Редьярд Киплинг - Избранные стихи из всех книг
или в другой балладе, «Часовой играет в жмурки»:
Грит младший сержант, дневальный,Часовому, что вышел в ночь:— Началъни-краула совсем «хоки-мут»,Надо ему помочь.Много было вина, ведь ночь холодна,Да и нам ни к чему скандал,Как увидишь — шо пшел к караулке он —Подай хочь какой сигнал.
(пер. Э. Ермакова)
Именно вот за такие, постоянно и умело употребляемые просторечия, Киплинга и обзывали литературным хулиганом. За кокни, за сленг, за сухой, иногда весьма непривычный для читателей поэзии профессиональный жаргон слесарей, машинистов, моряков, солдат, за это демократичное и немыслимое в то время расширение поэтического словаря, когда границы поэзии и разговорного «низкого штиля» размываются, а синтаксис в то же время максимально рассвобожден.
В 1892 году Киплинг выпустил свою вторую книгу стихов: поэтический сборник «Казарменные баллады». Книга называлась «Barrack-Room Ballads and other Ballads», т. е. буквально «Казарменные баллады и другие баллады» (для более естественного по-русски звучания я это название перевел, как «Казарменные баллады и другие стихи» — собственно, в некоторых английских изданиях эта книга так и называлась). Многие из включенных в нее стихов одобрил стареющий и ослепший Уильям Хенли. Кроме «Баллады о Востоке и Западе», открывавшей в первом издании эту книгу, в ней были еще две баллады, тоже хорошо известные читателям по периодике. Это — «Ганга Дин» («Gunga Din») и «Мандалей» («Mandalay»). Именно эти три стихотворения более всего и способствовали мгновенному росту известности поэта.
«Мандалей» — очень емкое стихотворение, целая повесть о жизни солдата, «отравленного навсегда» Зовом Востока, яркой природой и мимолетной любовью, столь же экзотической, как природа. «Мандалей» — стихотворение-воспоминание, стихотворение-жалоба. Человеку, вернувшемуся в туманный Лондон после службы в экзотической Бирме, человеку, оторванному от яркого мира, с которым он так сжился, вся английская жизнь видится пресной и серой:
Моросит английский дождик, пробирает до костей,Я устал сбивать подошвы по булыжникам аллей!Шляйся с горничными в Челси от моста и до мостаО любви болтают бойко, да не смыслят ни черта!
Рожа красная толста,Не понять им ни черта!Нет уж, девушки с Востока нашим дурам не чета!А дорога в Мандалей?
Мелодическое звучание стиха, как бы положенного на мелодию популярного в свое время вальса, захватывает читателя, особенно если читать вслух. Его ведет за собой музыка, сливающаяся с яркой живописью, и она тут становится важнее, чем желание следовать за сюжетом.
Первичны в «Мандалее» именно звучание и краски. Поэтому и в переводе этому стихотворению особенно противопоказаны стыки согласных, зиянья и прочие звуковые корявости, а более всего — неестественность, натужность речи. Вот как музыкально и просто у Киплинга звучит начало стихотворения:
By the old Moulmein Pagoda lookin' lazy at the sea,There's a Byrma girl a settin', and I know she thinks o' meFor the wind is in the palm-trees,and the temple-bells they sayCome you back, you, British soldier,come you back to Mandalay
Смотрит пагода в Мулъмейне на залив над ленью дня.Там девчонка в дальней Бирме, верно, помнит про меня.Колокольцы храма плачут в плеске пальмовых ветвей:Эй, солдат, солдат британский, возвращайся в Мандалей!
Естественность речи у Киплинга всегда очень сильно проявлена. И музыкальность очень важна. В переводе, как минимум, надо избегать звуковых спотыканий. Когда я переводил это стихотворение, то стремился сохранить доминантность звуков «н» и «л», исходящих из слова «Мандалей», чтоб создать необходимую киплинговскую эвфонику, мне было нужно, чтоб слова звучали будто на фоне серебряных колокольчиков пагоды, которые качает ветер…
Вот эта же строфа из перевода начала зо-х годов XX века:
На Восток лениво смотрит обветшалый старый храм,Знаю, девушка-бирманка обо мне скучает там.Ветер в пальмах кличет тихо, колокольный звон смелей:К нам вернись, солдат британский, возвращайся в Мандалей!
Или такие строки из перевода середины 30 годов:
Где, у пагоды Мулъмейнской, блещет море в полусне. —Знаю — девушка из Бирмы вспоминает обо мне.В звоне бронзы колокольной слышу, словно невзначай:«Воротись, солдат британский!Воротись ты в Мандалай!»
А вот цитата из перевода 90-х годов ХХ-го века:
Возле пагоды старинной, в Бирме, дальней стороне,Смотрит на море девчонка и скучает обо мне.Голос бронзы колокольной кличет в пальмах то и знай:«Ждем британского солдата, ждем солдата в Мандалай!»
Кто ждет, неясно…Всюду я подчеркнул слова, или обороты, которые мне кажутся лишними, не соответствующими духу подлинника.
В этих трех переводах, по-моему, совсем не видны мелкие серебряные колокольчики, звенящие под ветром на каждом этаже пагоды. Тут громко бухают вполне европейские церковные, бронзовые колокола.
И еще мне не нравятся в этих переводах банальные эпитеты, разжижающие стихотворение. Кроме того, стих интонационно сильно утяжеляется определениями, поставленными после определяемого слова. Впечатление, что здесь такой порядок слов не несет смысла, а случаен, чтоб в строчку легче влезло.
В Лондоне в том же 1892 году Киплинг познакомился с молодым американцем, издателем Уолкоттом Байлестером. Вместе они начали писать повесть «Наулахка» («The Naulahka»). Киплингу в результате показалось, что повесть не получилась. В том же году Байлестер умер от тифа. Одному заканчивать и переделывать повесть, начатую вдвоем, Киплингу уже не хотелось. Но и этот труд не пропал зря: от несостоявшейся повести осталось все же несколько написанных Киплингом вставных стихотворений…
А в конце того же 1892-го года Киплинг женился на сестре Байлестера Каролине, и они поселились на севере США в штате Вермонт. Там у них родились две дочери. В глухом и сосновом Вермонте, в северных лесах, не находя себе места, тоскуя по Индии не менее остро, чем солдат из стихотворения «Мандалей», Киплинг пишет одну из самых лучших своих книг — сборник рассказов со вставными стихами «Книга джунглей» («The Jungle Book», 1894). Затем — «Вторую книгу джунглей» («The Second Jungle Book», 1895). И еще выпускает свой третий стихотворный сборник «Семь морей» («The Seven Seas», 1896), в котором после основного корпуса стихов была впервые опубликована вторая половина цикла «Казарменные баллады».
Вскоре после выхода этой книги Киплинг с женой переехал в Англию. По совету врачей зиму они проводят в Южной Африке.
Там с Киплингом познакомился знаменитый завоеватель, выдающийся администратор и в каком-то смысле теоретик британского колониализма — премьер-министр Капской колонии Сесиль Родс. По его имени названа завоеванная им, колонизированная и даже слегка цивилизованная его стараниями страна Родезия. Первые школы для местного населения там открылись почти сразу после начала колонизации. Этот человек многими чертами своей личности напоминает киплинговских героев.
Родс подарил Киплингу дом на территории своего колоссального поместья. Семья Киплинга стала почти ежегодно проводить в этом доме три-четыре зимних месяца. «В этот дом — вспоминает Киплинг, — с 1900 по 1907 мы приезжали всей семьей каждую осень. Особенно радовались там наши дети: они играли со зверями, которых было много в огромном имении Родса. А в загончике, чуть выше нашего дома, проживала лама, которая страшно любила плеваться. Ну, понятно, дети мгновенно переняли эту ее привычку».
Когда в 1902-м году С. Родс умер, Киплинг написал на его смерть стихотворение «Заупокойная», в котором есть такие строки:
Он вдаль смотрел поверх голов,Сквозь время, сквозь года.Там в муках из его оке словРождались города.
(Пер. Е. Витковского)
Во время англо-бурской войны 1899–1902 годов Киплинг, к тому времени уже хорошо знавший местную обстановку, стал постоянным военным корреспондентом сразу нескольких лондонских газет. «Вы должны помочь нам издавать газету для армии здесь, на месте!» — сказал Киплингу известный журналист «Таймса» П. Ландон. И Киплинг, естественно, согласился. «Пожизненный журналист» по собственному определению, Р. Киплинг в одном из самых своих мощных стихотворений, так и названном «Пресса», рисует труд журналистов не романтическими красками, а скорее жесткими черно-белыми штрихами:
