Осип Мандельштам - Осип Мандельштам. Сочинения
<Октябрь> 1914
Реймс и Кельн
...Но в старом Кельне тоже есть собор,Неконченный и все-таки прекрасный,И хоть один священник беспристрастный,И в дивной целости стрельчатый бор.
Он потрясен чудовищным набатом,И в грозный час, когда густеет мгла,Немецкие поют колокола:– Что сотворили вы над реймским братом?
Сентябрь 1914
***
В белом раю лежит богатырь:Пахарь войны, пожилой мужик.В серых глазах мировая ширь:Великорусский державный лик,
Только святые умеют такВ благоуханном гробу лежать:Выпростав руки, блаженства в знак,Славу свою и покой вкушать.
Разве Россия не белый райИ не веселые наши сны?Радуйся, ратник, не умирай:Внуки и правнуки спасены!
Декабрь 1914
Аббат
Переменилось все земное,И лишь не сбросила земляСутану римского покрояИ ваше золото, поля.
И, самый скромный современник,Как жаворонок, Жамм поет,-Ведь католический священникЕму советы подает!
Священник слышит пенье птичьеИ всякую живую весть.Питает все его величьеСияющей тонзуры честь.
Свет дивный от нее исходит,Когда он вечером идетИль по утрам на рынке бродитИ милостыню подает.
Я поклонился, он ответилКивком учтивым головы,И, говоря со мной, заметил:«Католиком умрете вы!»
А в толщь унынья и бездельяКакой врезается алмаз,Когда мы вспомним новоселье,Что в Риме ожидает нас!
Там каноническое счастье,Как солнце, стало на зенит,И никакое самовластьеЕму сиять не запретит.
О, жаворонок, гибкий пленник,Кто лучше песнь твою поймет,Чем католический священникВ июле, в урожайный год!
1915 (1914?)
***
У моря ропот старческой кифары...Еще жива несправедливость Рима,И воют псы, и бедные татарыВ глухой деревне каменного Крыма.
О, Цезарь, Цезарь, слышишь ли блеяньеОвечьих стад и смутных волн движенье?Что понапрасну льешь свое сиянье,Луна,– без Рима жалкое явленье?
Не та, что ночью смотрит в КапитолийИ озаряет лес столпов холодных,А деревенская луна, не боле,Луна,– возлюбленная псов голодных.
Октябрь 1915
***
Вот дароносица, как солнце золотое,Повисла в воздухе – великолепный миг.Здесь должен прозвучать лишь греческий язык:Взят в руки целый мир, как яблоко простое.
Богослужения торжественный зенит,Свет в круглой храмине под куполом в июле,Чтоб полной грудью мы вне времени вздохнулиО луговине той, где время не бежит.
И Евхаристия, как вечный полдень, длится -Все причащаются, играют и поют,И на виду у всех божественный сосудНеисчерпаемым веселием струится.
1915
***
– Я потеряла нежную камею,Не знаю где, на берегу Невы.Я римлянку прелестную жалею,-Чуть не в слезах мне говорили вы.
Но для чего, прекрасная грузинка,Тревожить прах божественных гробниц?Еще одна пушистая снежинкаРастаяла на веере ресниц.
И кроткую вы наклонили шею.Камеи нет – нет римлянки, увы.Я Тинотину смуглую жалею -Девичий Рим на берегу Невы.
Осень 1916
Мадригал
Кн. Андрониковой
Дочь Андроника Комнена,Византийской славы дочь!Помоги мне в эту ночьСолнце выручить из плена,Помоги мне пышность тленаСтройной песнью превозмочь,Дочь Андроника Комнена,Византийской славы дочь!
1916
***
О, этот воздух, смутой пьяный,На черной площади Кремля.Качают шаткий «мир» смутьяны,Тревожно пахнут тополя.
Соборов восковые лики,Колоколов дремучий лес,Как бы разбойник безъязыкийВ стропилах каменных исчез.
А в запечатанных соборах,Где и прохладно и темно,Как в нежных глиняных амфорах,Играет русское вино.
Успенский, дивно округленный,Весь удивленье райских дуг,И Благовещенский, зеленый,И, мнится, заворкует вдруг.
Архангельский и ВоскресеньяПросвечивают, как ладонь,-Повсюду скрытое горенье,В кувшинах спрятанный огонь...
Апрель 1916
***
Когда октябрьский нам готовил временщикЯрмо насилия и злобыИ ощетинился убийца-броневик,И пулеметчик низколобый,-
– Керенского распять! – потребовал солдат,И злая чернь рукоплескала:Нам сердце на штыки позволил взять Пилат,И сердце биться перестало!
И укоризненно мелькает эта тень,Где зданий красная подкова;Как будто слышу я в октябрьский тусклый день:– Вязать его, щенка Петрова!
Среди гражданских бурь и яростных личин,Тончайшим гневом пламенея,Ты шел бестрепетно, свободный гражданин,Куда вела тебя Психея.
И если для других восторженный народВенки свивает золотые,-Благословить тебя в далекий ад сойдетСтопами легкими Россия.
Ноябрь 1917
***
Кто знает, может быть, не хватит мне свечиИ среди бела дня останусь я в ночи,И, зернами дыша рассыпанного мака,На голову мою надену митру мрака,-
Как поздний патриарх в разрушенной Москве,Неосвященный мир неся на голове,Чреватый слепотой и муками раздора,Как Тихон – ставленник последнего собора!
Ноябрь 1917
***
Все чуждо нам в столице непотребной:Ее сухая черствая земля,И буйный торг на Сухаревке хлебной,И страшный вид разбойного Кремля.
Она, дремучая, всем миром правит.Мильонами скрипучих арб онаКачнулась в путь – и полвселенной давитЕе базаров бабья ширина.
Ее церквей благоуханных соты -Как дикий мед, заброшенный в леса,И птичьих стай густые перелетыУгрюмые волнуют небеса.
Она в торговле хитрая лисица,А перед князем – жалкая раба.Удельной речки мутная водицаТечет, как встарь, в сухие желоба.
<Май – июнь> 1918
Телефон
На этом диком страшном светеТы, друг полночных похорон,В высоком строгом кабинетеСамоубийцы – телефон!
Асфальта черные озераИзрыты яростью копыт,И скоро будет солнце – скороБезумный петел прокричит.
А там дубовая ВалгаллаИ старый пиршественный сон:Судьба велела, ночь решала,Когда проснулся телефон.
Весь воздух выпили тяжелые портьеры,На театральной площади темно.Звонок – и закружились сферы:Самоубийство решено.
Куда бежать от жизни гулкой,От этой каменной уйти?Молчи, проклятая шкатулка!На дне морском цветет: прости!
И только голос, голос-птицаЛетит на пиршественный сон.Ты – избавленье и зарницаСамоубийства – телефон!
Июнь 1918
***
Где ночь бросает якоряВ глухих созвездьях Зодиака,Сухие листья октября,Глухие вскормленники мрака,
Куда летите вы? ЗачемОт древа жизни вы отпали?Вам чужд и странен Вифлеем,И яслей вы не увидали.
Для вас потомства нет – увы!Бесполая владеет вами злоба,Бездетными сойдете выВ свои повапленные[16] гробы,
И на пороге тишины,Среди беспамятства природы,Не вам, не вам обречены,А звездам вечные народы.
<Осень 1920 (1917?)>
Актер и рабочий
Здесь, на твердой площадке яхт-клуба,Где высокая мачта и спасательный круг,У южного моря, под сенью югаДеревянный пахучий строился сруб!
Это игра воздвигает здесь стены!Разве работать – не значит играть?По свежим доскам широкой сценыКакая радость впервые шагать!
Актер – корабельщик на палубе мира!И дом актера стоит на волнах!Никогда, никогда не боялась лираТяжелого молота в братских руках!
Что сказал художник, сказал и работник:– Воистину, правда у нас одна!Единым духом жив и плотник,И поэт, вкусивший святого вина!
А вам спасибо! И дни, и ночиМы строим вместе – и наш дом готов!Под маской суровости скрывает рабочийВысокую нежность грядущих веков!
Веселые стружки пахнут морем,Корабль оснащен – в добрый путь!Плывите же вместе к грядущим зорям,Актер и рабочий, вам нельзя отдохнуть!
Лето 1920
А небо будущим беременно...
Опять войны разноголосицаНа древних плоскогорьях мира,И лопастью пропеллер лоснится,Как кость точеная тапира.Крыла и смерти уравнение,-С алгебраических пирушекСлетев, он помнит измерениеДругих эбеновых игрушек,Врагиню ночь, рассадник вражескийСуществ коротких ластоногих,И молодую силу тяжести:Так начиналась власть немногих...
Итак, готовьтесь жить во времени,Где нет ни волка, ни тапира,А небо будущим беременно -Пшеницей сытого эфира.А то сегодня победителиКладбища лета обходили,Ломали крылья стрекозиныеИ молоточками казнили.
Давайте слушать грома проповедь,Как внуки Себастьяна Баха,И на востоке и на западеОрганные поставим крылья!Давайте бросим бури яблокоНа стол пирующим землянамИ на стеклянном блюде облакоПоставим яств посередине.
Давайте все покроем зановоКамчатной скатертью пространства,Переговариваясь, радуясь,Друг другу подавая брашна.На круговом на мирном судьбищеЗарею кровь оледенится.В беременном глубоком будущемЖужжит большая медуница.
А вам, в безвременьи летающимПод хлыст войны за власть немногих,-Хотя бы честь млекопитающих,Хотя бы совесть ластоногих,И тем печальнее, тем горше нам,Что люди-птицы хуже зверяИ что стервятникам и коршунамМы поневоле больше верим.Как шапка холода альпийского,Из года в год, в жару и лето,На лбу высоком человечестваВойны холодные ладони.А ты, глубокое и сытое,Забременевшее лазурью,Как чешуя многоочитое,И альфа и омега бури;Тебе – чужое и безбровое,Из поколенья в поколение,-Всегда высокое и новоеПередается удивление.
1923
