Хаким Фирдоуси - Шах-наме
Первый бой Рустама и Сухраба
Так в степь они решили отдалиться,И на коротких копьях стали биться.
Разбились в щепы древки копий их.Налево повернув коней своих,
Индийские мечи герои взялиИ сшиблись. Искры сыпались из стали.
Казалось, в мире Судный день настал,Так пламень их мечей во мгле блистал.
Мечи их зазубрились, искрошились.За палицы тогда они схватились
И сшиблись снова яростней судьбы.Заржав, их кони встали на дыбы,
Заржали страшно в бешеном испуге,Разорвались на витязях кольчуги.
Сломались палицы у них в руках,Рассыпались доспехи на конях.
По телу кровь лилась. Так сшиблись дважды,Их языки потрескались от жажды.
И стали — юноша и исполин.Страдал отец, томился мукой сын.
О мир, как дивно круг ты совершаешь —Ломаешь то, а это исправляешь!
В их душах не затеплилась любовь.Далек был разум, и молчала кровь.
Онагр в степи детеныша узнает,И рыба сердца голосу внимает,
Но человек, когда враждой кипит,И сына от врага не отличит.
Сказал Рустам: «Я и в пучине НилаСтоль гневного не видел крокодила.
Как дивов я громил, весь знает свет,Моя же слава здесь сошла на нет.
С юнцом каким-то сшибся я. И что же —Он устоял против меня, — о, боже!
Устал я тяжко. В тягость мир мне стал.Два войска смотрят, — а Рустам устал».
Когда немного отдохнули кониОт сшибок в нападенье и в погоне,
Мужи на вызов чести поднялись,За луки медные они взялись.
Один — юнец, другой — седой и хмурый,Они надели тигровые шкуры.
Пошли стрелять. От их пернатых стрелСтепной онагр укрыться б не успел.
Летели стрелы гуще листопада.Скажи: «Стрелять друг в друга им отрада!»
Потом взялись они за пояса,Рустам как будто за утес взялся.
Когда бы взял он каменную гору,Он гору б в пыль развеял по простору.
Сухраба же за пояс потянул,Но и в седле его не пошатнул.
Сухраб сидел в седле, как столп железный,Рустама мощь была тут бесполезной.
И разошлись они — тот и другой,Так утомил их долгий, тяжкий бой.
Увяла мощь Рустамовой десницы,Пред мощью богатырской поясницы.
И вновь Сухраб могучий, полн огня,В коленах крепко сжав бока коня,
В плечо ударил палицей Рустама,Так, что Рустамово поникло рамо,
Так, что от боли извивался он,Ударом богатырским потрясен.
«Эй, муж, — сказал Сухраб, — как не смеяться? —Тебе передо мной не удержаться!
Вынослив, крепок конь могучий твой,Тебе ж не устоять передо мной.
В моей груди ты жалость вызываешь,Гляди — ты кровью землю обливаешь.
Ты — богатырь, ты станом — кипарис,Но стар годами, так не молодись».
В ответ ни слова Тахамтан угрюмый.Он промолчал, объятый тяжкой думой,
Им было горько. Мощь была равна.И стала им — увы — земля тесна.
И оба друг от друга отвратились,Умолкли, в размышленье погрузились.
Внезапно Тахамтан рассвирепел,Как буря на туранцев налетел.
Сухраб же стал топтать войска Ирана,Как разъяренный слон, от крови пьяный.
Рустам средь боя Рахша повернул,Раскаявшись, он тяжело вздохнул.
Подумал, что в кровавом этом мореИ шаха, может быть, постигло горе.
И, повернув коня, в пыли, в дымуРустам помчался к стану своему.
Созрело в сердце у него решенье,Вернуться в стан и прекратить сраженье.
Сухраба грозного — в крови всего —Он увидал средь стана своего.
И конь его — от гривы до копыт — —Иранской красной кровью был облит.
Как лев, стоял он, кровью обагренный,Сухраб могучий, битвой опьяненный.
И в ярости Рустам пред ним предсталИ, словно тигр взбешенный, зарычал:
«Эй ты, туранский выродок, убийца!За что ты губишь слабых, кровопийца?
Ты здесь как в стаде волк, а не в бою,На мне бы ты истратил мощь свою!»
Сухраб ответил: «Гневом был объят я.В кровопролитии не виноват я.
Ты первый на туранцев налетел,Ты сам со мною боя не хотел».
Рустам ему: «Уж поздно. Вечер стынет,Когда заутра солнце меч свой вынет.
С тобой мы завтра снова выйдем в бой,И пусть над чьей-то плачут головой.
Ночь мира нынче ляжет между нами,День омрачен сегодня был мечами.
Но от души, хоть оба мы в крови,Тебе желаю, — вечно ты живи!»
И разошлись они. И степь затмилась.Сияньем звездным небо осветилось.
Сказал бы ты — из глины вечных силТворец миров Сухраба замесил.
В степи безводной, сколько б ни скакалОт верховой езды не уставал он.
Не ровня коням лучшим боевым,Как из железа — был и конь под ним.
Неутомим в бою, могуч, беспечен,Чист был душой Сухраб, добросердечен.
Во тьме ночной к войскам вернулся он,Томимый жаждой, боем утомлен.
Сказал Хуману: «Вечное светилоСегодня суматохой мир затмило.
Я думаю, достигла вас молваО витязе, чья длань, как лапа льва.
С ним нынче стан иранский не бесславен;Я удивлен был — мне он силой равен.
Побил он много войска моего,Ему не знал я равных никого.
Он стар, но он как тигр в пылу ловитвы…Он не насытился смятеньем битвы.
Коль рассказать о нем я захочу,Я до утра, друзья, не замолчу.
Как юноша, он в бой стремится бодро.А руки старца — как верблюжьи бедра.
Я не встречал сильнее никогоБогатыря безвестного того!»
Сухрабу отвечал мудрец Хуман:«Здесь без тебя я охранял твой стан.
В степи я с войском под горой стоял,Но битвы я, мой шах, не начинал.
Вдруг некий муж с мечом предстал пред нами,Верхом, блистая грозными очами.
Напал на нас он, гневом разъярен,Топтал и гнал он нас, как пьяный слон.
Но вдруг лицом от боя отвратился,И вскачь к себе в обратный путь пустился».
Сухраб спросил: «Кто ж дал ему отпор?Кто встал из вас ему наперекор?
Я сам убил их много. Степь политаИх кровью, — как тюльпанами покрыта.
И знай, что если б — гневом разъярен —Мне повстречался див или дракон,
Поверь — ни тот, ни этот не ушел бы,Счет с ними палицей моей я свел бы.
Но что же вы — на бой мой издалиСмотрели и на помощь не пришли?
Какой нам прок в сраженье получился.Когда один я на майдане бился?
Явись мне в поле тигр иль носорог,Он от моей стрелы уйти б не мог.
Богатыри в смятенье предо мною,Рассеялись, как птицы пред грозою.
Назавтра день проглянет из-за тучИ победит могучий, кто могуч.
Клянусь я тем, кто, вечный мир творя,Дал жизнь мне — я свалю богатыря.
Вели, чтоб нам вина и пищи дали,Пора изгнать из сердца все печали».
Рустам войска дозором обходилИ так с печальным Гивом говорил:
«Да, друг, устойчив был Сухраб сегодня,Над ним, как видно, благодать господня».
Ответил Гив: «Благодаря судьбеНе видели мы равного тебе.
Но тот юнец рассеял войско ТусаПрошел, как смерч, до ставки Кей-Кавуса.
Разя копьем, он к нам ворвался в стан,Шатер царя свалил, как ураган.
Блеснул в его руке клинок индийский,Сбил с головы он Туса шлем румийский.
Не выдержав с ним боя, Тус бежал,Никто из нас пред ним не устоял.
Лишь ты один, Рустам железнотелый,Ты устоял пред ним, бесстрашно смелый.
А я, как в древние велось века,Ждал и не двинул на него войска.
Таков у нас закон единоборства,Но мощь его, и ярость, и упорство
Всех устрашили. Он напал один,На наше войско — этот исполин.
Никто на бой с ним выйти не решился,На нас он, словно буря, устремился.
Ворвался в средоточье наших сил —Ядро и правое крыло разбил.
Мы содрогнулись перед ним от страха.Нас ужаснула участь падишаха».
Рустам молчал. Печалью омрачен,Стопы направил к Кей-Кавусу он.
Царь Тахамтана ждал, навстречу встал он.«Садись со мною рядом, друг!» — сказал он.
И сел Рустам и начал свой рассказ«Нет, шах мой, ни в Туране, ни у нас
Ни дива я не знал, ни крокодила —Столь храброго, с такою дивной силой.
Он молод, но искусно бой ведет,Он так высок, что звездный небосвод,
Казалось, мне, плечами подпирает,Так грузен он, что землю прогибает.
Как конское бедро, его рука.Но более могуча и крепка.
Оружье от меча и до арканаВсе в ход пустил я против льва Турана.
Я вспомнил, скольких сбрасывал с седла,—Ведь мощь моя былая не ушла.
И за кушак его со всею силойСхватил, рванул я. Да не тут-то было.
Его с седла всей силой рук моихХотел я сбросить наземь, как других.
И понял я — ничто пред ним та сила,Что мощь Мазандерана сокрушила.
Он был подобен каменной скале,Не пошатнулся он в своем седле.
Стемнело уж, когда мы с ним расстались,В высоком небе звезды загорались.
И мы уговорились меж собой,Что завтра вступим в рукопашный бой.
А завтра, шах мой, только день наступит —Бесчестье, может быть, Рустам искупит.
Кто победит? Не ведаю конца.Судьба в руке предвечного творца…»
Сказал Кавус: «О муж, молю Йездана,Чтоб истребил ты тигра из Турана.
Я наземь ныне упаду лицом,Молиться буду я перед творцом.
Чтобы Йездан развеял наши беды,Чтоб силу дал тебе он для победы.
Чтоб вновь звезда Рустамова зажглась,Чтоб слава по вселенной пронеслась!»
Рустам ответил: «Внемлет пусть предвечныйТвоей молитве, шах чистосердечный!»
И встал он. И, печальный брося взор,Ушел Рустам, вернулся в свой шатер.
Вернулся, полон горестных раздумий,С душою, ночи пасмурной угрюмей.
Рустама встретив, Завара спросил:«Добром ли день нас этот осенил?»
Еды спросил сперва Рустам. Насытясь,От горьких дум освободился витязь.
И все он брату рассказал потом,Что было с ним на поле боевом.
Хоть было два фарсанга меж войсками,В ту ночь не спали люди под шатрами.
И так Рустам промолвил Заваре:«Опять я в битву выйду на заре.
А ты меня спокойно ожидай,Будь мужествен, в смятенье не впадай.
Веди мои войска, неси знамена,Ставь золотое основанье трона.
Перед шатрами в поле жди меня,Я отдохну до наступленья дня.
Чтоб в силе быть и духом укрепиться,Не нужно мне на битву торопиться.
А если завтра свет затмится мой,Не подымайте воплей надо мной.
Пусть я паду, ты — и во имя мщенья —С туранцами не начинай сраженья.
В поход обратный собирай свой стан,К Дастану поспеши в Забулистан.
Пусть ведает отец наш престарелый,Что сила Тахамтана отлетела.
И, знать, угодно было небесам,Чтоб юношей был побежден Рустам.
Утешь, о брат мой, сердце Рудабы!Что слезы перед волею судьбы?
Скажи, чтоб воле неба покорилась,Чтоб неутешной скорбью не томилась,
Я львов, и барсов, и слонов разил,Меня страшились див и крокодил,
Тяжелой палицей крушил я стены,Служило счастье мне без перемены.
Но тем, кто часто смерть привык встречать,Придется в двери смерти постучать.
Хоть сотни лет мне счастье верно служит,Но мир свое коварство обнаружит».
Так долго вел беседу с братом он,И лег потом, и погрузился в сон.
Второй бой Рустама с Сухрабом
