Сборник Сборник - Моё лучшее стихотворение
1952
Сергей Васильев
Голубь моего детства
Прямо с лёта, прямо с хода,поражая опереньем,словно вестник от восхода,он летит в стихотворенье.
Он такой, что не обидит,он такой, что видит место, —он находит для насестасамый лучший мой эпитет.И ворчит, и колобродит,и хвостом широким водит,и сверкает до ознобавсеми радугами зоба.Мне бы надо затвориться,не пускать балунью-птицу,но я так скажу: ни разуптицам не было отказу!С милым гостем по соседствулюбо сердцу и перу!..Встань, далекий образ детства,белый голубь на ветру.…Было за полдень. В оградуна саврасом жеребцевъехал всадник с мутным взглядомна обветренном лице.Всадник спешился. Оставилу поленницы коняи усталый шаг направилсразу прямо на меня.И, оправя лопотину[1],он такую начал речь:«Понимаешь, парень, в спинуугодила мне картечь.Понимаешь… мне того…Плоховато малость.Понимаешь… жить всегоерунду осталось.Воевал я не за этим!..»Он придвинулся ко мне,и я в ужасе заметилкровь на раненой спине.Я — от страха в палисадник,пал в крыжовник и реву…
Только вижу: бледный всадникопустился на траву.Только вижу, как бараньяшапка валится на чуб,только слышу, как страданьяулетают тихо с губ.
Мне, конечно, стало горько,стало тягостно до слез —я к нему из-за пригорка,побеждая страх, пополз.«Понимаю, — говорю,—понимаю дюже…Может, спину, — говорю,—затянуть потуже?Понимаю, — говорю, —но куда ж деваться?»(Говорю, а сам горю —не могу сдержаться.)
Теребя траву руками,всадник веки опустили, тяжелую, как камень,чуя смерть, заговорил:«Ты челдон, и я челдон.Оба мы челдоны…Положи свою ладоньна мои ладони.Слышишь, сполохи гудутпо всему заречью —беляки по нашим бьютрассыпной картечью.На семнадцать верст окрестбелые в селеньях,так что, кроме этих мест,нашим нет спасенья.Я, родной мой, прискакална заимку эту,чтобы дать своим сигнал,если белых нету.Мы бы стали по врагубить из-за прикрытья…Понимаешь, не могудальше говорить я».
Было душно. К придорожьюмедом веяло с гречих.Всадник вздрогнул страшной дрожью,отвернулся — и затих.
Я, конечно, понял сразуто, что он не досказал.И решил, как по приказу:надо выбросить сигнал!Я — домой. Комод у входа.Открываю я комод!Вижу: в ящиках комода —свалка, черт не разберет!В верхнем пусто. В среднем тесно.В нижнем? В ворохе тряпьятеткин шелковый воскресныйполушалок вижу я!Мне не жалко полушалка —разрываю пополам!Полушалка мне не жалко…На чердак бегу. А тамсо своей подругой вместе,боевой и злой на вид,на березовом насестеголубь мраморный сидит!«Что ж! — кричу, — послужим, дядя!Повоюем на лету!»И, багровый клок приладяк голубиному хвосту,я свищу: «Вали на волю!»
И пошел винтить трубачпо воздушному по полю,по кривой рывками вскачь!То петлями, то кругами,то в разлете холостом!И багровый шелк, как пламя,За его густым хвостом.То на выпад, то на спинку,то как ястреб от ворон!..
Вихрем прибыл на заимкупартизанский эскадрон.Солнце падало. Смеркалось.Скрылись белые за мыс.Восемь раз разбить пытались —восемь раз стекали вниз.Над заимкой тучи плыли.У заката на видулюди всадника зарылипод калиною в саду.И поставили подсолнуху него над головой.И не дрогнул тот подсолнух,и стоял, как часовой.А когда дневное лихозаступили тьма и тишь,эскадрон ушел по тихойдальним бродом за Иртыш.И не мог я наглядетьсяНа подсолнух ввечеру.
О далекий образ детствабелый голубь на ветру!
1934
Евгений Винокуров
Синева
Меня в Полесье занесло.За реками и за лесамиЕсть белорусское село —Все с ясно-синими глазами.
С ведром, босую, у рекиДевчонку встретите на склоне.Как голубые угольки,Глаза ожгут из-под ладони.
В шинельке — видно, был солдат! —Мужчина возится в овине.Окликни, он поднимет взгляд,Исполненный глубокой сини.
Бредет старуха через льныС грибной корзинкой и с клюкою,И очи древние полныГолубоватого покоя.Пять, у забора, молодух —Судачат, ахают, вздыхают.Глаза — захватывает дух! —Так синевой и полыхают.
Девчата? Скромен их наряд,Застенчивые чаровницы,Зардевшись, синеву дарят,Как драгоценность, сквозь ресницы.
1955
Андрей Вознесенский
Параболическая баллада
Судьба, как ракета, летит по параболеОбычно — во мраке, и реже — по радуге.
Жил огненно-рыжий художник Гоген.Богема, а в прошлом торговый агент.Чтоб в Лувр королевский попасть из Монмартра,Он дал кругаля через Яву с Суматрой!Унесся, забыв сумасшествие денег,Кудахтанье жен, духоту академий.Он преодолел тяготенье земное.Жрецы гоготали за кружкой пивною:«Прямая — короче, парабола — круче.Не лучше ль скопировать райские кущи?»
А он уносился ракетой ревущейСквозь ветер, срывающий фалды и уши,И в Лувр он попал не сквозь главный порог —Параболой гневно пробив потолок!
Идут к своим правдам, по-разному храбро,Червяк — через щель, человек — по параболе.Жила-была девочка рядом в квартале.Мы с нею учились, зачеты сдавали.Куда ж я уехал! И черт меня несМеж грузных тбилисских двусмысленных звезд!Прости мне дурацкую эту параболу.Простывшие плечики в черном парадном…О, как ты звенела во мраке вселеннойУпруго и прямо — как прутик антенны!А я все лечу, приземляясь по ним —Земным и озябшим твоим позывным,Как трудно дается нам эта парабола!..
Сметая каноны, прогнозы, параграфы,Несутся искусство, любовь и история —По параболической траектории!В сибирской весне утопают калоши…А может быть, все же прямая — короче?
1959
Александр Гатов
Встреча
Хотя миновало полвека,Я помню ту встречу, тот поезд,В котором восставших матросовСудить из Одессы везли.Я с мамой в толпе на перроне,На харьковском душном вокзале.В руках у нас красные астры,И боль и тревога в сердцах.
Товарных вагонов оконцаВ железных решетках; за нимиПростые крестьянские лица,Усталы, небриты они…И золотом на бескозырках —«…Потемкин Таврический». Люди,Поднявшие красное знамя!«Герои», — я слышу вокруг.
И вот через головы стражиЦветы полетели в оконца.И жесткие руки в оковахОбратно бросают цветы.И радость в глазах у матросов:— Спасибо! Товарищи! Братья! —А стражники курят спокойно:Цветы, мол. Не бомбы. Пускай…
Гудок паровоза. ВагоныОсями скрипят, шевелятся.На север, где будет расправа!— Прощайте! Мужайтесь, друзья! —Держу я ту астру, что бросилПотемкинец через решетку —Усатый, с бровями ржаными,С огнем и смешинкой в глазах.
И долго хранил я подарок.И, в бурях Октябрьских встречаяМатросов с оружьем, в бушлатах,В их грозные лица смотрел.Казалось, что встречу я друга,Который ребенку когда-то,Мне бросил ту красную астру —Дар сердца и мужества зов.
1955
