Стебель травы. Антология переводов поэзии и прозы - Антология
яств, плодов. Ему приносят студеной воды,
чтобы омыл он губы, лицо и пах.
Ему приводят на ночь высоких бесплодных женщин (о, более
ночных средь бела дня!) И, может быть, еще и я
доставлю наслаждение ему.
(Не ведаю, каков он в обращеньи с женщиной.)
…Я возвещаю тебе великие дары судьбы, и в
сновиденьи благоденство источников.
Ты на свету открой мне рот, и если только найдут во мне изъян,
пускай изгонят меня! но если нет,
тогда пускай я тоже войду в шатер, пусть я войду нагая туда,
к кувшину, в шатер,
и, спутницу свою в углу гробницы, меня ты долго будешь видеть
бессловесной под деревом дочерним жил своих… И ложе
неустанных просьб под сводом шатра, зеленая звезда в кувшине,
и я да буду под властию твоей! чтоб ни одной служанки под
шатром, один кувшин студеной воды! (Я так умею уйти
перед рассветом, не разбудив зеленой звезды в кувшине и на пороге
сверчка, и лая собак на всей земле.)
Я возвещаю тебе дни великих даров судьбы, и
благоденство вечернее на веках наших бренных…
но еще ясен день!
* * *
Возьми большую шляпу с загнутыми полями. Глаз отплывает на
столетие назад, в провинции души. Из белокаменных ворот
видны дела, творящиеся на равнине: дела живые,
о дела прекрасные!
Закланье жеребят на детских погребениях, и в розах очищенье
вдов, и множество зеленых птиц по всем дворам на радость
старцам; и столько еще вещей осталось увидеть и услышать
на земле, вещей живых средь нас!
Вот празднованье под открытым небом годовщин больших
деревьев, мирские торжества во славу водостока;
поклоненье черным и совершенно круглым камням,
открытие источников на мертвой земле; освященье тканей,
воздетых на шестах, у входа
в ущелье; неистовые восклицанья под стенами, уродуют ли
взрослых на солнечном свету иль обнародуют там брачные покровы!
и столько еще всего на высоте виска: холенье
скребницами животных в слободах, стремленье толп
навстречу стригальщикам,
умельцам чистить колодцы, легчить коней; и размышления за
веяньем хлебов, и ворошенье вилами на крыше накошенной
травы, сооруженье стен из розоватой обожженной глины, террас —
сушилен мяса, галерей для священников, наместничеств;
широкие дворы ветеринара, повинности по поддержанью в порядке
торных дорог и троп извилистых в горах;
открытие странноприимных домов на пустырях, веденье
записей прибывших караванов и роспуск конвоев по
кварталам менял; народное признанье,
рожденное под тенью навесов, вокруг чанов с жарким; врученье
грамот и истребление животных-альбиносов и белых земляных
червей; огонь терновника и ежевики на оскверненной смертью
земле, печенье пышных лепешек из кунжута и ржи, или из
полбы; и дымы повсюду от людей…
ах, люди самые разные в своих путях и обычаях: и насекомых
едоки, и водяных плодов; носитель позлащенных кож
и драгоценностей, и земледелец, и юный
властелин, иглоукалыватель и солевар; кузнец и мытарь;
торговец сластями, корицей, кубками
из белого металла и роговыми светильниками; тот, кто
изготовляет из кож одежду, из дерева – сандалии и пуговицы в виде
маслин; кто пашет землю; и человек без всякого занятья: человек
при соколе иль флейте, человек при пчелах; кто
удовольствие находит в звучаньи своего голоса, и тот, кто
видит свое предназначенье в созерцаньи зеленых камней; кто
тешит себя, сжигая на кровле своей древесную кору;
кто из душистых листьев на земле
устраивает ложе и отдохнуть ложится на него; и кто узор
замыслил из зеленой керамики, которой он обложит дно родника;
и тот,
кто путешествовал и грезит снова пуститься в путь; кто побывал
в краю великих дождей, кто забавляется игрою в зернь и в бабки,
и в фокусы; кто на земле разложит свои таблицы с расчетами и кто
имеет соображения о примененьи тыкв-горлянок; кто тащит
мертвого орла, словно вязанку хвороста (а перья будут подарены,
отнюдь не проданы, на оперенье стрел); кто собирает в
деревянный сосуд пыльцу (а мне, он говорит, приятен сей
желтый цвет);
кто ест лепешки, пальмовых червей, малину; кому на вкус мила
дракон-трава; кто грезит о ямайском перце; кто жует окаменелую
камедь; и кто подносит раковину к уху, кто ждет, когда
повеет дыханьем гения от свежего излома камня; кто думает
о женском теле,
человек сластолюбивый; кто видит душу свою в отсвете клинка;
тот, кто всецело погружен в науки, в ономастику;
к кому прислушивается совет, и кто приносит в дар общине
скамьи в тени деревьев и крашеные ткани мудрецам, и
по чьему веленью вмуровывают в скалы у распутий
большие бронзовые чаши для жаждущих;
а еще лучше тот, кто ничего не делает, такой вот человек или иной,
с своими уменьями, и сколько еще других! Кто собирает по кочкам
перепелок на лугах; кто ищет по кустарникам яиц в
зеленых крапинках, кто спешивается с коня, чтоб
подобрать безделицу – агат иль камень бледно-голубой,
который точат в предместьях (изготовляя ларчики и
табакерки, аграфы и шарики для паралитиков – катать в руках);
кто свищет, во дворе расписывая сундучки;
человек с жезлом слоновой кости, человек в плетеном
кресле, отшельник с девическими ручками и старый воин,
вонзивший у дверей свое копье, чтоб привязать там
обезьянку… люди всевозможных путей, обычаев —
и вдруг возникший в своих вечерних одеяниях и с ходу
решающий чужие затрудненья по старшинству Сказитель,
что садится у подножья фисташкового дерева…
О родослов на площади! так сколько же историй
родов, происхождений? – пусть все мое именье перейдет
сейчас к наследнику, когда я не увидел всего в его тени,
в заслугах лет: хранилищ книг
и летописей, кладовых астронома, прекрасных местностей, где
древние могилы, старинных храмов под пальмами, где обитают
три белых курицы и мул, – и там, за окоемом,
столько таинственных событий в пути: снятие лагеря с
приходом новых известий,
мне неведомых; бесчинства, творимые народом по холмам,
и переходы через реки по бурдюкам; и всадники,
летящие с посланьем к союзникам; засады в виноградниках
и нападения грабителей
в ущельях, ловитвы женщин по полям, торги и
заговоры, совокупление животных в рощах на глазах
у детей, выздоровление пророков в бычьих хлевах,
безмолвные беседы двоих под деревом…
но по-над деяньями людскими на земле бесчисленные знаки
в пути, и семена без счета в пути, под пресным хлебом
безоблачных времен, и под великим ветром земным
весь пух хлебов!..
до той поры вечерней, когда звезда, созданье чистое и женское,
залогом в небесной вышине…
Пахотные земли сновидений! Кто говорит о том, чтоб созидать?
Я видел землю, поделенную на большие пространства, и мысль
моя отнюдь не смутное мечтанье морехода.
* *
