Харри Мартинсон - Аниара
14
На корабле возникла секта «терок».Собравшиеся члены трут друг друга.Здесь больше женщин, но глава — мужчина,который называется «терпуг».(Словечко из доголдонских времен.)Все это связано с понятьем «пища», «кухня»,где пищу помещали на огонь.Так объясняет «Голубой архив».Вот все, что я узнал.Когда-то в школе, я припоминаю,показывали нам живое пламя.Горело деревянное полено:возник огонь и появился дыми вроде бы тепло.Полено тут же опустили в воду,веселый и живой огонь погас.Деревья — редкость. Много их рослов доголдонское время, но позднееих погубила радиоактивность.Смотрели мы, дыханье затая,как дерево рождало теплый свет.Какая даль, какая это даль.
15
Я отключаю Миму, обхожукорабль, прислушиваясь к разговорам.Вот начинает старый космонавтрассказ о Нобби — о своей любви.
— Малышка Нобби не была казиста —она болела лучевой болезнью,схватив три дозы, чуть не померла.Врачи ее выхаживали долгои гаммосалем, и ТЭБЭ-лучами.Пробыв не год, не два в палатах скорбибольничного барака Тундры-2,дешевеньким голдондером вернувшисьна Землю, стала Нобби жить, как прежде,устраивая всяческую помощьнуждавшимся на Марсе и Венере.
Народ на Марсе гробят холода,а на Венере — сырость и болота.Моя худышка просто извелась,не говорила ни о чем другом.А я — я думал о своей зазнобе:как в Тундру-2 я прилетал, как с Ноббигуляли и мечтали мы вдвоем.Я был тогда на «Максе» новичком.Наш барк ходил вначале на Венеру,но брошен был возить на шарик тундрпереселенцев с ихним обустройством.
Окончилась война тридцать вторая,вовсю внедрялся третий план контроля.Конечно, выборы и новый Дик на троне,а по подвалам — пряники для тех,кто улизнул от выборов в кусты.Исправившийся получал рюкзак,прогулочку в голдондере-тюрьме,три года торфоразработок в Тундре-9.Паршивей места просто не нашлосьна целом Марсе. Я там был разок.Но это все — наружность. Изнутрикуда страшнее этот «план контроля»,поскольку доброта на перфокартахзасчитывалась, как огромный минус,жестокость получала перевеснад затаенным даром к состраданью.
Плутали мы по зарослям контроля.Но мимы — молодчаги: содержалитакую гору сведений в порядке!Ведь всяк играл по три-четыре роли,затеявши спасительные прятки.
16
Людской поток проглатывают двери.Из-за дверей я слышу смутный гул.В нем — смесь надежд, отчаяний, безверии.Но гул помалу в песне потонул.
Мистическая песнь твердит сурово,что могут огнестойкость дароватьвиденья, поставляемые Мимой,и пустота космических пространств.
- Приди, прекрасный век, чугунный век,сжирайте все живое, огнь и хлад, —не покорится гордый человек.Приди, прекрасный век, чугунный век.
Гул побеждает. Все уходят к Миме,стенают там, как пред стеною плача,покуда из таинственных мировне поднесут им сладостный улов.
Блаженный брег поймала как-то Мима,и блеск его нас долго утешал,потом блаженный мир промчался мимо:другим далеким миром послан вал,унесший прочь блаженное виденье.Бессильна Мима против мрачных теней.
И снова охватило всех смятенье.
17
Поднаторев в нырянье в глубину,ты любишь глубиною козырять,но здесь твоим уменьям грош цена:здесь нет глубин и некуда нырять.Мы видим мнимую величинутвоих заслуг, ныряльщик в глубину.В кристалле этим славы не стяжать:ты думаешь, что истинно нырнул,а крутишься на месте все равно.И уважать твои нырки смешно.
А мудреца не манит глубина,ныряет он, но цель его ясна,нырнет — и возвращается назади сразу же снимает свой наряд,что мудрость припасла для променад.
Его конкретно интересовалото облако из белого металла,единственное в этих небесах,которое, сияя белизной,застыв беззвучно, с быстротой такойлетит, что испугается любой,лишь заикнись, как быстро день за днеммы к Лире мчимся вместе с кораблем.
Я должен был проверить блоки Мимыи вышел в космос, что необходимо.И с расстоянья в восемь километровмощь Аниары стала мне ясней.В немыслимой дали от долов Дориспобитая лодчонка, хорохорясь,на Лиру от космических гвинейвлачится, зубом времени полна.Наш груз весомее слоновьих бивней.На этот груз поставил метку «символ»недосягаемый враждебный мир.Без груза был бы бег результативней.
18
То мысленно на волю мы бежим,то от одной мечты скользим к другой —тем и живем сейчас.И животворные порывы чувств,и полная бесчувственность равноспасают нас.
Забыв ответ, в вопросы углубиться,забыв про жизнь, в мечтаниях обжиться,забыв движенье, по мирам кружиться —так учит аниарская темница.
19
И обитель Мимы женщина-пилотвошла. Без слов махнула мне рукой —и я включаю Миму.Как независим наш пилот, как неприступен,а ранит побольнее всякой розы,хотя и не — как говорят — шипами.Нет, роза ранит лишь самой собой,бывает, что поранишься колючкой,но чаще ранит просто красота,своим огнем пронзая, как шипом.
А Дорис на шестом году полета,как звездочка далекая, блестит,как искорка, застрявшая в глазу,и колет сердце золотой иглойсквозь космос одуряюще-прозрачный.Вблизи она светила, но не жгла.Чем дальше Дорис — тем острей игла.
Включаю Миму я, сажусь и жду:сейчас произойдет преображенье,лицо у женщины-космопилотазасветится, обрушится стена,скрывающая жизнь ее лица.Проявится пред Мимой все, что скрыто.И вот лицо сияет и пылает,а голову кружит небесный хмель:ведь жажда недоступного огромна,а космос так богат недостижимым!Она, как бы в объятиях богов,растерянно, восторженно смеется.Она в блаженстве. Вдруг переменилсязнак фокуса у третьего вебена.Волна другого мира вторглась в Миму.Красавица бледнеет на глазах.
Стоп, Мима. Утешай, но не терзай.Не нужно здесь показывать миры,похожие на брошенную Землю.Безвыходностями, в которых мызапутались, бродя в долинах Дорис,не стоит эту женщину томить.И для нее я выключаю Миму.Ведь Мима честно тащит на экран,не разбирая, все, что попадется.Красавица кивком благодарит:она мою заботу оценила.С порога обернувшись, молча проситпозвать ее, когда поймает Мима...Я понимаю эту речь без слов.
О теплой Дорис, о прекрасной Дорис,далекой Дорис, о звезде всех звезд,теперь осталось только тосковать.И не поймешь, в которой сторонемерцаешь ты, средь звезд неразличиматеперь, когда прошло пять лет полета.О Дорис, драгоценная звезда.
20
Теперь мы одного хотим от Мимы:чтоб из долины пролетевших волнлетели к нам далекие картиныдавно минувших радостей и бед.Путем неоднократных отражений —природа их для нас непостижима —волна изображений мчит сквозь космос,и вести всех миров к нам поступают.Приходят злые вести непрерывно.Но о добре вестей почти что нет,добро не предприимчиво по сути,оно струит всегда один и тот же свет.
21
Мечтатели мечтают, а сомненьесъедает их мечты, как кислота,но в Миме сохраняются виденья,их теплая живая красота.Я консервирую все, что походитна жизнь и утешеньем отдает.Когда по кораблю тревога бродит,когда тоска терзает людям нервы —мы с Мимой подаем мечты-консервы.
22
