Евгений Витковский - Век перевода. Выпуск первый (2005)
НЕКОЕЙ СВОДНЕ
Глаза бесперерывно плачут гноем,На черепе — клок покупных волос,Заглядывает в пасть обвислый нос,Слюна течет, подобная помоям;
И смрадный дух, знакомый свинобоям,Окрестных мух влечет на сей отброс(Могильщик бы давно его унес,Да мертвецы зайдутся гневным воем).
Скелет, влачащий четки да костыль,Иль вурдалак, а если вам угодней,То василиск, иль оборотень, иль
Сам дьявол, прямиком из преисподней…Перекрести — рассыпался бы в пыль,Когда б не звался старой мерзкой сводней.
ХУЛИАН ДЕЛЬ КАСАЛЬ (1863–1893)
СМЕРТЬ МОИСЕЯ
Госпоже Аврелии Кастильо де Гонсалес
Библейское предание IСветило завершало дневный ход,Светило угасало в блеске алом;И над пустыней сумеречных водБыл опрокинут бледный небосводОгромным алавастровым фиалом.
И веял на простор морских зыбейТончайший аромат лесов зеленых,Которые росли близ волн соленых;И трепетные стаи голубейСкрывались на ночлег в масличных кронах.
И шепот густолистых сикоморСтруился, лепету оливы вторя;Плескали крылья; и в вечерний хорМычание влилось: к отрогам горСтада от Мертвого влачились моря.
Стада шагали, опустив глаза,Стада стремились прочь от горькой глади;И наступало время петь цикаде…И зрела благодатная лозаПространных виноградников Энгади.
Последний луч простерся над водой…Ведомые угрюмым бедуином,Верблюды шли несчетной чередой;И тяжки были их горбатым спинамТюки с алоэ, миррой, розмарином.
И тьмою твердь укрыли облака,И стало море Мертвое незримо;А бедуины путь держали мимо,И ни един не видел старика,Ступавшего по склонам Аварима…
Провозгласивший некогда законВеликому народу иудеев,Отдохновения возжаждал он;И двинулся, исполнив и содеяв,Всевышнему вознесть последний стон.
И были травы горные колючи,И восходил пророк, и был он бос.И на вершине каменистой кручиОн, устремляя взор в ночные тучи,Последнюю молитву произнес.
II«Сто двадцать весен и сто двадцать зимИспепелили немощное тело;И дух мой угасает купно с ним,Но вера и досель не оскудела.Да, правил я Тобой сужденный путь,Но кончена стезя моя земная;Трудился я, не смея отдохнуть,Ни страха, ни отчаянья не зная;Я, зривший пламень Твоего столпа,Усердствовал в служенье неустанном;Но тернии растит моя тропа,И небеса поволоклись туманом;Меня забыли в племени моем,И поприща былого не осталось;И по земле отныне мы вдвоемВлечемся: я — и горькая усталость;И я взываю: Господи! укройБлагословенною могильной теньюТого, кто жаждет мира, как герой,Отдавший силы славному сраженью.
Ужели нужен я людскому роду,Коль убывает утомленный слух,И зренье иссякает год от году,И черною тоской охвачен дух?Да! время, хоть оно разит нескоро,Браздами прочертило мне чело,И унесло былую ясность взора,И светлые виденья унесло;И холодны, как лед, мои седины,И мой хребет сгибается в дугу…Ты внемлешь эти вздохи? Ни единыйЯ без усилья сделать не могу.
О, смилуйся над немощным рабом,Который искони Тебе был верен,А нынче в Твой обетованный домСкребется, схожий с изнуренным зверем!
IIIОн застенал, как позабытый пес,Потом умолк… Недвижный, как утес,Остался Моисей на горной тверди,И ждал, дабы явился Ангел СмертиИ душу возрыдавшую унес.
И выслал Бог сурового гонца…Но тот витал, приблизиться не смея,И старого не тронул мудреца,Зане объял седины МоисеяГорящий нимб тернового венца!
И не был явлен вожделенный знакИ понял старец, что вотще и втунеМольбы летели в запредельный мрак,Подобно волнам, вздыбленным в буруне…И выпрямился он, и молвил так.
IV«Я кротостью покоя не обрел…Смиренье ныне уступает гневу!Светилам внятен жалобный глагол,И зверю, и несмысленному древу, —Но не Тебе, Всевидящий Творец,Презревший муку племени людского,Не милующий плачущих сердец,Не внемлющий отчаянного слова,Не ставивший вовек препоны злу,Не даровавший праведным награды…Услышь! Я в небо возношу хулу,Когда молитве небеса не рады!
Услышь! Тебе глаголет жалкий прах!Пророком бывший, ныне ставший тленом,Тебе во славу, сатане во страхЯ ратовал с усердьем неизменным.Зачем не умеряешь эту боль,Зачем не утоляешь эту жажду?Зачем — ответствуй, Боже! — и докольВлачить страданье, коим ныне стражду?Зачем Ты сокрушал мои мечты?Зачем дарил и тотчас отнимал их?Зачем, Господь немилосердный, ТыВеликим сотворил меня средь малых?
О сеятель, забывший о посеве!О Ты, поправший собственный закон, —Я гневаюсь! И, говоря во гневе,Сулю Тебе неслыханный урон!Освобожденный от былого плена,Пылает факел моего ума!И круг земной, забав Твоих аренаИ рода человечьего тюрьма,Назавтра обратится битвы полем!О, я взбунтую злополучный род,И, вопреки томлениям и болям,Оковы Божьи смертный разорвет.
Там, где согласно шелестят леса,Восставлено Тобою древо было:Его питала светлая росаИ согревало ясное светило;Оно росло, оно стремилось вверх,Оно укрыло травы доброй сенью…Ты Сам его растил — и Сам поверг,Ты, недоступный страху и сомненью!Растил и я Господней славы стволИ пестовал его в миру, в которомПовергну это средоточье золПеред смятенным человечьим взором».
VИ внял Господь сей дерзновенный глас,Подобный реву буйного потока,И гневом возгорелось Божье око,И гром твердыню горную сотряс,И молния ударила в пророка.
И умер порицавший Судию…А Бог сошел во славе и печали,И хладный прах воспринял в пясть Свою,И схоронил в неведомом краю,Где никогда молитвы не звучали.
Эли Бар-Яалом{2}
ИЕГУДА ГАЛЕВИ (до 1075 — после 1141)
РАБЫ ОБСТОЯТЕЛЬСТВ
Все рабы обстоятельств — рабы у рабов.Лишь Единого раб — без цепей и оков.Оттого я воскликну, судьбу избирая:«Мне уделом — Единый, во веки веков!»
НАТАН АЛЬТЕРМАН (19Ю — 1970)
ТАК ПОКИДАЮТ ГОРОД
Один бизнесменвернулся домойзакрыл за собоюзамок двернойсосчитал свои деньгив доме пустомсосчитал и своихврагов, а потомстер из памятивсе именаодно оставилна все временаи, свет погасиви окно распахнув,отрастил себе крылья,перья и клювпрыжок за окнокак крылатая теньнад спящим городомпролетел
РАХЕЛЬ (1890–1931)
Ты так, как и встарь, до конца — предо мной:далекий и близкий, чужой и родной.Ты — рана на сердце, и кровь, как в огне,алеет, сверкает, поет в вышине.Послушай, как голос кричит в никуда:тебе, для тебя, о тебе — навсегда…
ЙОНАТАН ГЕФЕН (р. 1947)
