Александр Блок - Лирика
Август 1909
«Русь моя, жизнь моя, вместе ль нам маяться?..»
Русь моя, жизнь моя, вместе ль нам маяться?Царь, да Сибирь, да Ермак, да тюрьма!Эх, не пора ль разлучиться, раскаяться…Вольному сердцу на что твоя тьма?
Знала ли что? Или в Бога ты верила?Чтó там услышишь из песен твоих?Чудь начудила, да Меря намерилаГатей, дорог да столбов верстовых…
Лодки да грады по рекам рубила ты,Но до Царьградских святынь не дошла.Соколов, лебедей в степь распустила ты —Кинулась и́з степи черная мгла…
Зá море Черное, зá море БелоеВ черные ночи и в белые дниДико глядится лицо онемелое,Очи татарские мечут огни…
Тихое, долгое, красное заревоКаждую ночь над становьем твоим…Чтó же маячишь ты, сонное марево?Вольным играешься духом моим?
28 февраля 1910
На железной дороге[102]
Марии Павловне Ивановой[103]
Под насыпью, во рву некошенном,Лежит и смотрит, как живая,В цветном платке, на косы брошенном,Красивая и молодая.
Бывало, шла походкой чинноюНа шум и свист за ближним лесом.Всю обойдя платформу длинную,Ждала, волнуясь, под навесом.
Три ярких глаза набегающих —Нежней румянец, круче локон:Быть может, кто из проезжающихПосмотрит пристальней из окон…
Вагоны шли привычной линией,Подрагивали и скрипели;Молчали желтые и синие;В зеленых[104] плакали и пели.
Вставали сонные за стекламиИ обводили ровным взглядомПлатформу, сад с кустами блеклыми,Ее, жандарма с нею рядом…
Лишь раз гусар, рукой небрежноюОблокотясь на бархат алый,Скользнул по ней улыбкой нежною…Скользнул – и поезд в даль умчало.
Так мчалась юность бесполезная,В пустых мечтах изнемогая…Тоска дорожная, железнаяСвистела, сердце разрывая…
Да чтó – давно уж сердце вынуто!Так много отдано поклонов,Так много жадных взоров кинутоВ пустынные глаза вагонов…
Не подходите к ней с вопросами,Вам все равно, а ей – довольно:Любовью, грязью иль колесамиОна раздавлена – все больно.
14 июня 1910
«Приближается звук. И, покорна щемящему звуку…»[105]
Приближается звук. И, покорна щемящему звуку,Молодеет душа.И во сне прижимаю к губам твою прежнюю руку,Не дыша.
Снится – снова я мальчик, и снова любовник,И овраг, и бурьян,И в бурьяне – колючий шиповник,И вечерний туман.
Сквозь цветы, и листы, и колючие ветки, я знаю,Старый дом глянет в сердце мое,Глянет небо опять, розовея от краю до краю,И окошко твое.
Этот голос – он твой, и его непонятному звукуЖизнь и горе отдам,Хоть во сне твою прежнюю милую рукуПрижимая к губам.
2 мая 1912
Новая Америка[106]
Праздник радостный, праздник великий,Да звезда из-за туч не видна…Ты стоишь, под метелицей дикой,Роковая, родная страна.
За снегами, лесами, степямиТвоего мне не видно лица.Только ль страшный простор пред очами,Непонятная ширь без конца?
Утопая в глубоком сугробе,Я на утлые санки сажусь.Не в богатом покоишься гробеТы, убогая финская Русь!
Там прикинешься ты богомольной,Там старушкой прикинешься ты,Глас молитвенный, звон колокольный,За крестами – кресты да кресты…
Только ладан твой синий и росныйПросквозит мне порою иным…Нет, не старческий лик и не постныйПод московским платочком цветным!
Сквозь земные поклоны, да свечи,Ектеньи[107], ектеньи, ектеньи —Шопотливые, тихие речи,Запылавшие щеки твои…
Дальше, дальше… И ветер рванулся,Черноземным летя пустырем…Куст дорожный по ветру метнулся,Словно дьякон взмахнул орарем[108]…
А уж там, за рекой полноводной,Где пригнулись к земле ковыли,Тянет гарью горючей, свободной,Слышны гуды в далекой дали…
Иль опять это – стан половецкийИ татарская буйная крепь?Не пожаром ли фески турецкойЗабуянила дикая степь?
Нет, не видно там княжьего стяга,Не шеломами черпают Дон[109],И прекрасная внучка варягаНе клянет половецкий полон…
Нет, не вьются там пó ветру чубы,Не пестреют в степях бунчуки[110]…Там чернеют фабричные трубы,Там заводские стонут гудки.
Путь степной – без конца, без похода,Степь, да ветер, да ветер, – и вдругМногоярусный корпус завода,Города из рабочих лачуг…
На пустынном просторе, на дикомТы все та, что была, и не та,Новым ты обернулась мне ликом,И другая волнует мечта…
Черный уголь – подземный мессия,Черный уголь – здесь царь и жених,Но не страшен, невеста, Россия,Голос каменных песен твоих!
Уголь стонет, и соль забелелась,И железная воет руда…То над степью пустой загореласьМне Америки новой звезда!
12 декабря 1913
«Ветер стих, и слава заревая…»
Моей матери
Ветер стих, и слава зареваяОблекла вон те пруды.Вон и схимник. Книгу закрывая,Он смиренно ждет звезды.Но бежит шоссейная дорога,Убегает вбок…Дай вздохнуть, помедли, ради Бога,Не хрусти, песок!Славой золотеет заревоюМонастырский крест издалека.Не свернуть ли к вечному покою?Да и что за жизнь без клобука?И опять влечет неудержимоВдаль из тихих местПуть шоссейный, пробегая мимо,Мимо инока, прудов и звезд…
Август 1914
Последнее напутствие
Боль проходит понемногу,Не навек она дана.Есть конец мятежным стонам.Злую муку и тревогуПобеждает тишина.
Ты смежил больные вежды,Ты не ждешь – она вошла.Вот она – с хрустальным звономПреисполнила надежды,Светлым кругом обвела.
Слышишь ты сквозь боль мучений,Точно друг твой, старый друг,Тронул сердце нежной скрипкой?Точно легких сновиденийБыстрый рой домчался вдруг?
Это – легкий образ рая,Это – милая твоя.Ляг на смертный одр с улыбкой,Тихо грезить, замыкая
Круг постылый бытия.Протянуться без желаний,Улыбнуться навсегда,Чтоб в последний раз проплылиМимо, сонно, как в тумане,Люди, зданья, города…
Чтобы звуки, чуть тревожаЛегкой музыкой земли,Прозвучали, потомилиНад последним миром ложаИ в иное увлекли…
Лесть, коварство, слава, злато —Мимо, мимо, навсегда…Человеческая тупость —Все, что мучило когда-то,Забавляло иногда…
И опять – коварство, слава,Злато, лесть, всему венец —Человеческая глупость,Безысходна, величава,Бесконечна… Что ж, конец?
Нет… еще леса, поляны,И проселки, и шоссе,Наша русская дорога,Наши русские туманы,Наши шелесты в овсе…
А когда пройдет все мимо,Чем тревожила земля,Та, кого любил ты много,Поведет рукой любимойВ Елисейские поля.
14 мая 1914
«Грешить бесстыдно, непробудно…»
Грешить бесстыдно, непробудно,Счет потерять ночам и дням,И, с головой от хмеля трудной,Пройти сторонкой в Божий храм.
Три раза преклониться долу,Семь – осенить себя крестом,Тайком к заплеванному полуГорячим прикоснуться лбом.
Кладя в тарелку грошик медный,Три, да еще семь раз подрядПоцеловать столетний, бедныйИ зацелованный оклад.
А воротясь домой, обмеритьНа тот же грош кого-нибудь,И пса голодного от двери,Икнув, ногою отпихнуть.
И под лампадой у иконыПить чай, отщелкивая счет,Потом переслюнить купоны,Пузатый отворив комод,
И на перины пуховыеВ тяжелом завалиться сне…Да, и такой, моя Россия,Ты всех краев дороже мне.
26 августа 1914
«Петроградское небо мутилось дождем…»
Петроградское небо мутилось дождем,На войну уходил эшелон.Без конца – взвод за взводом и штык за штыкомНаполнял за вагоном вагон.
В этом поезде тысячью жизней цвелиБоль разлуки, тревоги любви,Сила, юность, надежда… В закатной далиБыли дымные тучи в крови.
И, садясь, запевали Варяга одни,А другие – не в лад – Ермака,И кричали ура, и шутили они,И тихонько крестилась рука.
Вдруг под ветром взлетел опадающий лист,Раскачнувшись, фонарь замигал,И под черною тучей веселый горнистЗаиграл к отправленью сигнал.
И военного славой заплакал рожок,Наполняя тревогой сердца.Громыханье колес и охрипший свистокЗаглушило ура без конца.
Уж последние скрылись во мгле буфера,И сошла тишина до утра,А с дождливых полей все неслось к нам ура,В грозном клике звучало: пора!
Нет, нам не было грустно, нам не было жаль,Несмотря на дождливую даль.Это – ясная, твердая, верная сталь,И нужна ли ей наша печаль?
Эта жалость – ее заглушает пожар,Гром орудий и топот коней.Грусть – ее застилает отравленный парС галицийских кровавых полей…
1 сентября 1914
