Александр Вертинский - Собрание стихотворений
Нас считают маленькой и теснят во всем.
И хотя мы мамою не очень избалованы,
Все же мы умеем поставить на своем.
Из-за нас страдают здесь очень-очень многие.
Летом в Евпатории был такой момент,
Что Володя Кустиков принял грамм цикория.
Правда, он в гимназии, но почти студент.
Платьица короткие вызывают страстные
Споры до истерики с бонной и мама.
Эти бонны кроткие — сволочи ужасные.
Нет от них спасения. Хуже, чем чума!
Вечно неприятности. Не дают возможности,
Заставляют волосы распускать, как хвост.
Что это, от глупости иль от осторожности?
А кузен Сереженька все острит, прохвост!
Он и бонна рыжая целый день сопутствуют.
Ходишь, как по ниточке, — воробей в плену!..
Девочка с капризами, я Вам так сочувствую.
Вашу жизнь тяжелую я один пойму!
Детский городок
Строили дети город новый
Из морских голубых камней.
Догорал над ними закат лиловый,
Замирал в лесу соловей.
И один сказал: «Мы тут вал нароем,
Никого не допустим к нам —
Ни людей, ни зверей, и дома построим
Мы для тех, кто без пап и мам!
А другой ответил: «Нас очень много,
Этот город нам будет мал.
А давайте мы лучше попросим Бога,
Чтобы он нас к себе забрал.
Мы из солнца костер разведем над небом,
Будем шапкой луну тушить
И Большую Медведицу черным хлебом
Будем мы по ночам кормить.
Там есть ангелы. Вроде как люди, но- птицы.
Пусть они нас научат летать…»
«А ты знаешь, что там надо много молиться,
А когда же мы будем играть?»
Это третий сказал. И добавил строго:
«Этим ангелам я не рад.
Вот они мне уже оторвали ногу —
Бомбу бросили с неба в ребят…»
Они замолчали. Умолк в печали,
Захлебнувшись от слез соловей.
И, шипя как змеи, волны смывали
Недостроенный город детей…
1946
Джимми
Я знаю, Джимми, Вы б хотели быть пиратом,
Но в наше время это невозможно.
Вам хочется командовать фрегатом,
Носить ботфорты, плащ, кольцо с агатом,
Вам жизни хочется отважной и тревожной.
Вам хочется бродить по океанам
И грабить шхуны, бриги и фелуки,
Подставить грудь ветрам и ураганам,
Стать знаменитым черным капитаном
И на борту стоять, скрестивши гордо руки…
Но, к сожалению… Вы мальчик при буфете
На мирном пароходе «Гватемале».
На триста лет мы с Вами опоздали,
И сказок больше нет на этом скучном свете.
Вас обижает мэтр за допитый коктейль,
Бьет повар за пропавшие бисквиты.
Что эти мелочи, когда мечты разбиты,
Когда в двенадцать лет уже в глазах печаль!
Я знаю, Джимми, если б были Вы пиратом,
Вы б их повесили однажды на рассвете
На первой мочте Вашего фрегата…
Но вот звонок, и Вас зовут куда-то…
Прощайте, Джимми, — сказок нет на свете!
1934
Средиземное море, пароход «Теофиль Готье»
Дни бегут
Сколько вычурных поз,
Сколько сломанных роз,
Сколько мук, и проклятий, и слез!
Как сияют венцы!
Как банальны концы!
Как мы все в наших чувствах глупцы!
А любовь — это яд.
А любовь — это ад,
Где сердца наши вечно горят.
Но дни бегут,
Как уходит весной вода,
Дни бегут,
Унося за собой года.
Время лечит людей,
И от всех этих дней
Остается тоска одна,
И со мною всегда она.
Но зато, разлюбя,
Столько чувств загубя,
Как потом мы жалеем себя!
Как нам стыдно за ложь,
За сердечную дрожь,
И какой носим в сердце мы нож!
Никому не понять,
Никому не сказать,
Остается застыть и молчать.
А… дни бегут,
Как уходит весной вода,
Дни бегут,
Унося за собой года.
Время лечит людей,
И от всех этих дней
Остается тоска одна,
И со мною всегда она…
1932
Доченьки
У меня завелись ангелята,
Завелись среди белого дня!
Все, над чем я смеялся когда-то,
Все теперь восхищает меня!
Жил я шумно и весело — каюсь,
Но жена все к рукам прибрала.
Совершенно со мной не считаясь,
Мне двух дочек она родила.
Я был против. Начнутся пеленки…
Для чего свою жизнь осложнять?
Но залезли мне в сердце девчонки,
Как котята в чужую кровать!
И теперь, с новым смыслом и целью
Я, как птица, гнездо свое вью
И порою над их колыбелью
Сам себе удивленно пою:
«Доченьки, доченьки, доченьки мои!
Где ж вы, мои ноченьки, где вы, соловьи?»
Вырастут доченьки, доченьки мои…
Будут у них ноченьки, будут соловьи!
Много русского солнца и света
Будет в жизни дочурок моих.
И, что самое главное, это
То, что Родина будет у них!
Будет дом. Будет много игрушек,
Мы на елку повесим звезду…
Я каких-нибудь добрых старушек
Специально для них заведу!
Чтобы песни им русские пели,
Чтобы сказки ночами плели,
Чтобы тихо года шелестели,
Чтобы детства забыть не могли!
Правда, я постарею немного,
Но душой буду юн как они!
И просить буду доброго Бога,
Чтоб продлил мои грешные дни!
Вырастут доченьки, доченьки мои…
Будут у них ноченьки, будут соловьи!
А закроют доченьки оченьки мои —
Мне споют на кладбище те же соловьи.
1945
Дым без огня
Вот зима. На деревьях цветут снеговые улыбки.
Я не верю, что в эту страну забредет Рождество.
По утрам мой комичный маэстро так печально играет на скрипке
И в снегах голубых за окном мне поет Божество!
Мне когда-то хотелось иметь золотого ребенка,
А теперь я мечтаю уйти в монастырь, постареть
И молиться у старых притворов печально и тонко
Или, может, совсем не молиться, а эти же песенки петь!
Все бывает не так, как мечтаешь под лунные звуки.
Всем понятно, что я никуда не уйду, что сейчас у меня
Есть обиды, долги, есть собака, любовница, муки
И что все это — так… пустяки… просто дым без огня!
1916
Желтый Ангел
В вечерних ресторанах,
В парижских балаганах,
В дешевом электрическом раю,
Всю ночь ломаю руки
От ярости и муки
И людям что-то жалобно пою.
Звенят, гудят джаз-банды,
И злые обезьяны
Мне скалят искалеченные рты.
А я, кривой и пьяный,
Зову их в океаны
И сыплю им в шампанское цветы.
А когда наступит утро, я бреду бульваром сонным,
Где в испуге даже дети убегают от меня.
Я усталый, старый клоун, я машу мечом картонным,
И лучах моей короны умирает светоч дня.
Звенят, гудят джаз-банды,
Танцуют обезьяны
И бешено встречают Рождество.
А я, кривой и пьяный,
Заснул у фортепьяно
Под этот дикий гул и торжество.
На башне бьют куранты,
Уходят музыканты,
И елка догорела до конца.
Лакеи тушат свечи,
Давно замолкли речи,
И я уж не могу поднять лица.
И тогда с потухшей елки тихо спрыгнул желтый Ангел
И сказал: «Маэстро бедный, Вы устали, Вы больны.
Говорят, что Вы в притонах по ночам поете танго.
Даже в нашем добром небе были все удивлены».
И, закрыв лицо руками, я внимал жестокой речи,
Утирая фраком слезы, слезы боли и стыда.
А высоко в синем небе догорали божьи свечи
И печальный желтый Ангел тихо таял без следа.
1934
Париж
Жене Лиле
в день девятилетия нашей свадьбы
Девять лет. Девять птиц-лебедей,
Навсегда улетевших куда-то…
Точно девять больших кораблей.
Исчезающих в дымке заката.
Что ж, поздравлю себя с сединой,
А тебя — с молодыми годами,
С той дорогой, большой и прямой,
Что лежит, как ковер голубой,
Пред тобой. Под твоими ногами.
Я — хозяин и муж и отец.
У меня обязательств немало.
Но сознаюсь тебе наконец:
Если б все начиналось сначала,
Я б опять с тобой стал под венец!
Чтобы ты в белом платье была,
Чтобы церковь огнями сияла,
Чтобы снова душа замерла
И испуганной птицей дрожала,