Борис Пастернак - Свеча горела (сборник)

Зимнее небо

Цельною льдиной из дымности вынутСтавший с неделю звездный поток.Клуб конькобежцев вверху опрокинут:Чокается со звонкою ночью каток.

Реже-реже-ре-же ступай, конькобежец,В беге ссекая шаг свысока.На повороте созвездьем врежетсяВ небо Норвегии скрежет конька.

Воздух окован мерзлым железом.О конькобежцы! Там – всё равно,Что, как глаза со змеиным разрезом,Ночь на земле, и как кость домино;

Что языком обомлевшей легавойМесяц к скобе примерзает; что рты,Как у фальшивомонетчиков, – лавойДух захватившего льда налиты.

Душа

О вольноотпущенница, если вспомнится,О, если забудется, пленница лет.По мнению многих, душа и паломница,По-моему, – тень без особых примет.

О, в камне стиха, даже если ты канула,Утопленница, даже если – в пыли,Ты бьешься, как билась княжна Тараканова,Когда февралем залило равелин.

О, внедренная! Хлопоча об амнистии,Кляня времена, как клянут сторожей,Стучатся опавшие годы, как листья,В садовую изгородь календарей.

«Не как люди, не еженедельно…»

Не как люди, не еженедельно,Не всегда, в столетье раза дваЯ молил Тебя: членораздельноПовтори творящие слова.

И Тебе ж невыносимы смесиОткровений и людских неволь.Как же хочешь Ты, чтоб я был весел,С чем бы стал Ты есть земную соль?

Раскованный голос

В шалящую полночью площадь,В сплошавшую белую безднуНезримому ими – «Извозчик!»Низринуть с подъезда. С подъезда

Столкнуть в воспаленную полночь,И слышать сквозь темные спаиЕе поцелуев – «На помощь!»Мой голос зовет, утопая.

И видеть, как в единоборствеС метелью, с лютейшей из лютен,Он – этот мой голос – на черствойУзде выплывает из мути…

Метель

В посаде, куда ни одна ногаНе ступала, лишь ворожеи да вьюгиСтупала нога, в бесноватой округе,Где и то, как убитые, спят снега, –

Постой, в посаде, куда ни однаНога не ступала, лишь ворожеиДа вьюги ступала нога, до окнаДохлестнулся обрывок шальной шлеи.

Ни зги не видать, а ведь этот посадМожет быть в городе, в Замоскворечьи,В Замостьи, и прочая (в полночь забредшийГость от меня отшатнулся назад).

Послушай, в посаде, куда ни однаНога не ступала, одни душегубы,Твой вестник – осиновый лист, он безгубый,Безгласен, как призрак, белей полотна!

Метался, стучался во все ворота,Кругом озирался, смерчом с мостовой…– Не тот это город, и полночь не та,И ты заблудился, ее вестовой!

Но ты мне шепнул, вестовой, неспроста.В посаде, куда ни один двуногий…Я тоже какой-то… я сбился с дороги:– Не тот это город, и полночь не та.

Все в крестиках двери, как в ВарфоломеевуНочь. Распоряженья пурги-заговорщицы:Заваливай окна и рамы заклеивай,Там детство рождественской елью топорщится.

Бушует бульваров безлиственных заговор.Они поклялись извести человечество.На сборное место, город! Загород!И вьюга дымится, как факел над нечистью.

Пушинки непрошенно валятся на руки.Мне страшно в безлюдьи пороши разнузданной.Снежинки снуют, как ручные фонарики.Вы узнаны, ветки! Прохожий, ты узнан!

Дыра полыньи, и мерещится в музыкеПурги: – Колиньи, мы узнали твой адрес! –Секиры и крики: – Вы узнаны, узникиУюта! – и по двери мелом – крест-накрест.

Что лагерем стали, что подняты на ногиПодонки творенья, метели – сполагоря.Под праздник отправятся к праотцам правнуки.Ночь Варфоломеева. За город, за город!

Урал впервые

Без родовспомогательницы, во мраке, без памяти,На ночь натыкаясь руками, УралаТвердыня орала и, падая замертво,В мученьях ослепшая, утро рожала.

Гремя опрокидывались нечаянно задетыеГромады и бронзы массивов каких-то.Пыхтел пассажирский. И, где-то от этогоШарахаясь, падали призраки пихты.

Коптивший рассвет был снотворным. Не иначе:Он им был подсыпан – заводам и горам –Лесным печником, злоязычным Горынычем,Как опий попутчику опытным вором.

Очнулись в огне. С горизонта пунцовогоНа лыжах спускались к лесам азиатцы,Лизали подошвы и соснам подсовывалиКороны и звали на царство венчаться.

И сосны, повстав и храня иерархиюМохнатых монархов, вступалиНа устланный наста оранжевым бархатомПокров из камки и сусали.

Ледоход

Еще о всходах молодыхВесенний грунт мечтать не смеет.Из снега выкатив кадык,Он берегом речным чернеет.

Заря, как клещ, впилась в залив,И с мясом только вырвешь вечерИз топи. Как плотолюбивПростор на севере зловещем!

Он солнцем давится взаглотИ тащит эту ношу по мху.Он шлепает ее об ледИ рвет, как розовую семгу.

Увалы хищной тишины,Шатанье сумерек нетрезвых, –Но льдин ножи обнажены,И стук стоит зеленых лезвий.

Немолчный, алчный, скучный хрип,Тоскливый лязг и стук ножовый,И сталкивающихся глыбСкрежещущие пережевы.

«Я понял жизни цель и чту…»

Я понял жизни цель и чтуТу цель, как цель, и эта цель –Признать, что мне невмоготуМириться с тем, что есть апрель,

Что дни – кузнечные мехи,И что растекся полосойОт ели к ели, от ольхиК ольхе, железный и косой,

И жидкий, и в снега дорог,Как уголь в пальцы кузнеца,С шипеньем впившийся потокЗари без края и конца.

Что в берковец церковный зык,Что взят звонарь в весовщики,Что от капели, от слезыИ от поста болят виски.

Весна

Что почек, что клейких заплывших огарковНалеплено к веткам! ЗатепленАпрель. Возмужалостью тянет из парка,И реплики леса окрепли.

Лес стянут по горлу петлею пернатыхГортаней, как буйвол арканом,И стонет в сетях, как стенает в сонатахСтальной гладиатор органа.

Поэзия! Греческой губкой в присоскахБудь ты, и меж зелени клейкойТебя б положил я на мокрую доскуЗеленой садовой скамейки.

Расти себе пышные брыжжи и фижмы,Вбирай облака и овраги,А ночью, поэзия, я тебя выжмуВо здравие жадной бумаги.

Весна! Не отлучайтесьСегодня в город. СтаямиПо городу, как чайки,Льды раскричались, таючи.

Земля, земля волнуется,И катятся, как волны,Чернеющие улицы, –Им, ветреницам, холодно.

По ним плывут, как спички,Сгорая и захлебываясь,Сады и электрички, –Им, ветреницам, холодно.

От кружки синевы со льдом,От пены буревестниковВам дурно станет. Впрочем, домКругом затоплен песнью.

И бросьте размышлять о тех,Кто выехал рыбачить.По городу гуляет грехИ ходят слезы падших.

Разве только грязь видна вам,А не скачет таль в глазах?Не играет по канавам –Словно в яблоках рысак?

Разве только птицы цедят,В синем небе щебеча,Ледяной лимон обеденСквозь соломину луча?

Оглянись, и ты увидишьДо зари, весь день, везде,С головой Москва, как Китеж, –В светло-голубой воде.

Отчего прозрачны крышиИ хрустальны колера?Как камыш, кирпич колыша,Дни несутся в вечера.

Город, как болото, топок,Струпья снега на счету,И февраль горит, как хлопок,Захлебнувшийся в спирту.

Белым пламенем измучивЗоркость чердаков, в косомПереплете птиц и сучьев –Воздух гол и невесом.

В эти дни теряешь имя,Толпы лиц сшибают с ног.Знай, твоя подруга с ними,Но и ты не одинок.

Ивака

Кокошник нахлобучилаИз низок ливня – паросль.Футляр дымится тучею,В ветвях горит стеклярус.

И на подушке плюшевойСверкает в переливахРазорванное кружевоДеревьев говорливых.

Сережек аметистовыхИ шишек из сапфираНельзя и было выставить,Из-под земли не вырыв.

Чтоб горы очаровыватьВ лиловых мочках яра,Их вынули из новогоУральского футляра.

Стрижи