Михаил Армалинский - Чтоб знали! Избранное (сборник)
Люська опять не могла удержаться от смеха, хоть и ходила туда-сюда, каждые треть минуты поглядывая на часы.
– Ты только, смотри, в обморок не упади, если порозовеет. Розовый цвет красивый, ты восприми его эстетически, – подготавливал я её к худшему.
Через восемнадцать минут – дольше вытерпеть Люська не смогла – она ворвалась в ванную и завыла. Я вошёл за ней и увидел на раковине пробирку гнетущего цвета.
Люська села на кровать, слёзы текли у неё по щекам.
– Ну, что теперь делать? Что теперь делать? – повторяла она.
– Как что? Аборт! – подсказал я.
– Сама знаю, что аборт. Я так не хотела больше абортов. Но не могу же я сейчас рожать. Я бы даже одна родила, если бы у меня с визой было в порядке.
Это меня насторожило – ещё вздумает рожать, а потом я с ней буду повязан на всю жизнь через ребёнка, не говоря уже об алиментах, которые в излишне справедливых Штатах сразу на меня навесят. Ну, как я могу быть ответственным за беременность, если она изнасиловала – пусть не меня, а мой сперматозоид? Я ведь сопротивлялся, предлагал ничью. Но она играла в поддавки и выиграла. И природа ей подыграла. Я же не собирался сдаваться.
– Если ты знала, что так легко беременеешь, то чего же ты не хотела, чтобы я наружу кончил?
– Потому что тогда никакого удовольствия нет. Ненормально это, наружу кончать, мне нужно, чтобы всё внутри оставалось.
– Вот и осталось.
– Но было так сладко, – сказала Люська и опять заплакала.
– Не волнуйся, всё будет в порядке, – утешал я её. – Но раз уж так приключилось, то мы можем сейчас бесстрашно не предохраняться.
Люська улыбнулась сквозь слёзы и отвернулась, чтобы я не видел её улыбки. Но я увидел. Я обнял её, она для проформы отстранилась, но потом быстренько ко мне пристроилась. И расцепляться нам не нужно было, пока совсем уже не пропал интерес друг к дружке.
Мы договорились, что я, естественно, заплачу за аборт и что сделать его нужно как можно быстрее. Я позвонил в клинику, выяснил, что к чему – процедура занимала в общей сложности часа три. Я назначил на самое позднее время – четыре часа дня.
Люська придумала для своих хозяев, что я везу её на встречу с художниками-эмигрантами. Для этого ей пришлось нарядиться и намазаться. Я заехал за ней, и хозяева махали ей на прощанье лапками, внимательно меня оглядывая. Она обещала вернуться не позже девяти вечера, и это внушило им уверенность в невинности мероприятия. Люська с умным видом уселась в машину.
– Вот, нарядилась на аборт – до чего всё смешно, – сказала она мне, махая ручкой хозяевам, пока мы отъезжали.
– А что, аборт весьма важное, а значит, и торжественное событие.
– Да брось хохмить-то. Не до смеха мне сейчас.
– Но плакать уж точно не стоит. Такая косметика даром пропадёт.
Люська прыснула. Единственное спасение от трагедии – это комедия. Тогда и выжить можно.
Приехали мы в поликлинику. Сидит мама с развратной дочкой. Глаза с поволокой, лет пятнадцать, полусонная такая. Мать лет тридцати. Не хочет, чтобы дочка ошибки её повторяла, вот и притащила аборт делать. Дочка не сопротивляется. Сидит милашка, раздвинув ноги – в любимой позе, значит.
Мы с Люськой подошли к секретарше, которая дала нам анкеты разные заполнить. Люська дёргается, ничего не соображает, а я за неё анкеты заполняю:
– Смотри, радуйся, это тебе не российская живодёрня – очереди никакой, чистота, порядок – тебя опустошат и не заметишь.
– А меня усыплять будут?
– Нет, абортируют под местным, местечковым наркозом.
– Да хватит хохмить-то, – хихикнула Люська и сразу посерьёзнела, – у меня в Москве свой врач был, он мне в вену вводил чего-то, и я сразу отключалась. А здесь что, с болью придётся?
– Да не придётся! Хватит паниковать. В Америке один укол действует, как все советские наркозы, вместе слитые.
– А ты откуда знаешь?
– Рассказывали потерпевшие.
Я дал Люське подписать анкеты.
– А что там написано-то? – сказала она, подмахивая уже не бёдрами, а пером.
– А то, что аборт, как и всякая операция, может окончиться неудачно и что ты об этом предупреждена.
– То есть я помру, а они не виноваты?
– Да брось ты, жива будешь. А помрёт живчик, за это они принимают вину на себя.
Тут дочку вызвали на процедуру. Мать ей ручкой помахала, а когда та исчезла за дверью, вытерла слезу.
Отдали мы анкеты сестре и уселись ждать, когда вызовут. А я думаю, вдруг Люська встанет и скажет: «Я передумала! Не хочу делать аборт!» Что тогда делать? Нет, не мог я расслабиться, пока всё не окончится. Точно так же я не мог расслабиться, когда мы с ней в первый раз ехали ко мне домой совокупляться. Я всё напрягался – вдруг ей взбредёт в голову приостановить затеянное. И теперь я жалел, что она до этого не додумалась, тогда был бы я сейчас расслабленный и спокойный.
Люська же сидит и дрожит от страха, будто первый раз аборт делает. Надо развлекать, отвлекать, но одежду не совлекать, отчего скучно.
А вокруг книжки и брошюры о противозачаточных средствах лежат. Я взял одну, что потолще, читать стал и с ходу ей переводить. Лучше всего – таблетки. Побочные эффекты: похудение или потолстение.
Люська говорит:
– Если похудение, то мне годится, но что, если побочный эффект боком выйдет и я толстеть начну? Нам такие таблетки не нужны!
Я не унимаюсь, продолжаю читать список побочных эффектов: «Блевание во время оргазма и как самый редкий случай – смерть во время совокупления».
– Там так и написано!? – уставилась на меня Люська.
– Нет, не так, – сказал я, – это я твою бдительность и здравый смысл проверяю.
Читаю дальше. Другой метод, не слишком надёжный – срочное вытаскивание члена до семяизвержения. Нет, мы это отвергаем, кроме того, легко ошибиться в этом методе и вытащить не до, а после. Тогда этот метод из противозачаточного становится исключительно зачаточным.
Следующим методом значится периодическое воздержание. Это значит воздержание, но не полное. А посему существует возможность зачатия, однако значительно уменьшенная. Тут мы пришли к выводу, что периодическое воздержание должно приводить к периодической беременности, что сразу делало этот метод для Люськи негодным, поскольку им-то она до сих нор и пользовалась.
В конце брошюры оказался словарь для невежд, где член определялся как орган, вставляющийся во влагалище. У нас одновременно возник вопрос: а если этот орган вставить в рот или ещё куда, перестаёт ли он от этого быть членом?
Так за разговорами мы и не заметили, как час прошёл, вышла вычищенная дочка. Ошарашенная, уже не сонная, она матери зычно объявляет:
– Представляешь, врач сказал, что у меня четыре месяца было!
Мать обнимает дочку, и они уходят со сцены.
Наконец Люську вызвали. А я вызвался идти с ней, поскольку она ни бе ни ме в английском. Случай редкий, чтобы мужчина шёл в святая святых. Но если мужчины теперь присутствуют при родах, то почему бы им не присутствовать при абортах.
Сестра пригласила нас в закуток, обвешанный плакатами, рассказывающими и показывающими, как использовать всевозможные противозачаточные средства. Настоящая научная порнография. Люську взвесили – она с недовольством смотрела на движущуюся стрелку:
– Растолстела я на американских харчах.
– Ничего, через несколько минут похудеешь, – утешил я её.
Потом у Люськи измерили кровяное давление. Оказалось чуть повышенным.
– Ничего, – сказал я, – скоро тебе сделают кровопускание.
Она прыскала сквозь слёзы, а сестра удивлённо на нас смотрела, не понимая нашей тарабарщины.
Сестра спросила, рассматривала ли Люська возможные альтернативы аборту. Я перепугался, а вдруг Люська спросит: «Какие?» – и тогда сестра начнёт перечислять: роди ребёнка, а потом отдай его в приют; или, ещё чего доброго: роди ребёнка и не отдавай в приют. Я адаптировал перевод, оставив главный смысл: хочет ли Люська делать аборт? И Люська сама сказала: «Нес».
Наконец сестра задала ей уж совершенно бестактный вопрос: «А ваш партнёр согласен на аборт?» Сестра сделала вид, что я здесь, быть может, и ни при чём, хоть я ей только что двести семьдесят долларов заплатил, причём наличными, как здесь полагалось. Я и Люська стали заглядывать под стол в поисках прячущегося партнёра.
– Да это же я партнёр, – вдруг вспомнил я и умилённо уставился на сестру. – Нет, я совершенно не возражаю против аборта, – заверил я её.
На этом представление закончилось, и Люську увели в другую комнату, а меня туда уже не пустили и отправили в приёмную, ждать.
Через час Люська, бледная, вышла из дверей.
– Ну что, мальчик или девочка? – с облегчением бросился я к ней.
Трудовой день любовника
Память на имена у Дика была слабая, и больше всего он опасался называть своих любовниц по именам, чтоб не перепутать, а звал их «милая», «дорогая», «любимая». Про себя же он всех своих женщин называл «доктор». «Пойду к “доктору”», – решал он, отправляясь к очередной любовнице. Рано утром Дику позвонила его возлюбленная из Венеции. Она сообщила, что организовала себе командировку и прилетает завтра днём. Её муж не только не возражал, но даже радовался её деловым успехам.
