Роберт Рождественский - Лучшие стихи и песни

а потом клокоча от гнева:

– Люди!

Что ж это

Ведь при мне вы

тоже кое-что

различали.

Шли,

с моею правдой не ссорясь,

хоть и медленно,

да осторожно…

Я темней становилась нарочно,

чтобы вас не мучила совесть,

чтобы вы не видели грязи,

чтобы вы себя

не корили…

Разве было плохо вам?

Разве

вы об этом тогда

говорили?

Разве вы тогда понимали

в беспокойных красках рассвета?

Вы за солнце

луну принимали.

Разве я

виновата в этом?

Ночь, молчи!

Все равно не перекричать

разрастающейся в полнеба зари.

Замолчи!

Будет утро тебе отвечать.

Будет утро с тобой говорить.

Ты себя оставь

для своих льстецов,

а с такими советами к нам

не лезь —

человек погибает в конце концов,

если он скрывает

свою болезнь.

…Мы хотим оглядеться

и вспомнить теперь

тех,

кто песен своих не допел до утра…

Говоришь,

что грязь не видна при тебе?

Мы хотим ее видеть!

Ты слышишь?

Пора

знать,

в каких притаилась она углах,

в искаженные лица врагов взглянуть,

чтобы руки скрутить им!

Чтоб шеи свернуть!

…Зазвенели будильники на столах.

А за ними

нехотя, как всегда,

коридор наполняется скрипом дверей,

в трубах

с клекотом гулким проснулась вода.

С добрым утром!

Ты спишь еще?

Встань скорей!

Ты сегодня веселое платье надень.

Встань!

Я птицам петь для тебя велю,

Начинается день.

Начинается

день!

Я люблю это время.

Я

жизнь люблю!

Творчество

Э. Неизвестному

Как оживает камень?

Он сначала

не хочет верить

в правоту резца…

Но постепенно

из сплошного чада плывет лицо.

Верней —

подобие лица.

Оно ничье.

Оно еще безгласно.

Оно еще почти не наяву.

Оно еще

безропотно согласно

принадлежать любому существу.

Ребенку,

женщине,

герою,

старцу…

Так оживает камень.

Он —

в пути.

Лишь одного не хочет он:

остаться

таким, как был.

И дальше не идти…

Но вот уже

с мгновением великим

решимость Человека сплетена.

Но вот уже

грудным, просящим криком

вся мастерская

до краев полна:

«Скорей!

Скорей, художник!

Что ж ты медлишь?

Ты не имеешь права

не спешить!

Ты дашь мне жизнь!

Ты должен.

Ты сумеешь.

Я жить хочу!

Я начинаю

жить.

Поверь в меня светло и одержимо.

Узнай!

Как почку майскую, раскрой.

Узнай меня!

Чтоб по гранитным жилам

пошла

толчками

каменная кровь.

Поверь в меня!..

Высокая,

живая,

по скошенной щеке

течет слеза…

Смотри!

Скорей смотри!

Я открываю

печальные

гранитные глаза.

Смотри:

я жду взаправдашнего ветра.

В меня уже вошла

твоя весна!..»

А человек,

который создал

это,

стоит и курит около окна.

1961

Да, мальчики!

Мы – виноваты.

Виноваты очень:

Не мы

с десантом

падали во мглу.

И в ту —

войной затоптанную —

осень

мы были не на фронте,

а в тылу.

На стук ночной

не вздрагивали боязно.

Не видели

ни плена,

ни тюрьмы!

Мы виноваты,

что родились поздно.

Прощенья просим:

виноваты мы.

Но вот уже

и наши судьбы

начаты.

Шаг первый сделан —

сказаны слова.

Мы начаты —

то накрепко,

то начерно.

Как песни,

как апрельская трава…

Мы входим в жизнь.

Мы презираем блеянье.

И вдруг я слышу разговор о том,

что вот, мол, подрастает поколение.

Некстати… непонятное…

Не то…

И некто —

суетливо и запальчиво, —

непостижимо злобой

увлечен,

уже кричит,

в лицо нам

тыча пальцем:

«Нет, мальчики!»

Позвольте,

он – о чем?

О чем?

Нам снисхождения не надо!

О чем?

И я оглядываю их:

строителей,

поэтов,

космонавтов —

великолепных мальчиков моих.

Не нам брюзжать,

Не нам копить обиды:

И все ж таки

во имя

всей земли:

«Да, мальчики!»

Которые с орбиты

космической

в герои

снизошли!

Да, мальчики,

веселые искатели,

отбившиеся

от холодных рук:

Я говорю об этом

не напрасно

и повторять готов

на все лады:

Да, мальчики в сухих морозах Братска!

Да, мальчики, в совхозах Кулунды!

Да,

дерзновенно

умные

очкарики —

грядущее

неслыханных наук!

Да, мальчики,

в учениях тяжелых,

окованные

строгостью

брони.

Пижоны?

Ладно.

Дело

не в пижонах.

И наше поколенье —

не они.

Пусть голосят

о непослушных детях

в клубящемся

искусственном дыму

лихие спекулянты

на идеях,

не научившиеся

ничему.

А нам смешны

пророки

неуклюжие.

Ведь им ответить сможем мы сполна.

В любом из нас клокочет революция

Единственная.

Верная.

Одна.

Да, мальчики!

Со мною рядом встаньте

над немощью

придуманной

возни.

Да, мальчики!

Работайте, мечтайте.

И ошибайтесь, —

Дьявол вас возьми!

Да, мальчики,

выходим в путь негладкий!

Боритесь

с ложью!

Стойте на своем!

Ведь вы не ошибетесь

в самом главном.

В том флаге, под которым мы живем!

1963

История

История!

Пусть я —

наивный мальчик.

Я верил слишком долго,

слишком искренне,

что ты —

точнее

всяких математик,

бесспорней

самой тривиальной

истины…

Но что поделать, —

мальчики стареют.

Твои ветра

по лицам их секут…

Секунды предъявляют счет столетьям!

Я говорю от имени

секунд…

История —

прекрасная, как зарево!

История —

проклятая, как нищенство!

Людей преображающая заново

и отступающая

перед низостью.

История —

прямая и нелепая!

Как часто называлась ты —

припомни! —

плохой,

когда была

великолепною!

Хорошей —

хоть была

постыдно

подлой!

Как ты зависела

от вкусов мелочных.

От суеты.

От тупости души.

Как ты боялась властелинов,

мерящих

тебя на свой

придуманный аршин!

Тобой клянясь,

народы одурманивали.

Тобою прикрываясь,

земли

грабили!

Тебя подпудривали.

И подрумянивали.

И перекрашивали!

И перекраивали!

Ты наполнялась

криками истошными

и в великаны

возводила

хилых…

История!

Веселая

история!

Послушай!

Ты ж не просто

пыль архивов!

История!..

Сожми сухие пальцы.

Живое сердце

людям отвори.

Смотри,

как по-хозяйски

просыпаются

бессмертные создатели твои!

Они проглатывают

немудреный завтрак.

Торопятся.

Целуют жен своих.

Они

уходят!

И зеленый запах

взволнованно окутывает их.

Им солнце бьет в глаза.

Гудки

аукают.

Плывет из труб

невозмутимый дым…

Ты станешь

самой точною

наукою!

Ты станешь.

Ты должна.

Мы

так

хотим.

1963

Стихи о Хане Батые

А. Ковалеву

А все-таки ошибся старикан!

Не рассчитал всего впервые в жизни.

Великий хан.

Победоносный хан.

Такой мудрец и – надо же! —

ошибся.

Текла, ревя и радуясь, орда.

Ее от крови било и качало.

Разбросанно горели города,

и не хватало стрел в больших колчанах.

Белели трупы

недругов босых.

Распахивал огонь любые двери!

Дразнил мороз.

Смешил чужой язык.

И сабли от работы не ржавели.

И пахло дымом, потом и навозом…

Все, что еще могло гореть, спалив,

к тяжелым пропылившимся повозкам

пришельцы гнали

пленников своих.

Они добычею в пути менялись.

И, сутолоку в лагерь принося,

всех ставили к колесам.

И смеялись:

«Смерть!» —

если ты был выше колеса.

У воина рука не задрожит.

Великий хан все обусловил четко.

Везло лишь детям.

Оставались жить

славянские мальчишки и девчонки.

Возвышенные, как на образах,

что происходит —

понимали слабо…

Но ненависть в заплаканных глазах

уже тогда —

не детская —

пылала!

Они молчали. Ветер утихал.

Звенел над головами рыжий полдень…

И все-таки ошибся

мудрый хан!

Ошибся хан и ничего не понял!..

Они еще построятся в полки.

Уже грядет, уже маячит битва!..

Колеса были слишком высоки.

А дети подрастают

очень быстро.

1964

Винтики

Время

в символах разобраться!

Люди – винтики.

Люди – винтики…

Сам я винтиком был.

Старался!

Был безропотным.

Еле видимым.

Мне всю жизнь

за это расплачиваться!

Мне себя, как пружину,

раскручивать!

Верить веку.

И с вами

раскланиваться,

Люди-винтики,

Люди-шурупчики.

Предначертаны

ваши шляхи,

назначение каждому

выдано.

И не шляпы на вас,

а шляпки.

Шляпки винтиков,

Шляпки

винтиков!

Вы изнашивайтесь,

вы ржавейте,

исполняйте

все, что вам задано.

И в свою исключительность

верьте!

Впрочем,

это не обязательно.

Все равно обломают отчаянных!