Уильям Йейтс - Стихи. (В переводах разных авторов)
Или две мыши на одном
Снопу, забытом на гумне;
Две птицы в яркой вышине,
Что с дымкой утренней слились;
Иль веки глаз, глядящих ввысь
И щурящихся на свету;
Две ветви яблони в цвету,
Чьи тени обнялись в траве;
Иль ставен половинки две;
Иль две струны, единый звук
Издавшие во воле рук
Арфиста, мудрого певца;
Так! – ибо счастье без конца
Сердца влюбленных обрели,
Уйдя от горестей земли.
Для них завеса тайн снята,
Им настежь – Финдрии врата,
И Фалии, и Гурии,
И легендарной Мурии;
Меж исполинских королей
Идут, чей древний мавзолей
Разграблен тыщи лет назад,
И там, где средь руин стоят
Колоссов грозных сторожа,
Они целуются дрожа.
Для них в бессмертном нет чудес:
Где в волнах край земли исчез,
Их путь лежит над бездной вод -
Туда, где звездный хоровод
Ведет в волшебный сад планет,
Где каждый плод, как самоцвет,
Играет,- и лучи длинны
От яблок солнца и луны.
Поведать ли еще? Их пир -
Покой и первозданный мир.
Их средь ночного забытья
Несет стеклянная ладья
В простор небесный без границ;
И стаи Энгусовых птиц,
Кругами рея над кормой,
Взвивают кудри их порой
И над влюбленными струят
Поток блуждающих прохлад.
И пишут: стройный тис нашли,
Где тело Байле погребли;
А где Айллин зарыли прах,
Вся в белых, нежных лепестках
Дикарка-яблоня взросла.
И лишь потом, когда прошла
Пора раздоров и войны,
В которой были сражены
Храбрейшие мужи страны,
И бой у брода былью стал,
Бард на дощечках записал,
В которых намертво срослись,
Обнявшись, яблоня и тис,
Все саги о любви, что знал.
Пусть птицы и тростник всю ночь
Певца оплакивает дочь;
Любимейшая, что мне в ней!
Ты и прекрасней, и мудрей,
Ты выше сердцем, чем она,-
Хоть и не так закалена
Гоненьем, странствием, бедой;
Но птицы и тростник седой
Пускай забудут тех, других
Влюбленных – тщетно молодых,
Что в лоно горькое земли
Неутоленными легли.
"В СЕМИ ЛЕСАХ"
(1904)
НЕ ОТДАВАЙ ЛЮБВИ ВСЕГО СЕБЯ
Не отдавай любви всего себя;
Тот, кто всю душу дарит ей, любя,
Неинтересен женщине – ведь он
Уже разгадан и определен.
Любовь занянчить – значит умертвить;
Ее очарованье, может быть,
В том, что непрочно это волшебство.
О, никогда не отдавай всего!
Запомни, легче птичьего пера
Сердца любимых, страсть для них игра.
В игре такой беспомощно нелеп,
Кто от любви своей и глух, и слеп.
Поверь тому, что ведает финал:
Он все вложил в игру – и проиграл.
ПРОКЛЯТИЕ АДАМА
В тот вечер мы втроем сидели в зале
И о стихах негромко рассуждали,
Следя, как дотлевал последний луч.
"Строку, – заметил я, – хоть месяц мучь,
Но если нет в ней вспышки озаренья,
Бессмысленны корпенье и терпенье.
Уж лучше на коленях пол скоблить
На кухне иль кайлом каменья бить
В палящий зной, чем сладостные звуки
Мирить и сочетать. Нет худшей муки,
Чем этот труд, что баловством слывет
На фоне плотско-умственных забот
Толпы – или, как говорят аскеты,
В миру". – И замолчал.
В ответ на это
Твоя подруга (многих сокрушит
Ее лица наивно-кроткий вид
И голос вкрадчивый) мне отвечала:
"Нам, женщинам, известно изначала,
Хоть это в школе не преподают, -
Что красота есть каждодневный труд".
"Да, – согласился я, – клянусь Адамом,
Прекрасное нам не дается даром;
Как ни вздыхай усердный ученик,
Как ни листай страницы пыльных книг,
Выкапывая в них любви примеры -
Былых веков высокие химеры,
Но если сам влюблен – какой в них толк?".
Любви коснувшись, разговор умолк.
День умирал, как угольки в камине;
Лишь в небесах, в зеленоватой сини,
Дрожала утомленная луна,
Как раковина хрупкая, бледна,
Источенная времени волнами.
И я подумал (это между нами),
Что я тебя любил, и ты была
Еще прекрасней, чем моя хвала;
Но годы протекли – и что осталось?
Луны ущербной бледная усталость.
БЛАЖЕННЫЙ ВЕРТОГРАД
(Скача верхом на деревянной скамейке)
Любой бы фермер зарыдал,
Облив слезами грудь,
Когда б узрел блаженный край,
Куда мы держим путь.
Там реки полны эля,
Там лето – круглый год,
Там пляшут королевы,
Чьи взоры – синий лед,
И музыканты пляшут,
Играя на ходу,
Под золотой листвою
В серебряном саду.
Но рыжий лис протявкал:
"Не стоит гнать коня".
Тянуло солнце за узду,
И месяц вел меня,
Но рыжий лис протявкал:
"Потише, удалец!
Страна, куда ты скачешь,-
Отрава для сердец".
Когда там жажда битвы
Найдет на королей,
Они снимают шлемы
С серебряных ветвей;
Но каждый, кто упал, восстал,
И кто убит, воскрес;
Как хорошо, что на земле
Не знают тех чудес:
Не то швырнул бы фермер
Лопату за бугор -
И ни пахать, ни сеять
Не смог бы с этих пор.
Но рыжий лис протявкал:
"Не стоит гнать коня".
Тянуло солнце за узду,
И месяц вел меня.
Но рыжий лис протявкал:
"Потише, удалец!
Страна, куда ты скачешь,-
Отрава для сердец".
Снимает Михаил трубу
С серебряной ветлы
И звонко подает сигнал
Садиться за столы.
Выходит Гавриил из вод,
Хвостатый, как тритон,
С рассказами о чудесах,
Какие видел он,
И наливает дополна
Свой золоченый рог,
И пьет, покуда звездный хмель
Его не свалит с ног.
Но рыжий лис протявкал:
"Не стоит гнать коня".
Тянуло солнце за узду,
И месяц вел меня.
Но рыжий лис протявкал:
"Потише, удалец!
Страна, куда ты скачешь,-
Отрава для сердец".
"ЗЕЛЕНЫЙ ШЛЕМ И ДРУГИЕ СТИХОТВОРЕНИЯ"
(1910)
СЛОВА
"Моей любимой невдомек, -
Подумалось недавно мне, -
Что сделал я и чем помог
Своей измученной стране".
Померкло солнце предо мной,
И ускользающую нить
Ловя, припомнил я с тоской,
Как трудно это объяснить,
Как восклицал я каждый год,
Овладевая тайной слов:
"Теперь она меня поймет,
Я объяснить готов".
Но если бы и вышло так,
На что сгодился б вьючный вол?
Я бы свалил слова в овраг
И налегке побрел.
НЕТ НОВОЙ ТРОИ
За что корить мне ту, что дни мои
Отчаяньем поила вдосталь,- ту,
Что в гуще толп готовила бои,
Мутя доверчивую бедноту
И раздувая в ярость их испуг?
Могла ли умиротворить она
Мощь красоты, натянутой, как лук,
Жар благородства, в наши времена
Немыслимый,- и, обручась с тоской,
Недуг отверженности исцелить?
Что было делать ей, родясь такой?
Какую Трою новую спалить?
МУДРОСТЬ ПРИХОДИТ В СРОК
Не в кроне суть, а в правде корневой;
Весною глупой юности моей
Хвалился я цветами и листвой;
Пора теперь усохнуть до корней.
Одному поэту, который предлагал мне
похвалить весьма скверных поэтов,
его и моих подражателей
Ты говоришь: ведь я хвалил других
За слово точное, за складный стих.
Да, было дело, и совет неплох;
Но где тот пес, который хвалит блох?
"ОТВЕТСТВЕННОСТЬ"
(1914)
СЕНТЯБРЬ 1913 ГОДА
Вы образумились? Ну что ж!
Молитесь богу барыша,
Выгадывайте липкий грош,
Над выручкой своей дрожа;
Вам – звон обедни и монет,
Кубышка и колокола…
Мечты ирландской больше нет,
Она с О'Лири в гроб сошла.
Но те – святые имена -
Что выгадать они могли,
С судьбою расплатясь сполна,
Помимо плахи и петли?
Как молнии слепящий след -
Их жизнь, сгоревшая дотла!
Мечты ирландской больше нет,
Она с О'Лири в гроб сошла.
Затем ли разносился стон
Гусиных стай в чужом краю?
Затем ли отдал жизнь Вольф Тон
И Роберт Эммет – кровь свою? -
И все безумцы прежних лет,
Что гибли, не склонив чела?
Мечты ирландской больше нет,
Она с О'Лири в гроб сошла.
Но если павших воскресить -
Их пыл и горечь, боль и бред,-
Вы сразу станете гнусить:
"Из-за какой-то рыжей Кэт
Напала дурь на молодежь…"
Да что им поздняя хула!
Мечты ирландской не вернешь,
Она с О'Лири в гроб сошла.
СКОРЕЙ БЫ НОЧЬ
Средь бури и борьбы
Она жила, мечтая
О гибельных дарах,
С презреньем отвергая
Простой товар судьбы:
Жила, как тот монарх,
Что повелел в день свадьбы
Из всех стволов палить,
Бить в бубны и горланить,
Трубить и барабанить,-
Скорей бы день спровадить
И ночь поторопить.
КАК БРОДЯГА ПЛАКАЛСЯ БРОДЯГЕ
"Довольно мне по свету пыль глотать,
