Н. Денисов - Стезя

Юношеская баллада

Засеверило,В клубе – ни души.У гармонистовУбыло работы.И осень призываетПтиц к отлету.«К отлету!» –Расшумелись камыши.А мне куда?Я девушку люблю!По мне сейчасИ ветер не поможетУмчаться в город к нейИ растревожить,В окошко влезть:«Не бойся, застеклю!»Невмоготу!Скорей бы ночь прошла...И вот заря замедленно,С испугомПриподнялась,Расцветив лемех плугаУ кузницы.И бьет в колокола!

Над кузницею нашейДым и гром. А у ворот,Видать, в тоске колеснойЗнакомый «Иж»Бодает воздух лбомЗастоянный.Да разве ж это воздух!И друг-кузнец,Чумазый до бровей,Как бог огня,Стоит у наковальни.И лошадь,Тех буденновских кровей,На общем фонеСмотрится печально.А было время –И промчать не грех,И седоки держалисьМолодцами.А было время –Да на свадьбу – эх! –Летала с пристяжными,С бубенцами,Лишь пыль столбом.Эй, кучер, придержи,На поворотахЭти шутки плохи!..Теперь в почете«Явы» да «Ижи»,Гей, вороные,Атомной эпохи!

«Оседлаю яГорячего коня!» –И от рокотаОтпрянули ворота.И разбойноРаскричалась ребятня,И разладиласьСерьезная работа.И, присвистнув,Рыболовы на прудуТак и ахнули,Запутывая лески,Даже яблокиПопадали в саду,И раздвинулисьНа окнах занавески.Мотоцикл,Ты неси меня,Неси!Ты к любимойДовези без разговора.Тракты новыеЗмеятся по Руси.Удаль стараяСдружилась и с мотором.

У перекресткаСбрасываю газ.Где светофорНад улицей гремучей,Недоглядишь,Набычит красный глаз,Он, как и я.Бессонницей измучен.О город, город,Скопище машин!Я, как водитель,Мучаюсь и трушу,Но, как влюбленный,Солнечную душуНесу к тебе,Таинственный Ишим.Она, душа,Уж тем и хороша,Что всякий разИспытывает муку,Когда к тебе любимая,Спеша,Навстречу тянетЛасковую руку.

– Ты любишь, да?Ты любишь, повтори!Ты не забудешьНашего Ишима?Ты не забудешь?Нет, не говори,Не надо слов,Не надо клятв, любимый...Прощаемся.А «Иж» дрожит: скорей!Совсем остыл,Подай ему бензина.Созревшие лимоныФонарейПогасли,Будто спряталисьВ корзины.Но не спеши,Влюбленная душа,Пусть выхлопныеВоздвигают гулко,Откуда знать им:Домик в переулкеУж не будить мне большеНи шиша!Откуда знать,Что иначе судьбаРассудит все,Суровей и колючей, –Прикажет мнеОкопы рыть на случай,И я забуду,Как растил хлеба.Но я примуИ это ремесло,И бравый видВ морском пехотном взводе.Придет письмоПри сумрачной погоде:«Устала ждать,Прости меня, светло...»

Мне грустно все ж:Восторга в сердце нет.Да ведь такие годыПролетели!Слова любви в грудиЗабронзовели,А как будил ихВ юности рассвет!Теперь все режеПишутся стихи,И я спокойнейВ пору листопада,Хотя горланят так жеНа оградахВ жар-птичьем опереньеПетухи.Стал осторожнейК радости народ.Не часто ходятПо воду молодки:У всякого двора –ВодопроводТорчит, как перископПодводной лодки.Лишь невзначайВстревожится душа,Когда увижу вдруг:По перекресткуМой старый другТолкает водовозкуНа легких шинахБывшего «Ижа».На кочках флягиМечутся, звеня.Я вспомню годы,Что отгрохотали,Когда мы лучшихДевушек катали,И трактор ждалУ пахоты меня.Но не припомнитьБольше ремесло,Что так неловкоБросил, уезжая,И не собралХоть части урожая,Где сеял сам.Прости меня, село!

Тимофеи Корушин

Двадцатидвухлетний Т. Д. Корушин – мои земляк, родственник, в 1918 году был комиссаром печати в г. Ишиме…

Еще закон не отвердел.

Страна шумит, как непогода.

Хлестнула дерзко за предел

Нас отравившая свобода.

Под стражею царь-император,На воле налетчик и вор,В царевых дворцах и палатахКартавых вождей – перебор.И в копоть уездных ревкомов,В полуночный скрип половиц,Депеши – черней черноземаЛетят из обеих столиц.– Товарищи, в Питере голод,В Москве саботаж и разбой.Прошу телеграмму СвердловаСчитать за приказ боевой! –Глаза председателя строги,Красны от бессонных трудов:– А хлеба в складах желдороги,По сведеньям, – тыщи пудов!Нам нужно наладить движеньеИ помощь Республике дать.Коммуна – ведь это сраженье,В котором нельзя отступать!Желты от махры комиссары,Слипаются веки – невмочь.Пожаром, пожаром, пожаромГрозится ишимская ночь.И ветер, и вьюга-кликушаПсалмы замогильные вьют.Но пишет в газету Корушин,Кинжально стучит «Ундервуд».Свинцовая очередь строчек.Заглавная тема одна.Он верит: солдат и рабочихСплотит и поднимет она!Тревожно в ревкоме.Прохладно.Метель улеглась кое-как.И окна домов Плац-ПараднойТомительно смотрят во мрак.Дома от бессонницы серы,А светлая жизнь далека.Но сколько неистовой верыВ усталых глазах паренька!Он вышел на улицу: режеБрехают в рассвет кобеля.Вот книжная лавка, все те же,Как в детстве, на ней вензеля.Как помнит, достатка, излишкаВ семье не случалось никак.Отец же за добрую книжкуОтдаст и последний пятак.Бывало – в деревню роднуюВ телеге тряслись. Благодать!Отец подгонял вороную,Смеялся: «Арабская стать!»Трусила отцова лошадка –Надежда и боль батрака.И было тревожно и сладкоСмотреть, как плывут облака.

– Ограбили нас, обмикитилиПохлеще татаро-монгол! –Торговец Захаров в подпитии,Лица нет, но гостя – за стол,Послушай, Зарубин, послушай.Коммуна житья не дает.Все этот «товарищ» КорушинСтатейками мутит народ...Убили нас, паря, убили,Вогнали в разор и долги.Явились, прикладами сбилиНа хлебных амбарах замки.До зернышка взяли, до крошки!Все этот командовал... враг...– Корушин?Который?Тимошка?Соседушка, значит... батрак.Он местный, он наш окуневский.Забрал нажитое? Шалишь!Отец у них тоже таковский,Тощой, как церковная мышь.Сыночку, понятно, зачтется!Топориком тюкну – весь сказ!Вернется, Захаров, вернется –Пора...Ну, гостите у нас!

Весна на дворе. УдивительныйТепла не сибирский обвал.В такой бы денечек к родителям,С германской пришел – не бывал.Помочь по хозяйству прибраться.И в старом сенном шалашеЗа кои года отоспаться,Дать роздых окопной душе.Там тоже теплынь. Над оврагом,Над рощей – граничная блажь...Но яро пылающим флагомЗатмило желанный мираж.И все же над дымным перроном,Где митинг открыл Тимофей,Пахнуло знакомым, соленым,Полынным настоем полей.Недаром трудились две ночи,Пшеничка – к вагону вагон.На помощь голодным рабочимИшим провожал эшелон.Еще паровозик ударноКлубил над платформою пар.И вдруг чей-то злобный, угарныйПочувствовал взгляд комиссар.«Зарубин?.. Зарубин, конечно...»— Ну, здравствуй! – сказал без затей, –Сельчанину рады сердечно...Но хмуро смолчал богатей.В толпе отмолчаться не страшно.Глаза – что свинец ко свинцу.Мир новый и мир вчерашнийСтояли лицом к лицу.Тут ясно, похлебки не сваришь,Закушены в кровь удила.— Ну что ж, комиссар-товарищ,Сегодня твоя взяла!

В ревкоме строжали. И к маюВсех было вольготней грачам.И вторя грачиному граю,Кипел ледоход по ночам.И в ночи короткие, куцыеЗа ставнями прятался страх.И хмель мировой революцииВ горячих бродил головах.Грошова судьба человека,Коль в жизни такой оборот...И снова гулял по сусекамС метлой восемнадцатый год.В упрямом пылу вдохновеньяТвердила бедняцкая рать:«Коммуна – ведь это сраженье,В котором нельзя отступать!»Зубатились фракции. К летуНа крайность пошли леваки.Однажды в окно ревсоветаСтрельба докатилась с реки.Не хлипкий «Союз офицеров»,Тем раньше прищучили хвост,Решили «пощупать» эсерыНа зуб стратегический мост.Объекту еще подфартило,Не сразу сработал запал.И слабым зарядом тротилаЛишь вздыбило несколько шпал.Ввязались охранники в драку,Хоть было не густо штыков.Но все порешила атакаРевкомовцев-большевиков.Споткнулись под пулями трое,Но многих сразил и финал:Впервые отпели героевПод «Интернационал».

– Бери, господин хороший!Пошел же народ-обормот...Всего за мильен галоши,А он тебе – выкусь вот!– Меняю на пуд пшеницыКеренского сапоги...Уездная град-столицаНеспешно вела торги.Толкались в народе сером:Шинель мировой войны,Винтовки милиционеров,Крестьянские зипуны.Калеченый люд – военный,С крестами и без наград.Поодаль в кругу почтенномЗахарова сытый зад.Нудил:– Довели до точки,Поднимемся ли с колен?По мне – надевай порточкиИ – хоть в бусурманский плен!– Эсеры... Эх, дали пенку!– На будущее – урок!– Зачинщикам главным – стенка,Другим намотают срок!– Да, да... Только вновь и скороПоплачут большевички...И вспыхнули, будто порох, Захаровские зрачки:– Корушин, слыхали ездит?– Красно охмурять мастак!– Сейчас мужиков в уездеВербует под красный флаг...

Отец все с рыбалкой хлопочет,Смеется, мол, это в крови!А мать возле печки:– Сыночек,Ты зря земляков не гневи!..Заря заливала избенку,И радостно было вдвойнеСмотреть на родную сестренку:Она улыбалась во сне.Он думал опять о прекрасных,О славных, о будущих днях,Грядущих – под знаменем красным,В каких-то прекрасных огнях.О счастье, которого ради,На Зимний ходил в октябре.А солнышко вниз по оградеКатилось навстречу жаре.Катилось, катилось, катилось,Покуда, не встав на дыбы,У церкви не остановилось,У ветхой ее городьбы.А тут вся округа – домашне,На церковь привычно крестясь,Ждала, будто дождика пашня,Что скажет уездная власть!И только пудово и грузно,В кудели бород и усов,Презрительно семечки лузгалСинклит деревенских тузов.Сказал Тимофей:– Крестьяне!Крещен я, известно вам,Но в красное верю знамя,И жизнь за него отдам.Царей уже песни спеты,Настал мироедов час!Поймите, что власть СоветовНадолго. Она – для вас...Толпа промолчала.И с визгом Зарубин взорлил:– Мужики!Он брешет...Убить коммуниста!– Убъем! – стервенели сынки.И ринулись.Ахнули бабы.Корушин за маузер:– Ну!Давай! Тут и ляжете,Гады! –И выстрел прошил тишину.Ушел он под облако.Стыла Густая небесная синь.– Сейчас я топориком с тыла!– Сквитаемся враз. И – аминь!Шипел кто-то злобно. ПомерклиОкрестности. Вопли и рев.С горячего купола церквиСкатилась шрапнель воробьев.Достойней добром отступиться,Чем тупо ломить на «ура!»Он видел: светилась на лицахГорячая сталь топора.А вскоре на небе багряноПластал предзакатный пожар.Вороны орали над рямом, –Туда отступил комиссар.Орали вороны, кружили,Как будто они заодноС врагами, что рям окружили,Кричали: «Убьем все равно!»Полынные ночи июня,Багульника цвет неземной.И радости хочется юной,Хорошей любви под луной.Живого тепла и участья,Простого достатка в избе.Не много ведь надо для счастья,Коль молодость вся при тебе!Измученный гнусом, под утро,Когда уж ворота скрипят,Он выполз. Роса перламутромЦвела. И – нигде «зарубят».С версту он прополз через полеТаился в кустах тальника,Скитался по займищам. Воля!Не знал, что так воля сладка!Вот город. И галки на храме.А там и свои. И вот-вот...Но там белочехи штыкамиСверкали. И бил пулемет.И огненно солнце вставало,И было в огне полстраны.Не знал он, что это началоСвирепой гражданской войны.

Сюжетные поиски словаЩедрей на родной стороне.Однажды в село ОкуневоСлучилось заехать – к родне.Привычно мотаясь по свету,Я часто о доме скучал.И долго в тот вечер портретыВ простенках опять изучал:Обычные русские люди...– А этот, прости уж меня,Спросил я у бабки, –Кто будет? Вздохнула:– Да тоже родня!Брат деда! – промолвила с жаром, –Он с красными знался. Беда...– Я слышал, он был комиссаром, –А что же потом? Ни следа...– Потом? Не спеши, погоди же!Стара я. Все жалюсь врачам...Серьезный он был. И как ты же,О чем-то писал по ночам.В нужде они, помнится, жили, –И эти убивцы, рвачи,Зарубины, их не любили! –Она шелестела с печи, –Что было-то, Господи боже...Но понял я, бабка права –Нельзя беспричинно тревожитьСочившие кровью слова...Под утро расцветились пожни,И я в несусветную раньУмчал по делам неотложнымВ какую-то тьмуторакань.В верхах были крупные свары:Тот так, тот не этак повел...Поздней уж про жизнь комиссараВ газете заметку прочел.А что мне чужие опенки?И чья тут вина, не вина?У белых во мрачном застенкеХлебнул он мурцовки сполна.Бежал, распростуженный весь, иПоздней – без вины, без суда,Погинул он в годы репрессий.Своих вырубали тогда...

Снега Самотлора