Алексей Апухтин - Полное собрание стихотворений
Конец 1860-х годов
Старая цыганка
Пир в разгаре. Случайно сошлися сюда, Чтоб вином отвести себе душу И послушать красавицу Грушу, Разношерстные всё господа: Тут помещик расслабленный, старый,Тут усатый полковник, безусый корнет, Изучающий нравы поэт И чиновников юных две пары.
Притворяются гости, что весело им,И плохое шампанское льется рекою…Но цыганке одной этот пир нестерпим.Она села, к стене прислонясь головою,Вся в морщинах, дырявая шаль на плечах, И суровое, злое презреньеЗагорается часто в потухших глазах: Не по сердцу ей модное пенье…«Да, уж песни теперь не услышишь такой,От которой захочется плакать самой!Да и люди не те: им до прежних далече…Вот хоть этот чиновник – плюгавый такой, Что, Наташу обнявши рукой, Говорит непристойные речи,–Он ведь шагу не ступит для ней… В кошелькеВся душа-то у них… Да, не то, что бывало!»Так шептала цыганка в бессильной тоске,И минувшее, сбросив на миг покрывало, Перед нею росло – воскресало.
Ночь у «Яра». Московская знать Собралась как для важного дела,Чтобы Маню – так звали ее – услыхать, Да и как же в ту ночь она пела!«Ты почувствуй», – выводит она, наклонясь, А сама между тем замечает, Что высокий, осанистый князь С нее огненных глаз не спускает.Полюбила она с того самого дня Первой страстью горячей, невинной,Больше братьев родных, «жарче дня и огня», Как певалося в песне старинной.Для него бы снесла она стыд и позор, Убежала бы с ним безрассудно,Но такой учредили за нею надзор, Что и видеться было им трудно. Раз заснула она среди слез.«Князь приехал!» – кричат ей… Во сне аль серьезно Двадцать тысяч он в табор привез И умчал ее ночью морозной. Прожила она с князем пять лет,Много счастья узнала, но много и бед…Чего больше? Спросите – она не ответит, Но от горя исчезнул и след,Только счастье звездою далекою светит! Раз всю ночь она князя ждала,Воротился он бледный от гнева, печали; В этот день его мать прокляла И в опеку имение взяли.И теперь часто видит цыганка во сне,Как сказал он тогда ей: «Эх, Маша, Что нам думать о завтрашнем дне? А теперь хоть минута, да наша!»Довелось ей спознаться и с «завтрашним днем»:Серебро продала, с жемчугами рассталась, В деревянный, заброшенный дом Из дворца своего перебралась, И под этою кровлею вновь Она с бедностью встретилась смело: Те же песни и та же любовь… А до прочего что ей за дело?Это время сияет цыганке вдали,Но другие картины пред ней пролетели.Раз – под самый под Троицын день – к ней пришлиИ сказали, что князь, мол, убит на дуэли.Не забыть никогда ей ту страшную ночь, А пойти туда, на дом, не смела.Наконец поутру ей уж стало невмочь: Она черное платье надела,Робким шагом вошла она в княжеский дом,Но как князя-голубчика там увидала С восковым, неподвижным лицом, Так на труп его с воплем упала!Зашептали кругом: «Не сошла бы с ума! Знать, взаправду цыганка любила…»Подошла к ней старуха княгиня сама,Образок ей дала… и простила.Еще Маня красива была в те года, Много к ней молодцов подбивалось,– Но, прожитою долей горда, Она верною князю осталась;А как помер сынок ее – славный такой, На отца был похож до смешного,–Воротилась цыганка в свой табор роднойИ запела для хлеба насущного снова!И опять забродила по русской земле,Только Марьей Васильевной стала из Мани… Пела в Нижнем, в Калуге, в Орле, Побывала в Крыму и в Казани; В Курске – помнится – раз, в Коренной,Губернаторше голос ее полюбился,Обласкала она ее пуще родной,И потом ей весь город дивился.Но теперь уж давно праздной тенью онаДоживает свой век и поет только в хоре…
А могла бы пропеть и одна Про ушедшие вдаль времена, Про бродячее старое горе, Про веселое с милым житье Да про жгучие слезы разлуки…Замечталась цыганка… Ее забытье Прерывают нахальные звуки. Груша, как-то весь стан изогнув, Подражая кокотке развязной, Шансонетку поет. «Ньюф, ньюф, ньюф…» – Раздается припев безобразный. «Ньюф, ньюф, ньюф, – шепчет старая вслед, – Что такое? Слова не людские, В них ни смысла, ни совести нет… Сгинет табор под песни такие!» Так обидно ей, горько – хоть плачь!
Пир в разгаре. Хвативши трактирной отравы, Спит поэт, изучающий нравы, Пьет довольный собою усач, Расходился чиновник плюгавый:Он чужую фуражку надел набекрень И плясать бы готов, да стыдится.
Неприветливый, пасмурный деньВ разноцветные стекла глядится.
Конец 1860-х годов
А. С. Даргомыжскому
С отрадой тайною, с горячим нетерпеньемМы песни ждем твоей, задумчивый певец! Как жадно тысячи сердецТебе откликнутся могучим упоеньем! Художники бессмертны: уж давно Покинул нас поэта светлый гений, И вот «волшебной силой песнопений»Ты воскресаешь то, что им погребено.Пускай всю жизнь его терзал венец терновый,Пусть и теперь над ним звучит неправый суд, Поэта песни не умрут:Где замирает мысль и умолкает слово,Там с новой силою аккорды потекут…Певец родной, ты брат поэта нам родного,Его безмолвна ночь, твой ярко блещет день,–Так вызови ж скорей, творец «Русалки», снова Его тоскующую тень!
Конец 1860-х годов
A La Pointe[71]
Недвижно безмолвное море,По берегу чинно идутЗнакомые лица, и в сбореВесь праздный, гуляющий люд.
Проходит банкир бородатый,Гремит офицер палашом,Попарно снуют дипломатыС серьезным и кислым лицом.
Как мумии, важны и прямы,В колясках своих дорогихБолтают нарядные дамы,Но речи не клеются их.
«Вы будете завтра у Зины?..»– «Княгине мой низкий поклон…»– «Из Бадена пишут кузины,Что Бисмарк испортил сезон…»
Блондинка с улыбкой небеснойЛепечет, поднявши лорнет:«Как солнце заходит чудесно!»А солнца давно уже нет.
Гуманное общество теша,Несется приятная весть:Пришла из Берлина депеша –Убитых не могут и счесть.
Графиня супруга толкает:«Однако, мой друг, посмотри,Как весело Рейс выступает,Как грустен несчастный Флери».
Не слышно веселого звука,И гордо на всем берегуЦарит величавая скука,Столь чтимая в светском кругу.
Темнеет. Роса набежала.Туманом оделся залив.Разъехались дамы сначала,Запас новостей истощив.
Наружно смиренны и кротки,На промысел выгодный свойОтправились в город кокоткиБеспечной и хищной гурьбой.
И следом за ними, зевая,Дивя их своей пустотой,Ушла молодежь золотаяОканчивать день трудовой.
Рассеялись всадников кучи,Коляски исчезли в пыли,На западе хмурые тучиКак полог свинцовый легли.
Один я. Опять надо мноюВезде тишина и простор;В лесу, далеко, за водою,Как молния вспыхнул костер.
Как рвется душа, изнывая,На яркое пламя костра!Кипит здесь беседа живаяИ будет кипеть до утра.
От холода, скуки, ненастьяЗдесь, верно, надежный приют;Быть может, нежданное счастьеСвило себе гнездышко тут.
И сердце трепещет невольно…И знаю я: ехать пора,Но как-то расстаться мне больноС далеким мерцаньем костра.
10 августа 1870
