Антонин Ладинский - Собрание стихотворений
Берберова уверяла, что Ладинский ненавидел Париж, а свою должность считал «лакейской», писала, что «это был озлобленный, ущемленный человек, замученный тоской по родине, всем недовольный, обиженный жизнью, и не только этого не скрывавший, но постоянно об этом говоривший»[46].
О том, как Ладинский провел военные годы, сведений очень мало. Весной 1941 г. он еще в Париже, а уже в следующем году упоминается в информационной заметке «Нового журнала» как перешедший демаркационную линию и оказавшийся в «свободной зоне» Франции [47]. Но он вернулся в Париж, как только тот в августе 1944-го был освобожден от гитлеровцев.
Все, о чем пойдет речь дальше, будет больше иметь отношение к недолгой истории послевоенного возвращенчества, но для Ладинского это было неотъемлемой частью биографии, и без рассказа об этом последний период его жизни окажется не до конца понятым.
Уже через несколько месяцев после освобождения Парижа, в течение осени 1944 г. были созданы или возобновлены запрещенные в начале войны русские организации (при немцах существовало лишь подполье). Перешла на легальное положение газета «Русский патриот», выходившая с ноября 1943 г. Ладинский стал ее секретарем и одним из постоянных авторов, публиковал публицистику и эссеистику, весьма характерную для конца войны: «С той минуты, как растаяли в тумане черноморские порты <…> русские эмигранты стали гражданами вселенной. Второго сорта, конечно. <…> И вот, в водовороте мировых событий, настал момент, когда эта связь со своей страной ощутилась, как пуповина. <…> И в дни тяжких военных испытаний, и в дни побед, как через пуповину, мы чувствуем живую и кровную связь с нашей огромной и прекрасной страной»[48].
Членство в масонской ложе Ладинский после войны не восстановил[49], к тому времени его интересовали совсем иные вопросы, хотя движение советских патриотов оказало определенное влияние и на тематику докладов в парижских масонских ложах.
Воссозданное Объединение русских писателей 16 декабря 1944 г. провело в помещении Союза русских патриотов (рю Галльера, 4) свой первый литературный вечер, в котором приняли участие Ладинский, Корвин-Пиотровский, Ставров и др.[50] А на следующий день, 17 декабря, на общем собрании Союза русских патриотов были проведены выборы правления вместо существовавшего до того временного руководства. Одним из двенадцати членов правления был выбран Ладинский[51].
4 февраля 1945 г. Б.К. Зайцев писал И.А. Бунину о Н.Я. Рощине: «Его из “Русск<ого> П<атриота>” выставили, равно Любимова и М. Струве. Там теперь комбинация из младороссов и “молодых” писателей (Объединение). Убого очень. Теперь тебя будут туда тянуть, я не сомневаюсь»[52]. И действительно, в феврале 1945 г. Ладинский и В.Л. Корвин-Пиотровский пытались привлечь к сотрудничеству в «Русском патриоте» Бунина, который, впрочем, предпочел деликатно уклониться, объяснив в письме Ладинскому от 8 февраля 1945 г. свой отказ тем, что «газета — яркополитическая, а я уже давно потерял всякую охоту к какой бы то ни было политике»[53].
Вскоре, однако, и Ладинский с Корвин-Пиотровским перестали играть ведущую роль в определении курса газеты. 10 марта 1945 г. Союз русских патриотов объединился с Союзом друзей советской родины и стал называться Союзом советских патриотов. Ладинский вошел в Верховный совет новой организации. Газета, соответственно, была переименована в «Советский патриот», и определять ее политику стали совсем другие люди. Однако постоянными авторами «Советского патриота» и Ладинский, и Корвин-Пиотровский остались. Помимо них ближайшими сотрудниками газеты были А. Марков, М. Струве, А. Бахрах, Б. Пантелеймонов, Ю. Софиев, А. Руманов. В «Советском патриоте» печатались также А. Даманская, А. Присманова, А. Гингер, М. Гофман, Г. Иванов, И. Одоевцева, Л. Зуров, П. Ставров, Ю. Анненков, Н. Бердяев, В. Андреев, А. Ремизов, П. Боранецкий, С. Маковский и многие другие, чьи имена в этом ряду сегодня могут вызвать удивление. Но в 1945 г. формы и структуры послевоенной жизни еще не установились, не прояснились позиции, даже противостояние не выражалось открыто. Уже совсем скоро жизнь вновь разведет их по разные стороны баррикад, но пока это чем-то напоминает берлинскую ситуацию начала двадцатых, когда ничего еще не определилось и оставалось ощущение единой, общей жизни. Союз советских патриотов распространял билеты на вечера Бунина, устраивал лекции Адамовича и делал многое другое. На благодарственном молебне по случаю взятия Берлина в храме на рю Дарю присутствовали одновременно посол Богомолов, советские офицеры и эмигрантские писатели от Ладинского до Гингера и Шаршуна[54].
Ладинский в «Советском патриоте» пишет о новых фильмах, книгах, театральных постановках, выставках, о юбилее Бунина, публикует очерки о Петре I, Миклухо-Маклае, Аммиане Марцеллине, а также о Пскове, Париже, Каннах, печатает главы из романов, изредка стихи, преимущественно публицистические и не очень похожие на его довоенную лирику, слишком тяжеловесные и лобовые. Впрочем, много ли у нас было поэтов, чьи стихи идеология и война делали лучше?
Продолжает писать и публицистику, рассуждая о советском и эмигрантском патриотизме и делая недвусмысленные выводы: «Советская государственность есть то, что мы должны понять и принять, как новую орфографию, чтобы наши печальные воспоминания о родных пепелищах и школьных днях превратились в один прекрасный день в радостную реальность — единение с нашей страной»[55].
В это время Ладинский вновь проявляет большую активность: на вечерах читает стихи и делает доклады о советской поэзии, присутствует на собраниях, сопровождает приехавшего в Париж К. Симонова и 12 августа 1946 г. выступает с приветственным словом на его литературном вечере, входит в редакционную комиссию по подготовке научно-литературного журнала, который намеревался выпускать Союз советских патриотов (из этой затеи, впрочем, ничего не вышло).
Хочет, чтобы с его мнением считались, и когда возникают разногласия в «Русском сборнике», заявляет о своем отказе от участия. Б. Пантелеймонов по этому поводу шутливо писал Бунину 16 марта 1946 г.: «Дорогой Иван Алексеевич. Какие события мы переживаем, ужас: речь Черчилля, события в Персии, отказ Ладинского от участия в Сборнике. Вы тоже, наверное, не спите по ночам, придумывая, как бы спасти наш сборник и вернуть Ладинского… хочу просить Вас возглавить делегацию (Ремизов, Тэффи, Бенуа, Маковский), которая пойдет на Галлера, в “Советский патриот”, дождется приема у самого А.П. Ладинского и объявит ему о нашей полной капитуляции»[56].
Очерк в «Русский сборник» Ладинский в конце концов дал, но волнует его в это время другое: он начинает новый роман. Объявление о том, что роман готовится к печати, было опубликовано на обложке сборника «Роза и смерть», но задолго до того появилась заметка следующего содержания: «18 мая в тесном кругу писателей и деятелей искусства А.П. Ладинским был прочтен отрывок из его нового романа “Взирая на лилии” (жизнь Христа). Отрывок — глава об Ироде и Саломее — ярко и образно написанный, вызвал живейший интересу всех присутствующих. Были на чтении: Г.В. Адамович, И.А. Бунин, Н.Н. Евреинов, Г.В. Иванов, И.В. Одоевцева, А.В. Руманов, М.А. Струве, Н.А. Тэффи»[57]. Впрочем, уже через год замысел романа несколько изменился, а в хронике «Советского патриота» появилось сообщение: «А.П. Ладинский работает над новым историческим романом из эпохи имп. Юлиана и языческой реакции, в котором проводит параллель между современностью и первыми веками христианской веры»[58].
30 июня 1946 г. на торжественном собрании в зале театра Иена Ладинский получил советский паспорт. Он был в первой партии эмигрантов, получавших советские паспорта. Вместе с ним должны были получить паспорта из рук советского посла Н.Е. Богомолова и ген. консула Н.П. Емельянова митрополит Евлогий (который, впрочем, на собрании не присутствовал, сказавшись больным), адмирал Д.Н. Вердеревский, профессор А.П. Марков, писатели Б.Г. Пантелеймонов, Н.Я. Рощин и др.[59]
Тремя неделями позже, 21 июля, в битком набитом зале «Мютюалитэ» состоялось второе собрание, на котором выступали посол Богомолов, Константин Симонов, Илья Эренбург. Вслед за ними произнес речь Ладинский: «Если кому нужно быть со своим народом, так это писателю или поэту. Пропасть между нами и советскими писателями теперь исчезает. Слово «эмигрантский» уже отходит в область преданий»[60].
Вскоре новоявленный советский гражданин посвящает своему паспорту эссе, которое начинается так: «За лиловатыми страничками советского паспорта, за его печатями и консульскими формулами возникает весь огромный советский мир, а вместе с ним и милая русская природа»[61].
К осени 1946 г. постановление ЦК ВКП(б) о журналах «Звезда» и «Ленинград» немного отрезвляет некоторые горячие головы, но Ладинский не придает ему большого значения, продолжая гнуть свою линию: «Эмиграция не могла в чужой стране создать русский воздух. Все в нем было временное, в этом условном государстве в государстве. Что, например, делать в нем писателям? Рукописи написанных книг лежат в ящиках, переводы валяются у издателей»62.
