием подлунным.Звук указующий, прости меня.

Ночь на тридцатое марта

В ночь на тридцатый марта день я шлав пустых полях, при ветреной погоде.Свой дальний звук к себе звала душа,луну раздобывая в небосводе.

В ночь полнолунья не было луны.Но где все мы и что случилось с намив ночи, не обитаемой людьми,домишками, окошками, огнями?

Зиянья неба, сумрачно обнявдруг друга, ту являли безымянность,которая при людях и огняхусловно мирозданьем называлась.

Сквозило. Это ль спугивало звук?Четыре воли в поле, как известно.И жаворонки всплакивали вдругв прозрачном сне – так нежно, так прелестно.

Пошла назад, в ту сторону, в какойв кулисах тьмы событье созревало.Я занавес, повисший над Окой,в сокрытии луны подозревала.

И, маленький, меня окликнул звук —живого неба воля и взаимность.И прыгнула, как из веков разлук,луна из туч и на меня воззрилась.

Внизу, вдали, под полною лунойалел огонь бесхитростного счастья:приманка лампы, возожженной мной,чтоб веселее было возвращаться.

«Зачем он ходит? Я люблю одна…»

Зачем он ходит? Я люблю однабыть у луны на службе обожанья.Одною мной растрачена луна.Три дня назад она была большая.

Ее размер не мною был взращен.Мы свиделись – она была огромна.Я неусыпным выпила зрачкомтреть совершенно полного объема.

Я извела луну на пустяки.Беспечен ум, когда безумны ноги.Шесть километров вдоль одной строки:бег-бред ночной по паршинской дороге.

Вчера бочком вошла в мое окно.Где часть ее – вдруг лучшая? Неужтовсё это я? Не жёг другой никтоее всю ночь, не дожигал наутро.

Боюсь узнать в апреля первый день,что станется с ее недавней статью.Так изнуряет издали злодейневинность черт к ним обращенной страстью.

Он только смотрит – в церкви, на балу.Молитвенник иль веер упадаетиз дрожи рук. Не дав им на полуи миг побыть, ее жених страдает.

Он смотрит, смотрит – сквозь отверстость стен,в кисейный мир, за возбраненный полог.В лик непорочный многознанья теньпривнесена. Что с ней – она не помнит.

Он смотрит. Как осунулось лицо.И как худа. В нём – холодок свободы.Вот жениху возвращено кольцо.Всё кончено. Ее везут на воды.

Опла́чу вкратце косвенный сюжет,наскучив им. Он к делу не пригоден.Я жду луну и завожу брегет.Зачем ко мне он все-таки приходит?

– Кто к Вам приходит? И брегет при чём?– А Вы-то кто? Вас нет, и не присталоВам задавать вопросы. Кто прочелзаране то, чего не написала?

Придуман мной лишь этот оппонент.Нет у меня загадок без разгадок.Живой и часто плачущий предмет —брегет – мне добрый подарил Рязанов.

Приходит же… не бил ли он собак?Он пустомелит, я храню молчанье.Но пёс во мне, хоть принужден солгать,загривок дыбит и таит рычанье.

О нет, не преступаю я границприличья, но разросшийся вкруг сердцаветвистый самовластный организмне переносит этого соседства.

Идет! Часов непрочный голосокберет он в руки. Бедный мой брегетик!Я надвигаю тучу на восток,чтоб он луны хотя бы не приметил.

И падает, и гибнет мой брегет!Луны моей сообщник и помощник,он распевал всегда под лунный свет,он был – как я, такой же полуночник.

Виновник так подавлен и смущен,что я ему прощаю незадачу.Удостоверясь, что сосед ушел,смеюсь над тем, как безутешно плачу.

В запасе есть не певчие часы.Двенадцать ровно – и нисколько пенья.И нет луны, хоть небеса ясны.Как грубо шутит первый день апреля!

Пускаюсь в путь обычный. Ход планетвесь помещен над паршинской дорогой.В час пополуночи иду по ней,строки вот этой спутник одинокий.

Вот здесь, при мне, живет мое «всегда».В нём погостить при жизни – редкий случай.Смотрю извне, как из небес звезда,на сей свой миг, еще живой и сущий.

Так странен и торжествен этот путь,как будто он принадлежит чему-тозапретному: дозволено взглянуть,но велено не разгласить под утро.

Иду домой. Нимало нет луны.А что ж герой бессвязного рассказа?Здесь взгорбье есть. С него глаза длинны.Гость с комнатой моею не расстался.

Вон мой огонь. Под ним – мои стихи.Вон силуэт читателя ночного.Он, значит, до какой дошел строки?Двенадцать было. Стало полвторого.

Ау! Но Вы обидеться моглина мой ответ придвинутым планетам.Вас занимают выдумки мои?Но как смешно, что дело только в этом.

Простите мне! Стихи всегда приврут.До тайн каких Вы ищете дознаться?Расстанемся, мой простодушный друг,в стихах – навек, а наяву – до завтра.

Семь грустных дней безлунью моему.Брегет молчит. В природе – дождь и холод.И так темно, так боязно уму.А где сосед? Зачем он не приходит?

«Я встала в шесть часов. Виднелась тьма во тьме…»