Борис Пастернак - Свеча горела (сборник)
Жалоба
Напишите нам, и мы в срочном порядке примем меры.
Борис Пастернак - Свеча горела (сборник) краткое содержание
Свеча горела (сборник) читать онлайн бесплатно
Борис Пастернак
Свеча горела (сборник)
© Пастернак Б. Л., наследники, 2016
© Оформление. ООО «Издательство «Э», 2016
* * *Начальная пора
«Февраль. Достать чернил и плакать!..»
Февраль. Достать чернил и плакать!Писать о феврале навзрыд,Пока грохочущая слякотьВесною черною горит.
Достать пролетку. За шесть гривен,Чрез бла́говест, чрез клик колес,Перенестись туда, где ливеньЕще шумней чернил и слез.
Где, как обугленные груши,С деревьев тысячи грачейСорвутся в лужи и обрушатСухую грусть на дно очей.
Под ней проталины чернеют,И ветер криками изрыт,И чем случайней, тем вернееСлагаются стихи навзрыд.
1912«Как бронзовой золой жаровень…»
Как бронзовой золой жаровень,Жуками сыплет сонный сад.Со мной, с моей свечою вровеньМиры расцветшие висят.
И, как в неслыханную веру,Я в эту ночь перехожу,Где тополь обветшало-серыйЗавесил лунную межу,
Где пруд как явленная тайна,Где шепчет яблони прибой,Где сад висит постройкой свайнойИ держит небо пред собой.
1912«Когда за лиры лабиринт…»
Когда за лиры лабиринтПоэты взор вперят,Налево развернется Инд,Правей пойдет Евфрат.
А посреди меж сим и темСо страшной простотойЛегенде ведомый ЭдемВзовьет свой ствольный строй,
Он вырастет над пришлецомИ прошумит: мой сын!Я историческим лицомВошел в семью лесин.
Я – свет. Я тем и знаменит,Что сам бросаю тень.Я – жизнь земли, ее зенит,Ее начальный день.
‹1913, 1928›Сон
Мне снилась осень в полусвете стекол,Друзья и ты в их шутовской гурьбе,И, как с небес добывший крови сокол,Спускалось сердце на руку к тебе.
Но время шло, и старилось, и глохло,И, паволокой рамы серебря,Заря из сада обдавала стеклаКровавыми слезами сентября.
Но время шло и старилось. И рыхлый,Как лед, трещал и таял кресел шелк.Вдруг, громкая, запнулась ты и стихла,И сон, как отзвук колокола, смолк.
Я пробудился. Был, как осень, теменРассвет, и ветер, удаляясь, нес,Как за возом бегущий дождь соломин,Гряду бегущих по небу берез.
1913, 1928«Я рос. Меня, как Ганимеда…»
Я рос. Меня, как Ганимеда,Несли ненастья, сны несли.Как крылья, отрастали бедыИ отделяли от земли.
Я рос. И повечерий тканыхМеня фата обволокла.Напутствуем вином в стаканах,Игрой печальною стекла.
Я рос, и вот уж жар предплечийСтудит объятие орла.Дни далеко, когда предтечей, –Любовь, ты надо мной плыла.
Но разве мы не в том же небе?На то и прелесть высоты,Что, как себя отпевший лебедь,С орлом плечо к плечу и ты.
‹1913, 1928›«Все наденут сегодня пальто…»
Все наденут сегодня пальтоИ заденут за поросли капель,Но из них не заметит никто,Что опять я ненастьями запил.
Засребрятся малины листы,Запрокинувшись кверху изнанкой.Солнце грустно сегодня, как ты, –Солнце нынче, как ты, северянка.
Все наденут сегодня пальто,Но и мы проживем без убытка.Нынче нам не заменит ничтоЗатуманившегося напитка.
‹1913, 1928›«Сегодня с первым светом встанут…»
Сегодня с первым светом встанутДетьми уснувшие вчера.Мечом призывов новых стянутИзгиб застывшего бедра.
Дворовый окрик свой татарыЕдва успеют разнести, –Они оглянутся на старыйПробег знакомого пути.
Они узнают тот сиротский,Северно-сизый, сорный дождь,Тот горизонт горнозаводскийТеатров, башен, боен, почт,
Где что ни знак, то отпечатокСтупни, поставленной вперед.Они услышат: вот начаток,Пример преподан, – ваш черед.
Обоим надлежит отнынеПройти его во весь объем,Как рашпилем, как краской синей,Как брод, как полосу вдвоем.
‹1913, 1928›Вокзал
Вокзал, несгораемый ящикРазлук моих, встреч и разлук,Испытанный друг и указчик,Начать – не исчислить заслуг.
Бывало, вся жизнь моя – в шарфе,Лишь подан к посадке состав,И пышут намордники гарпий,Парами глаза нам застлав.
Бывало, лишь рядом усядусь –И крышка. Приник и отник.Прощай же, пора, моя радость!Я спрыгну сейчас, проводник.
Бывало, раздвинется западВ маневрах ненастий и шпалИ примется хлопьями цапать,Чтоб под буфера не попал.
И глохнет свисток повторенный,А издали вторит другой,И поезд метет по перронамГлухой многогорбой пургой.
И вот уже сумеркам невтерпь,И вот уж, за дымом вослед,Срываются поле и ветер, –О, быть бы и мне в их числе!
1913, 1928Венеция
Я был разбужен спозаранкуЩелчком оконного стекла.Размокшей каменной баранкойВ воде Венеция плыла.
Все было тихо, и, однако,Во сне я слышал крик, и онПодобьем смолкнувшего знакаЕще тревожил небосклон.
Он вис трезубцем СкорпионаНад гладью стихших мандолинИ женщиною оскорбленной,Быть может, издан был вдали.
Теперь он стих и черной вилкойТорчал по черенок во мгле.Большой канал с косой ухмылкойОглядывался, как беглец.
Туда, голодные, противясь,Шли волны, шлендая с тоски,И го́ндолы[1] рубили привязь,Точа о пристань тесаки.
Вдали за лодочной стоянкойВ остатках сна рождалась явь.Венеция венецианкойБросалась с набережных вплавь.
1913, 1928Пиры
Пью горечь тубероз, небес осенних горечьИ в них твоих измен горящую струю.Пью горечь вечеров, ночей и людных сборищ,Рыдающей строфы сырую горечь пью.
Исчадья мастерских, мы трезвости не терпим.Надежному куску объявлена вражда.Тревожней ветр ночей – тех здравиц виночерпьем,Которым, может быть, не сбыться никогда.
Наследственность и смерть – застольцы наших трапез.И тихою зарей – верхи дерев горят –
В сухарнице, как мышь, копается анапест,И Золушка, спеша, меняет свой наряд.
Полы подметены, на скатерти – ни крошки,Как детский поцелуй, спокойно дышит стих,И Золушка бежит – во дни удач на дрожках,А сдан последний грош – и на своих двоих.
1913, 1928Зимняя ночь
Не поправить дня усильями светилен.Не поднять теням крещенских покрывал.На земле зима, и дым огней бессиленРаспрямить дома, полегшие вповал.
Булки фонарей и пышки крыш, и чернымПо белу в снегу – косяк особняка:Это – барский дом, и я в нем гувернером.Я один, я спать услал ученика.
Никого не ждут. Но – наглухо портьеру.Тротуар в буграх, крыльцо заметено.Память, не ершись! Срастись со мной! УверуйИ уверь меня, что я с тобой – одно.
Снова ты о ней? Но я не тем взволнован.Кто открыл ей сроки, кто навел на след?Тот удар – исток всего. До остального,Милостью ее, теперь мне дела нет.
Тротуар в буграх. Меж снеговых развилинВмерзшие бутылки голых, черных льдин.Булки фонарей, и на трубе, как филин,Потонувший в перьях нелюдимый дым.
1913, 1928Поверх барьеров
Возможность
В девять, по левой, как выйти со Страстного,На сырых фасадах – ни единой вывески.Солидные предприятья, но улица – из снов ведь!Щиты мешают спать, и их велели вынести.
Суконщики, С. Я., то есть сыновья суконщиков(Форточки наглухо, конторщики в отлучке).Спит, как убитая, Тверская, только кончикСна высвобождая, точно ручку.
К ней-то и прикладывается памятник Пушкину,И дело начинает пахнуть дуэлью,Когда какой-то из новых воздушныйПоцелуй ей шлет, легко взмахнув метелью.
Во-первых, он помнит, как началось бессмертьеТотчас по возвращеньи с дуэли, дома,И трудно отвыкнуть. И во-вторых, и в-третьих,Она из Гончаровых, их общая знакомая!
‹1914›«Оттепелями из магазинов…»
Оттепелями из магазиновВеяло ватным теплом.Вдоль по панелям зимнимЕздил звездистый лом.
Лед, перед тем как дрогнуть,Соками пух, трещал.Как потемневший ноготь,Ныла вода в клещах.
Капала медь с деревьев.Прячась под карниз,К окнам с галантереейЖался букинист.
Клейма резиновой фирмыСеткою подошвЛипли к икринкам фирнаИли влекли под дождь.
Вот как бывало в будни.В праздники ж рос буранИ нависал с полудняВестью полярных стран.
Небу под снег хотелось,Улицу бил озноб,Ветер дрожал за целостьВывесок, блях и скоб.
1928Зимнее небо