Владимир Солоухин - Поэзия
КОРАБЛИ
Проходила весна по завьюженным селам,По земле ручейки вперегонки текли,Мы пускали по ним, голубым и веселым,Из отборной сосновой коры корабли.Ветерок паруса кумачовые трогал,Были мачты что надо: прочны и прямы,Мы же были детьми, и большую дорогуКораблю расчищали лопаточкой мы.
От двора, от угла, от певучей капели,Из ручья в ручеек, в полноводный овраг,Как сквозь арку, под корень развесистой елиПроплывал, накреняясь, красавец "Варяг".
Было все: и заветрины и водопады,Превышавшие мачту своей высотой.Но корабль не пугали такие преграды,И его уносило весенней водой.
А вода-то весной не течет, а смеется,Ей предел не положен, и куре ей не дан.Каждый малый ручей до реки доберется,Где тяжелые льдины плывут в океан.
И мне снилось тогда – что ж поделаешь: дети!Мой корабль по волнам в океане летит.Я тогда научился тому, что на светеПредстоят человеку большие пути.
ГУСИ ШЛИ В НЕВЕДОМЫЕ СТРАНЫ…
Из-за леса, где в темно-зеленомЯрко-красным вспыхнули осины,Вышел в небо к югу заостренный,Вожаком ведомый клин гусиный.По низинам плавали туманы,Серебрясь под солнцем невеселым,Гуси шли в неведомые страны,Пролетая северные села.
В их крови певучий и тревожныйВетер странствий, вольного полета.Впереди закатные болота,Тишина ночлегов осторожных.
Или в час, как только рассвело,Полнаперстка дроби под крыло.И повиснут крылья, а покаЛегок взмах широкого крыла.
Гуси шли, и голос вожакаДолетел до нашего села.
А у нас на маленьком дворе,Сельской птицы гордость и краса,Тихо жил и к празднику жирелКраснолобый медленный гусак.По деревне шлялся и доволенБыл своею участью и волей.
Но теперь от крика вожакаВ ожиревшем сердце гусакаДрогнул ветер странствий и полета,И гусак рванулся за ворота.И, ломая крылья о дорогу,Затрубил свободу и тревогу.
Но, роняя белое перо,Неуклюже ноги волоча,На задах, за низеньким дворомОн упал на кучу кирпича.
А на юге в небе светло-синемТаял зов, на крыльях уносимый.
ТАК СТРИЖ В ПРЕДГРОЗЬЕ…
Березу, звонкую от стужи,Отец под корень подрубал.Седьмой, удар, особо дюжий,Валил березу наповал.На синий снег летели щепки,Чуть розоватые собой,А самый ствол, прямой и крепкий,Мы на санях везли домой.
Там после тщательной просушкиГулял рубанок по стволу,И солнцем пахнущие стружкиЛежали пышно на полу.
А в час, когда дымки на крышахИ воздух звонок, как стекло,Я уходил на новых лыжахНа холм высокий, за село.
Такой нетронутый и чистыйВесь мир лежал передо мной,Что было жалко снег пушистыйЧертить неопытной лыжней.
Уже внизу кусты по речкеИ все окрестности внизу,И тут не то что спрыгнуть с печкиИль прокатиться на возу.
Тут ноги очень плохо служатИ сердце екает в груди.А долго думать только хуже,А вниз хоть вовсе не гляди.
И я ловчил, как все мальчишки,Чтоб эту робость провести:Вот будто девочку из книжкиМне нужно броситься спасти.
Вот будто все друзья ватагойИдут за мною по пятамИ нужно их вести в атаку,А я у них Чапаев сам.
Под лыжей взвизгивало тонко,Уж приближался миг такой,Когда от скорости шапчонкуСрывает будто бы рукой.
И, запевая длинно-длинно,Хлестал мне ветер по лицу,А я уже летел долиной,Вздымая снежную пыльцу…
Так стриж в предгрозье, в полдень мая,В зенит поднявшись над селом,Вдруг режет воздух, задеваяЗа пыль дорожную крылом.
УХОДИЛО СОЛНЦЕ В ЖУРАВЛИХУ…
Уходило солнце в Журавлиху,Спать ложилось в дальние кусты,На церквушке маленькой и тихойПотухали медные кресты.И тогда из дальнего оврагаВслед за стадом медленных коровВыплывала темная, как брага,Синева июльских вечеров.
Лес чернел зубчатою каймоюВ золоте закатной полосы,И цветок, оставленный пчелою,Тяжелел под каплями росы.
Зазывая в сказочные страны,За деревней ухала сова,А меня, мальчишку, слишком раноПрогоняли спать на сеновал.
Я смотрел, не сразу засыпая,Как в щели шевелится звезда,Как луна сквозь дырочки сараяГолубые тянет провода.
В этот час, обычно над рекою,Соловьев в окрестностях глуша,Рассыпалась музыкой лихоюЧья-то беспокойная душа.
"Эх, девчонка, ясная зориночка,Выходи навстречу – полюблю!Ухажер, кленовая дубиночка,Не ходи к девчонке – погублю!"
И почти до самого рассвета,Сил избыток, буйство и огонь,Над округой царствовала этаЧуть хмельная, грозная гармонь.
Но однажды где-то в отдаленье,Там, где спит подлунная трава,Тихое, неслыханное пеньеЗазвучало, робкое сперва,
А потом торжественней и вышеК небу, к звездам, к сердцу полилось…В жизни мне немало скрипок слышать,И великих скрипок, довелось.
Но уже не слышал я такую,Словно то из лунности самойМузыка возникла и, ликуя,Поплыла над тихою землей,
Словно тихой песней зазвучалиБелые вишневые сады…И от этой дерзости вначалеЗамолчали грозные лады.
Ну а после, только ляжет вечер,Сил избыток, буйство и огонь,К новой песне двигалась навстречуЧуть хмельная грозная гармонь.
И, боясь приблизиться, должно быть,Все вокруг ходила на басах,И сливались, радостные, обаВ поединок эти голоса.
Ночи шли июльские, погожие,А в гармони, сбившейся с пути,Появилось что-то непохожее,Трепетное, робкое почти.
Тем сильнее скрипка ликовалаИ звала, тревожа и маня.Было в песнях грустного немало,Много было власти и огня.
А потом замолкли эти звуки,Замолчали спорщики мои,И тогда ударили в округеС новой силой диво-соловьи.
Ночь звездою синею мигала,Петухи горланили вдали.Разве мог я видеть с сеновала,Как межой влюбленные прошли,
Как, храня от утреннего холода,-Знать, душа-то вправду горяча —Кутал парень девушку из городаВ свой пиджак с горячего плеча.
ПЕТУХИ
С ними ходила клуша,Прятала в дождь под крылья.Они не любили лужиИ умывались пылью.Много ли в жизни нужноВ раннюю пору эту?Бегали стайкой дружнойПо зеленому лету.
Но к осени ясно стало —К осени выросли перья:Два петуха в стае,И вместе нельзя теперь им.
И раньше или позднееБыть великому спору:Который из них сильнее,Кому вожаком быть впору.
А кому под топор на плахе,Такова уж петушья участь.Мой дед в домотканой рубахеДаже рукав не засучит.
Вот уж и снег спускается —Быть кровавому спору.Словно клинки, сшибаютсяЗлые кривые шпоры.
Хлещут петушьи крыльяХлеще ременной плетки.Даже про корм забылиХорошенькие молодки.
И наблюдали куры,Сбившись от стужи в груду,Как за село понуроШел он, весь красногрудый.
Он жил у меня в сарае,Куда я ходил за сеном.Про это один я знаю,Я да гнилые стены.
Я сыпал овес на току ему,А ночью он тоже спал.Но если птицы тоскуют,Всю зиму он тосковал.
Он стал и сильней и строжеИ пережил зиму ту,А весной ему стало тоже,Тоже невмоготу.
Вышел, качая гребнем,Красным, словно кирпич,И раздался по всей деревнеБоевой петушиный клич!
Вздрогнул вожак и дажеНе принял повторный бой.А мой среди кур похаживал,Покачивая головой.
СЕРЖАНТ ЗАПАСА
Мне позабыть уже не рано,Как сапоги на марше трут.Рука, отвыкнув от нагана,Привыкла к "вечному перу".С шинели спороты петлички,Других не взять у старшины,И все солдатские привычкиКак будто вовсе не нужны.
Все реже думаю меж делом,Что кто-то новенький в строюБерет навскидку неумелоВинтовку звонкую мою.
Что он, не знающий сноровки,Влюбленный в "вечное перо",Клянет неправильность винтовки,Бросавшей в зависть снайперов.
И для него одно и то же:Сержант иль кто-нибудь другойХранил в подсумке желтой кожиВ обоймы собранный огонь.
Но мне бы все же знать хотелось,Что, не отставши от других,Он будет быстро и умелоДырявить черные круги.
Но ведь моя винтовка сжатаВ его неопытных руках.И до сих пор зовут сержантомМеня ребята из полка:
Все тот же я, повадки те же,И та же собранность в лице,И глаз, который неизбежноСажает душу на прицел.
И если я слыву спокойным,Так это значит – до сих порЯ помню сдержанность обоймыИ выжидающий затвор.
КОЛОДЕЦ
