Николай Клюев - Сочинения. В 2-х томах

217

По Керженской игуменьи Манефе,

По Керженской игуменьи Манефе,По рассказам Мельникова-ПечерскогоВсплакнулось душеньке, как дрохвеВ зоологическом, близ моржа Пустозерского.

Потянуло в мир лестовок, часословов заплаканных,В град из титл, где врата киноварные…Много дум, недомолвок каляканныхЗнают звезды и травы цитварные!

Повесть дней моих ведают заводи,Бугорок на погосте родительский;Я родился не в башне, не в пагоде,А в лугу, где овчарник обительский.

Помню Боженьку, небо первачное,Облака из ковриг, солнце щаное,В пеклеванных селениях брачноеПенье ангелов: «чадо желанное».

На загнетке соборы святителей,В кашных ризах, в подрясниках маковых,И в творожных венцах небожителейПо укладкам келарника Якова.

Помню столб с проволокой гнусавою,Бритолицых табашников-нехристей;С «Днесь весна» и с «Всемирною славою»Распростился я, сгинувши без вести.

Столб-кудесник, тропа проволочная, —Низвели меня в ад электрический…Я поэт — одалиска восточнаяНа пирушке бесстыдно языческой.

Надо мною толпа улюлюкает,Ад зияет в гусаре и в патере,Пусть же Керженский ветер баюкаетГолубец над могилою матери.

218

Я — древо, а сердце — дупло,

Я — древо, а сердце — дупло,Где сирина-птицы зимовье,Поет он — и сени светло,Умолкнет — заплачется кровью.

Пустынею глянет земля,Золой власяничное солнце,И умной листвой шевеля,Я слушаю тяжкое донце.

То смерть за кромешным станкомВдевает в усновище пряжу,Чтоб выткать карающий гром —На грешные спины поклажу.

Бередят глухие листы;В них оцет, анчарные соки,Но небо затеплит кресты —Сыновности отблеск далекий.

И птица в сердечном дуплеЗаквохчет, как дрозд на отлете,О жертвенной, красной земле,Где камни — взалкавшие плоти.

Где Музыка в струнном шатреТомится печалью блаженнойО древе — глубинной заре,С листвою яровчато-пенной.

Невеста, я древо твое,В тени моей песни-олени;Лишь браком святится жилье,Где сиринный пух по колени.

Явися, и в дебрях возляг,Окутайся тайной громовой,Чтоб плод мой созрел и отмяг —Микулово, бездное слово!

219

Есть горькая супесь, глухой чернозем,

Есть горькая супесь, глухой чернозем,Смиренная глина и щебень с песком,Окунья земля, травяная медынь,И пегая охра, жилица пустынь.

Меж тучных, глухих и скудельных земельЕсть Матерь-земля, бытия колыбель,Ей пестун Судьба, вертоградарь же Бог,И в сумерках жизни к ней нету дорог.

Лишь дочь ее, Нива, в часы бороньбы,Как свиток являет глаголы Судьбы, —Читает их пахарь, с ним некто Другой,Кто правит огнем и мужицкой душой.

Мы внуки земли и огню родичи,Нам радостны зори и пламя свечи,Язвит нас железо, одежд чернота, —И в памяти нашей лишь радуг цвета.

В кручине по крыльям, пригожих лицомМы «соколом ясным» и «павой» зовем.Узнайте же ныне: на кровле конекЕсть знак молчаливый, что путь наш далек.

Изба — колесница, колеса — углы,Слетят серафимы из облачной мглы,И Русь избяная — несметный обоз! —Вспарит на распутья взывающих гроз…

Сметутся народы, иссякнут моря,Но будет шелками расшита заря, —То девушки наши, в поминок векам,Расстелют ширинки по райским лугам.

(1917)

220

Как гроб епископа, где ладан и парча

Как гроб епископа, где ладан и парчаПолуистлевшие смешались с гнилью трупной,Земные осени. Бурее кирпичаОсиновая глушь. Как склеп, ворам доступный,Зияют небеса. Там муть, могильный сор,И ветра-ключаря гнусавый разговор:«Украден омофор, червонное кадило,Навек осквернена святейшая могила:Вот митра — грязи кус, лохмотья орлеца…»Земные осени унылы без конца.Они живой зарок, что мира пышный склепРаскраден будет весь, и без замков и скрепЛишь смерти-ключарю достанется в удел.Дух взломщика, Господь, и туки наших телСмиряешь Ты огнем и ранами войны,Но струпья вновь мягчишь бальзамами весны,Пугая осенью, как грозною вехой,На росстани миров, где сумрак гробовой!

221

Счастье бывает и у кошки –

Счастье бывает и у кошки —Котеночек — пух медовый,Солнопек в зализанной плошке,Где звенит пчелой душа коровы.

Радостью полнится и рябка,Яйцом в пеклеванной соломе,И веселым лаем АрапкаВ своей конуре — песьем доме.

Горем седеет и муха —Одиночкой за зимней рамой…Песнописцу в буквенное брюхоНизвергают воды Ганг и Кама.

И внимая трубам вод всемирных,Рад поэт словесной бурной пене, —То прибой, поход на ювелирныхМастерочков рифм — собак на сене.

Гам, гам, гам, — скулят газеты, книги,Магазины Вольфа и Попова…Нужны ль вам мои стихи-ковриги,Фолиант сермяжный и сосновый?

Расцветает скука беленоюНа страницах песьих, на мольбертах;Зарождать жар-птицу, роха, союЯ учусь у рябки, а не в Дерптах.

Нежит солнце киску и Арапка,Прививает оспу умной твари;Под лучами пучится, как шапка,Мякоть мысли. Зреет гуд комарий.

Треснет тишь — булыжная скорлупка,И стихи, как выводок фрегатов,Вспенят глубь, где звукоцвета губкаТянет стебель к радугам закатов…

Счастье быть коровой, мудрой кошкой,В молоке ловить улыбки солнца…Погрусти, мой друг, еще немножкоУ земного, тусклого оконца.

222

Шепчутся тени-слепцы:

Шепчутся тени-слепцы:«Я от рожденья незрячий».«Я же ослепла в венцы,В солнечный пир новобрачий».

«Дед мой бродяга-фонарь,Матерь же искра-гулеха»…«Помню я сосен янтарь,Росные утрени моха».

«Взломщик походку мне дал,Висельник — шею цыплячью».Призраки, вас я не звалБить в колотушку ребячью!

Висельник, сядь на скамью,Девушке место, где пряжа.Молвите: в Божьем раюЕсть ли надпечная сажа?

Есть ли куриный Царьград,В теплой соломе яичко,Сказок и шорохов клад,Кот с диковинною кличкой?

Бабкины спицы там есть,Песье ворчанье засова?..В Тесных вратах не пролезтьС милой вязанкой былого.

Ястреб, что смертью зовут,Город похитил куриный,Тени-слепцы поведутДушу дорогою длинной.

Только ужиться ль в адуСердцу теплее наседки;В келью поэта придуЯ в золотые последки.

К кудрям пытливым склонюсь,Тайной дохну на ресницы,Та же бездонная РусьГлянет с упорной страницы.

Светлому внуку незрим,Дух мой в чернильницу канет,И через тысячу зимБуквенным сирином станет.

223

Будет брачная ночь, совершение тайн

Виктору Шимановскому

Будет брачная ночь, совершение тайн,Все пророчества сбудутся, камни в пляску пойдут,И восплачет над Авелем окровавленный Каин,Видя полночь ресниц, виноград палых уд.

Прослезится волчица над костью овечьей,Зарыдает огонь, что кусался и жег,Станет бурей душа, и зрачок человечийВознесется, как солнце, в небесный чертог.

И Единое око насытится зреньемБрачных ласк и зачатий от ядер миров,Лавой семя вскипит, изначальным хотеньемДастся солнцу — купель, долу — племя богов.

Роженица-земля, охладив ложесна,Улыбнется Супругу крестильной зарей…О пиры моих уд, мрак мужицкого сна, —Над могилой судеб бурных ангелов рой!

224