Мудрецы. Цари. Поэты - Тимур Касимович Зульфикаров
Тогда Насреддин бросает онемевший дутар на дорогу.
— Эй, люди, помогите, а то я умру от счастья!.. Помогите!..
Старая женщина с непокрытой седой головой бежит вослед за ним и кричит:
— Сынок, вернись домой!.. Не позорь нас на весь кишлак!.. Зачем ты надел чапан жениха?.. Мы же нищие… Где мы возьмем калым?.. Вернись, сынок… Насреддин!..
Это Ляпак-биби…
Но Насреддин не слышит ее слов… Отстает она… Садится на дорогу… Плачет… Старая женщина…
А Насреддин нагибается, снимает с головы лазурную ковровую тюбетейку и зачерпывает холодной осенней жемчужной дорожной пыли и сыплет пыль себе на свежепобритую, вымытую, нагую чистую голову.
— Я люблю! люблю! люблю! люблю! люблю тебя, Сухейль!.. Помогите, люди!.. Вы же тоже любили!.. Помогите!..
Пыль течет по голове Насреддина. Холодная. Осенняя… Сырая… Невеселая…
— Сумасшедший!..
— Дервиш!..
— Блаженный!..
— Дурной!
— Бешеный! Бешеная собака! Связать его надо!..
— В него шайтан вселился!.. Нужно привязать его к дереву и бить палками, чтобы шайтан ушел из него!.. Если он не вылечится, пусть я стану жертвой шейхов!
Это кричит кишлачный табиб-лекарь Ильяс-махдум, и люди внимают ему. Верят. Они хотят помочь Насреддину…
Ласково привязывают его жесткими веревками за руки к старому высохшему китайскому карагачу.
Ласково снимают с него чапан жениха.
Ласково бьют палками. Помочь хотят. Ласково.
— Уйди, шайтан! Покинь чистого отрока, дьявол вездесущий!.. Уйди! Оставь отрока!.. — шипит, шепчет, кричит, причитает Ильяс-махдум.
— Меня уже били камчой, а шайтан не ушел! Вы думаете, почтенный табиб, что он убоится, испугается целебных палок?.. — смеется Насреддин, вздрагивая от частых ударов.
…Опять меня бьют…
Муравьи с засохшего китайского карагача падают мне на спину, ползут, жалят… Те самые муравьи… Предвестники смерти…
— Ай, табиб Ильяс-махдум! Не помогут палки!.. Я люблю Сухейль! Люблю! Люблю! Люблю!.. Помогите, люди!.. Во рту у меня суховей!.. Зачем мне ваши палки?.. Ах, табиб, вы сами шайтан!.. Шайтан, забывший о любви!..
Надоело мне! Я пытаюсь разорвать веревки и освободиться, но веревки не даются, держатся. Палки ходят по моей спине. Надоело мне. Устал.
Маленький табиб бегает, носится, скачет, как осенний кузнечик, вокруг карагача и кровожадно кричит:
— Бейте, бейте шайтана! Не жалейте его!.. Лучше пусть он умрет — но спасется!.. Бейте шайтана!.. Еще в девятом веке шейх Абу Бекр Мухаммед ибн Закарийя ибн Яхья Рази относил любовь к тяжелым болезням! И советовал такие лекарства, как длительный пост, переноска больших тяжестей, долгие, изнурительные путешествия…
— Но палки-то, палки разве он советовал? — кричу я оглохшему табибу, стараясь разорвать веревки.
— Палки — это лекарство от всех болезней! Самое лучшее! Оно изгоняет все недуги! Терпи, терпи, сынок!.. Если останешься живым — будешь настоящим мужем!.. Бейте, бейте его!.. Гоните шайтана!.. Ай, хорошо!..
Айе! Ему-то хорошо, но мне тяжело. Уже нет сил кричать, и я шепчу:
— Сухейль, я люблю тебя. Я приду пить арычную воду… У меня глаза закрываются, засыпают. Уже… Айе!..
Опять две хищные рысьи старухи с полыхающими узкими дамасскими бритвами в руках догоняют меня… в высоких, немых, сонных песках, песках… Догоняют… Рядом уже… Я слышу шелест бритв…
Но!..
Но тут чьи-то мускулистые гибкие руки разрывают веревки и густой голос говорит:
— Эй, правоверные! За что вы бьете его?.. За то, что он полюбил девушку?.. А вам завидно?.. Вы забыли?.. Скучно вам жить?..
Это кишлачный богатырь, кузнец Рустам-палван. Он освобождает меня, и толпа вокруг замирает. Я, шатаясь, отхожу от дерева. Спина затекла. Не могу разогнуться… Потом разгибаюсь… Надеваю свой чапан жениха. Руками сбрасываю, сметаю, снимаю с горящей своей спины муравьев…
Смешно!.. Зачем меня били?..
— За что тебя били, Насреддин? — мрачно спрашивает Рустам-палван, и я вижу, как сизые жилы на его руках тяжелеют, набухают, волнуются.
— Не знаю… Скучно людям в нашем кишлаке… А тут хоть какое-то развлечение, — улыбаюсь я. — Дехкане работают на полях, а лентяи ищут себе иную работу…
— Мы хотели его вылечить. Изгнать из него болезнь. Шайтана изгнать! — тяжело дыша и засовывая под язык щепотку насвая-табака, говорит Ильяс-махдум. Он улыбается, обнажая мелкие свои кошачьи зубы…
— Устали, домулло?..
— Да… Трудно выгонять шайтана!.. Много сил требуется! Много палок!.. Устал я… Печень болит…
— Лекарь лечит других людей, а от своей болезни не знает лекарств!..
— Но есть одно всеобщее лекарство, домулло. Вы сами говорили о нем. Самое лучшее лекарство. Оно изгоняет все недуги… Оно называется «палки»!..
Айе! Ильяс-махдум поздно учуял смысл моих слов, но, учуяв, он с юношеской прытью бросился бежать от нас, подобрав полу своего белого бухарского полотняного чапана и поднимая пыль.
Тогда я поднял с дороги одну из палок и побежал вслед за табибом под свист и улюлюканье толпы.
— Домулло! Глядите, лекарство само преследует больного!.. Айе!.. Домулло, зачем вы так быстро бежите?.. Поднимаете пыль!.. Чихаете!.. И ваш новый благородный полотняный чапан покрывается дорожной нехорошей пылью! Ай, домулло!.. Разрешите мне выбить ваш чапан этой недостойной полкой… Избавить его от пыли… Мне жаль ваш чапан, домулло!.. Разрешите немного выбить, выколотить пыль из него… И не бегите так быстро!.. Чем быстрее вы бежите, тем больше пыли на вашем чапане и тем сильнее приходится бить ваш чапан палкой!.. Ах, домулло!.. Хватит!.. Бегите дальше… Моя палка устала. Прощайте, поставщик кладбищ!.. — кричу я ему вслед.
Я отстаю, бросаю палку, но белая, пыльная, полотняная спина Ильяса-махдума еще долго и уныло маячит, мается вдали… среди поднявшейся дорожной пыли.
Он прекрасно бегает, этот табиб!.. У него юные, сайгачьи ноги. А мозг сонный, неповоротливый, бараний…
— Сухейль, Сухейль, я люблю тебя… Я приду пить арычную воду…
У меня уже нет сил кричать, и я шепчу.
— Арык течет, ака… Сухейль ждет, ака… Арык течет — Сухейль ждет!..
Рустам-палван догоняет меня. Осторожно берет за плечи.
— Пойдем ко мне в кузницу. У тебя спина, как треcнувший перезрелый ходжиильгарский гранат… Пойдем. Помажем ее ирбитской целебной мятной мазью…
Я покорно иду за Рустамом-палваном. Ему всего двадцать лет, но он похож на взрослого опытного мужчину. У него жена Гульпарчин и двое детей…
— Сухейль, я люблю тебя…
В кузнице Рустам-палван сильными руками втирает мне в спину ирбитскую пахучую мазь. Спина моя становится мягкой, скользкой. Не горит уже…
Потом Гуль-парчин приносит подогретую бузу в тыквенном сосуде и пару раскрашенных кленовых чашек. Рустам-палван процеживает бузу сквозь тонкий платок и наливает в чашки. Мы пьем бузу. Пьем…
— Хорошая буза? — улыбается Рустам-палван.
— Хорошая… Но я люблю Сухейль!.. Но я люблю арычную
