Александр Големба - Я человек эпохи Миннезанга: Стихотворения
ВЕЛИКИЙ САННЫЙ ПУТЬ
Забыть. Простить. Потом заснуть.Узнать ночного бога.Течет великий санный путь,метельная дорога.
Скрипят полозья. Ноет грудь.В груди горит тревога.Течет великий санный путь,метельная дорога.
Забыть. Простить. Не в этом суть,хоть жить не так уж много!Течет великий санный путь,метельная дорога.
Великий санный. Видит Бог,идти осталось мало.В итоге всех земных тревогбредем, дыша устало.
Упряжкой. В стужу. В снег и в муть.В скрип отчего порога.Великий санный. Всё забудь.Осталось жить немного.
«Я не знаю, что делать с грустью…»
Я не знаю, что делать с грустью,я не знаю, что делать с кровью;если реки стремятся к устью,человек устремлен к верховью.
Истончается это верховье,исчезает в песках и в травах –и на мягкое изголовьеупадают головы бравых.
Прерывается вновь дыханье,чтобы не возвратиться снова, –хорошо ли вам ранней раньюв небе, после пути земного?
Золотою ложитесь пыльювы на клевер и подорожник…Были прежде земною былью,а теперь легли в раздорожьях.
Я не знаю, что делать с грустью,где предел тоске очевидца;если реки стремятся к устью,человек к верховью стремится.
«Труд и пот, пот и слезы, и слезы – вода…»
Труд и пот, пот и слезы, и слезы – вода,это всё навсегда, навсегда, навсегда,но не вечно, не вечно, не вечно,что увечно, увечно, увечно.
Если радость смогли бы мы доблестью счесть,если б солнцу подать отрешенную весть,если б радуга вечных печалейобличала б томление далей!
Ничего, ничего, ничего, ничего…Отчего, отчего, отчего, для чего,почему, до какого пределанаша вечность над нами зардела?
А потом уж, в ответ на разбойничий свист,обрывается с ветви взъерошенный лист,в нем осеннего ветра порывырыжиной необузданной живы.
Труд и пот, пот и слезы, и сызнова – пот,это ветер, летящий с заветных широт,это вечность, что вечно при деле,и немая тоска на пределе.
«О небе, о небе, о небе…»
О небе, о небе, о небея в трудных стихах расскажу,где дымного облака гребеньплывет, уподобясь ножу,где жизни бессмысленный жребийеще призовет к дележу!
На тысячи злых волоконецоно распадется потом,проклятое небо бессонниц,железное небо истом!
Ломает; ломает комедьюв той летней предутренней мгле,колдует латунью, иль медью,иль углем, пригасшим в золе.
На тысячи злых волоконецему распадаться и впредь,проклятому небу бессонниц,где снов и не стоит смотреть!
«С чем сравнить мне этот воздух в кубе?..»
С чем сравнить мне этот воздух в кубе?С чем сравнить мне эту боль ночей?Как губами жаркими пригубитькислую похлебку палачей?
Не дыши, не мучайся, не сетуй,не спеши на Сетунь и Пахру,будь неутомимою планетой,солнышком, угасшим поутру.
Утреннее сердце. Тихо. Смутно.Ветер, умирающий теперь.С чем сравнить мне нынче это утро,это утро песен и потерь?
«Приходи в туманный вечер…»
Приходи в туманный вечерв неизведанную тишь,где виденьем первой встречиполон доблестный камыш,где над явью, где над зыбьюпокосились камыши,где бесптичью да безрыбьюгнев поется от души!Приходи в туманный вечерк раздорожью моему, –голос ласки, трепет речия по-новому пойму.Голос речи, трепет ласки,миг забвенного тепла, –там, где ночь благие сказкис бытием переплела!
«С тех пор прошло три тыщи дней…»
С тех пор прошло три тыщи дней,но вижу я доселе,как меркло кружево огней,как фонари висели, –да, мне теперь еще виднейих давнее веселье!
И очи девочки вдали,и школьные тетради,и оклик: сердцу повелизамолкнуть, Бога ради!И ледоколы-кораблив гранитном Петрограде.
«Когда наступает усталость…»
Когда наступает усталостьи вечер не кажется ярок,ты видишь, что в сердце осталасьлишь музыка дряхлых фанфарок.Ты видишь похабный огарокдешевенького стеарина,и жесть ошалелых флюгарок,и голос глухой окарины.
«Что мы с тобой унаследуем?..»
Что мы с тобой унаследуем?Скрипки тугую струну.Что мы с тобою исследуем?Вкрадчивых рек глубину.
Что мы с тобой дегустируем?Сладость секунд и цикут.Где мы сокровища выроемлюдям, что саваны шьют.
Тягостна участь художника, –стать ли оленем погонь,сбросить с немого треножникавдумчивой страсти огонь?
Или в глаза твои милыетак до рассвета глядеть,в слитую томною силоюзвезд неприкаянных сеть?
Всё, что от века шумливого,мы не заносим в тетрадь:сумрака неприхотливоголюбо страницы листать.
Любо дышать лотереямидней, и тревог, и смертей,темными стихотвореньями,снами железных путей!
«Крысы бегут с корабля…»
Крысы бегут с корабля… Почему?Их деликатность не знает предела.Преотважные хитрые крысы бегут с корабля.Правда, ведь лучше на твердой землеили хотя б на кораллах атолла?Солоны волны, жестокая школа, –крысам-то лучше на суше, в тепле.Право руля или лево руля,есть ли в том принципиальность какая?Нашей кичливости не потакая,думные крысы бегут с корабля!Вот рассудительности торжество,рациональных начал испытанье!Крысы бегут с корабля, – в чем тут тайна?Крысы бегут с корабля, – отчего?Лучше, конечно, в суглинке земном –и не простудно, и, так сказать, суше!Ну же, спасайтесь, крысиные души,чтоб не очнуться вам в мире ином!В полном сознанье пути своегокрысы бегут с корабля… Каково?!Жалкие крысы бегут с корабля,полнится сердце надеждой и страхом…Лево руля или право руля?Крысы… А впрочем, да ну их к монахам!
«Когда-то пароход пошел ко дну…»
Когда-то пароход пошел ко дну,мы это на экране увидали, –с тех пор колеса дней переломалиуж не одну вселенскую войну!
Но всё еще, когда приходит ночь,вся в зелени луны и в лиственных скитаньях, –от ледяной горы отплыть не может прочьмахина совести, обманутый Титаник.
Пиликает оркестр, и, вальсы громоздя,уходит в толщу вод столетняя усталость.Европа кончена. Ушла. И ни гвоздяна глади океанской не осталось.
Но и теперь, в сырой ночи, когдапланета бьется в радиолитаньях,идет ко дну сияющий Титаник,и звездные мерцают повода.
Но и теперь, без маяков и вех,переплывая темные потопы,колышется ветшающий ковчег,последняя соломинка Европы.
«Венгерских воителей латы…»
Венгерских воителей латы,трезубец в нептуньей рукеи облик победы крылатой,безглазой, летящей Нике.Холодного мрамора комья,каррарских карьеров излом, –как пасмурно в призрачном доме,как мглу разрезают крылом!И в этой полночной беседе,столь близкой к земному теплу,легко ль безголовой победеразить нелюдимую мглу?
«Водораздел, солнцеворот…»
