Борис Пастернак - Свеча горела (сборник)

19. Рассвет

Ты значил всё в моей судьбе.Потом пришла война, разруха,И долго-долго о ТебеНи слуху не было, ни духу.

И через много-много летТвой голос вновь меня встревожил.Всю ночь читал я Твой ЗаветИ как от обморока ожил.

Мне к людям хочется, в толпу,В их утреннее оживленье.Я всё готов разнесть в щепуИ всех поставить на колени.

И я по лестнице бегу,Как будто выхожу впервыеНа эти улицы в снегуИ вымершие мостовые.

Везде встают, огни, уют,Пьют чай, торопятся к трамваям.В теченье нескольких минутВид города неузнаваем.

В воротах вьюга вяжет сетьИз густо падающих хлопьев,И, чтобы вовремя поспеть,Все мчатся недоев-недопив.

Я чувствую за них за всех,Как будто побывал в их шкуре,Я таю сам, как тает снег,Я сам, как утро, брови хмурю.

Со мною люди без имен,Деревья, дети, домоседы.Я ими всеми побежден,И только в том моя победа.

20. Чудо

Он шел из Вифании в Ерусалим,Заранее грустью предчувствий томим.

Колючий кустарник на круче был выжжен,Над хижиной ближней не двигался дым,Был воздух горяч и камыш неподвижен,И Мертвого моря покой недвижим.

И в горечи, спорившей с горечью моря,Он шел с небольшою толпой облаковПо пыльной дороге на чье-то подворье,Шел в город на сборище учеников.

И так углубился Он в мысли свои,Что поле в уныньи запахло полынью.Всё стихло. Один Он стоял посредине,А местность лежала пластом в забытьи.Всё перемешалось: теплынь и пустыня,И ящерицы, и ключи, и ручьи.

Смоковница высилась невдалеке,Совсем без плодов, только ветки да листья.И Он ей сказал: «Для какой ты корысти?Какая мне радость в твоем столбняке?

Я жажду и алчу, а ты – пустоцвет,И встреча с тобой безотрадней гранита.О, как ты обидна и недаровита!Останься такой до скончания лет».

По дереву дрожь осужденья прошла,Как молнии искра по громоотводу.Смоковницу испепелило дотла.

Найдись в это время минута свободыУ листьев, ветвей, и корней, и ствола,Успели б вмешаться законы природы.Но чудо есть чудо, и чудо есть Бог.Когда мы в смятеньи, тогда средь разбродаОно настигает мгновенно, врасплох.

21. Земля

В московские особнякиВрывается весна нахрапом.

Выпархивает моль за шкапомИ ползает по летним шляпам,И прячут шубы в сундуки.

По деревянным антресолямСтоят цветочные горшкиС левкоем и желтофиолем,И дышат комнаты привольем,И пахнут пылью чердаки.

И улица запанибратаС оконницей подслеповатой,И белой ночи и закатуНе разминуться у реки.

И можно слышать в коридоре,Что происходит на просторе,О чем в случайном разговореС капелью говорит апрель.Он знает тысячи историйПро человеческое горе,И по заборам стынут зориИ тянут эту канитель.

И та же смесь огня и жутиНа воле и в жилом уюте,И всюду воздух сам не свой.И тех же верб сквозные прутья,И тех же белых почек вздутьяИ на окне, и на распутье,На улице и в мастерской.

Зачем же плачет даль в туманеИ горько пахнет перегной?На то ведь и мое призванье,Чтоб не скучали расстоянья,Чтобы за городскою граньюЗемле не тосковать одной.

Для этого весною раннейСо мною сходятся друзья,И наши вечера – прощанья,Пирушки наши – завещанья,Чтоб тайная струя страданьяСогрела холод бытия.

22. Дурные дни

Когда на последней неделеВходил Он в Иерусалим,Осанны навстречу гремели,Бежали с ветвями за ним.

А дни всё грозней и суровей.Любовью не тронуть сердец.Презрительно сдвинуты брови,И вот послесловье, конец.

Свинцовою тяжестью всеюЛегли на дворы небеса.Искали улик фарисеи,Юля перед ним, как лиса.

И темными силами храмаОн отдан подонкам на суд,И с пылкостью тою же самой,Как славили прежде, клянут.

Толпа на соседнем участкеЗаглядывала из ворот,Толклись в ожиданьи развязкиИ тыкались взад и вперед.

И полз шепоток по соседствуИ слухи со многих сторон.И бегство в Египет, и детствоУже вспоминались, как сон.

Припомнился скат величавыйВ пустыне, и та крутизна,С которой всемирной державойЕго соблазнял сатана.

И брачное пиршество в Кане,И чуду дивящийся стол,И море, которым в туманеОн к лодке, как посуху, шел.

И сборище бедных в лачуге,И спуск со свечою в подвал,Где вдруг она гасла в испуге,Когда воскрешенный вставал.

23. Магдалина

Чуть ночь, мой демон тут как тут,За прошлое моя расплата.Придут и сердце мне сосутВоспоминания разврата,Когда, раба мужских причуд,Была я дурой бесноватойИ улицей был мой приют.

Осталось несколько минут,И тишь наступит гробовая.Но, раньше чем они пройдут,Я жизнь свою, дойдя до края,Как алавастровый сосуд,Перед Тобою разбиваю.

О, где бы я теперь была,Учитель мой и мой Спаситель,Когда б ночами у столаМеня бы вечность не ждала,Как новый, в сети ремеслаМной завлеченный посетитель.

Но объясни, что значит грех,И смерть, и ад, и пламень серный,Когда я на глазах у всехС тобой, как с деревом побег,Срослась в своей тоске безмерной.

Когда Твои стопы, Исус,Оперши о свои колени,Я, может, обнимать учусьКреста четырехгранный брусИ, чувств лишаясь, к телу рвусь,Тебя готовя к погребенью.

24. Магдалина

У людей пред праздником уборка.В стороне от этой толчеиОбмываю миром из ведеркаЯ стопы пречистые Твои.

Шарю и не нахожу сандалий.Ничего не вижу из-за слез.На глаза мне пеленой упалиПряди распустившихся волос.

Ноги я Твои в подол уперла,Их слезами облила, Исус,Ниткой бус их обмотала с горла,В волосы зарыла, как в бурнус.

Будущее вижу так подробно,Словно Ты его остановил.Я сейчас предсказывать способнаВещим ясновиденьем сивилл.

Завтра упадет завеса в храме,Мы в кружок собьемся в стороне,И земля качнется под ногами,Может быть, из жалости ко мне.

Перестроятся ряды конвоя,И начнется всадников разъезд.Словно в бурю смерч, над головоюБудет к небу рваться этот крест.

Брошусь на землю у ног распятья,Обомру и закушу уста.Слишком многим руки для объятьяТы раскинешь по концам креста.

Для кого на свете столько шири,Столько муки и такая мощь?Есть ли столько душ и жизней в мире?Столько поселений, рек и рощ?

Но пройдут такие трое сутокИ столкнут в такую пустоту,Что за этот страшный промежутокЯ до воскресенья дорасту.

25. Гефсиманский сад

Мерцаньем звезд далеких безразличноБыл поворот дороги озарен.Дорога шла вокруг горы Масличной,Внизу под нею протекал Кедрон.

Лужайка обрывалась с половины.За нею начинался Млечный Путь.Седые серебристые маслиныПытались вдаль по воздуху шагнуть.

В конце был чей-то сад, надел земельный.Учеников оставив за стеной,Он им сказал: «Душа скорбит смертельно,Побудьте здесь и бодрствуйте со мной».

Он отказался без противоборства,Как от вещей, полученных взаймы,От всемогущества и чудотворства,И был теперь как смертные, как мы.

Ночная даль теперь казалась краемУничтоженья и небытия.Простор вселенной был необитаем,И только сад был местом для житья.

И, глядя в эти черные провалы,Пустые, без начала и конца,Чтоб эта чаша смерти миновала,В поту кровавом Он молил Отца.

Смягчив молитвой смертную истому,Он вышел за ограду. На землеУченики, осиленные дремой,Валялись в придорожном ковыле.

Он разбудил их: «Вас Господь сподобилЖить в дни мои, вы ж разлеглись, как пласт.Час Сына Человеческого пробил.Он в руки грешников себя предаст».

И лишь сказал, неведомо откудаТолпа рабов и скопище бродяг,Огни, мечи и впереди – ИудаС предательским лобзаньем на устах.

Петр дал мечом отпор головорезамИ ухо одному из них отсек.Но слышит: «Спор нельзя решать железом,Вложи свой меч на место, человек.

Неужто тьмы крылатых легионовОтец не снарядил бы мне сюда?И волоска тогда на мне не тронув,Враги рассеялись бы без следа.

Но книга жизни подошла к странице,Которая дороже всех святынь.Сейчас должно написанное сбыться,Пускай же сбудется оно. Аминь.

Ты видишь, ход веков подобен притчеИ может загореться на ходу.Во имя страшного ее величьяЯ в добровольных муках в гроб сойду.

Я в гроб сойду и в третий день восстану,И, как сплавляют по реке плоты,Ко мне на суд, как баржи каравана,Столетья поплывут из темноты».

Когда разгуляется