Райнер Рильке - Книга образов
Показаться может с первого взгляда:
платье на платье носишь, яркая ты,
но каждый лепесток — опроверженье наряда,
блеск твоей наготы.
Столетьями твой запах вокруг
говорит сладчайшими именами;
слава твоя веет в воздухе вдруг;
но как назвать ее, мы гадаем,
лишь воспоминание движет нами,
когда званого часа мы ожидаем.
Перевод В. Микушевича
XVIII
Видишь цветы, приверженные земному?
Нашу судьбу мы даем их судьбам взаймы.
Откуда нам знать! Отцветают они по-иному,
по нашей вине; их раскаянье — мы.
Воспарило бы все, но каждый из нас —
тяготитель,
Восхищенный собственным весом вещам
во вред;
каждый из нас для них суровый учитель,
налагающий на вечное детство запрет.
Если во сне с тобою вещи едины,
ты меж собой и меж ними границу стер,
и даже днем ты делишь с ним глубины.
Они цветут, признавая тебя своим другом,
новообращенным среди сестер,
тихих, которым сопутствует ветер над лугом.
Перевод В. Микушевича
СТИХОТВОРЕНИЯ РАЗНЫХ ЛЕТ
I
Снится мне узор вечерних риз
над старинным жреческим обрядом.
Долгий сумрак в воздухе повис.
Черная весна прошла к оградам.
Над водой, венчая узкий мыс,
словно дым, вздымается над садом
кипарис…
Перевод А. Биска
II
Скорбь моя не похожа на те
вздохи минутной печали,
где слезы вспыхнут вначале
и тают в тихой мечте.
Скорбь моя — с молитвенным взором,-
где весна не приносит цветов,
как сад с высоким забором
средь пыльных серых домов.
Перевод А. Биска
III
Их легкие ласки и лепет увлек,
смеялись, сплетались, шептали,
но только прошли за вечерний порог,
друг друга они не узнали.
«Где же ты?
Где же ты?» —
повторяли опять,
заблудились в лесу от испуга
и долго там будут бежать, и искать,
и мечтать о слезах друг друга.
Перевод А. Биска
IV
Вся облита луной зеленой,
качнулась комната моя
и от земли опустошенной
в безумье, в ночь, в волне зажженной
вдруг ускользнула, как ладья.
А там, на взморье, ждали зори;
и арфы будущего дня,
беспечных звуков не храня,
их собирали на просторе
и, как цветы, бросали в море,
а волны, в розовом узоре,
гасили радость их огня.
Перевод А. Биска
V. ПЕСНЬ АБЕЛОНЫ
Ты, что не знаешь, что в темную тишь
я плачу в постели,
что меня непрерывно томишь,
как ход колыбели;
Ты, что таишь от меня, что и ты
не спишь, обо мне мечтая;
что, если пытку такой красоты
не утоляя
сносить терпеливо?
На счастливых влюбленных взгляни:
только минет признанье, они
уже лгут боязливо.
С тобой я — один. Ты мелькаешь в неясных
узорах:
вот миг — это ты, а миг — и это лишь шорох,
лишь аромата пустая струя.
Ах, в объятьях моих я терял их немало,
только ты — ты вечно рождалась сначала,
я не коснулся тебя, оттого ты — моя.
Перевод А. Биска
VI. МОЛИТВА ЗА СУМАСШЕДШИХ И ЗАКЛЮЧЕННЫХ
Вы, от которых Суть
свой исполинский лик
отвернула, пусть кто-нибудь,
кто в судьбу вашу вник,
молится ночью, чтоб час
ваш, наконец, прошел,
легок или тяжел,
он все, что есть у вас.
Лаской рассечено
поле ваших волос,
ибо расточено
все, что вашим звалось.
Стук сердца — дурная весть,
вверенная дверям;
лучше не знать матерям,
что оно еще есть.
Одна средь черной листвы
луна пролагает путь,
как будто успели вы
к ней прильнуть.
Перевод В. Микушевича
VII. МУЗЫКЕ
Музыка: дух изваяний. А может быть:
тишь картин. Ты — язык, где кончается
речь. Ты времени
отвес на пути, где сердца погибают.
Чувства — к кому же? О! Ты странствие
чувств, но куда? — в пейзаж еле слышный.
Ты, музыка, чужеземка. Ты — выросший
из нас сердечный простор. То сокровенное,
что, нас превзойдя, рвется наружу:
священным прощаньем,
в час, когда нас нутро обстает
далью затверженной, изнанкой
воздуха:
чистой,
огромной
и уже нежилой.
Перевод С. Петрова
VII. К МУЗЫКЕ
Музыка; статуй дыханье. Иль, может быть,-
молчанье картин. Язык, при котором
уж нет языка. Ты — время,
ставшее вертикально к биению сердца.
Ты — чувство — к кому? О, чувств превращенье —
во что? В ландшафты для слуха.
Ты — отчужденность, ты — выросшее за наши
пределы
пространство сердца. Заветное наше,
нас переросшее, из нас исторгшееся,
святое прощанье:
когда душевное нас окружает,
как привычная даль, как изнанка
воздуха:
так чисто,
огромно,
незаселимо.
Перевод Т. Сильман
VIII. КАРЛУ ХАЙДТУ
Так я иду, все проще и все зрячей,
сквозь мир в его явленье непростом;
уже предметы, лиц своих не пряча,
зовут меня и молят об одном:
пусть мой язык, и дальше не коснея,
их жизни истолковывает суть,
пусть сердцу, как в темнице, все больнее —
мне будут дни и ночи все роднее,
и одиночества мне близок путь…
Как время, что на все кладет печать,
во всем участвуя, — с преображеньем
преображаться, с немотой — молчать,
а тем, кто чувствует, кто действует, — в их
рвенье
сочувствовать, содействовать и знать:
таков мой тяжкий, несказанный труд.
Но силы, что меня к нему толкнули,
так нежно к сердцу моему прильнули,
в глаза смиренью моему взглянули
и ввысь меня тихонько увлекут.
Перевод Т. Сильман
IX. ГАНСУ РАЙНХАРДТУ
Театр на жизнь как будто не походит, -
действительность он как бы перерос,-
и все же снова чудо происходит:
и все-таки ответы на вопрос
нам слышатся о жизни и о смерти,-
о, мы доходим словно бы шутя
до сути их. Играющему верьте!
Он — женщина, он — демон, он — дитя…
И снова,
снова мы
в его сетях!..
Перевод Т. Сильман
X. ВОЗНЕСЕНИЕ ДЕВЫ МАРИИ
I
О елей, стремящийся всплывать,
голубая дымка над кадилом,
лютня, приближенная к светилам,
молоко земли, существовать
не могущее без неба, голос
царства, выплакавшего звезду,
золотая, как высокий колос,
чистая, как образ твой в пруду.
Если нам, глухим и оглушенным,
родники расслышать нелегко,
как тебя глазам неискушенным
видеть? Как в игольное ушко,
я в тебя мой долгий взор вперяю;
зрячему ты в небе не чета,
но когда я зренье потеряю,
мне вернут его твои цвета.
II
Платьями для горестей заочных
ты не обделила учениц,
но себя у чашечек цветочных
отняла и у небесных птиц.
Без тебя осиротели дети,
и коровье вымя, и сычуг;
меньше стало нежности на свете,
только небо стало больше вдруг.
Нежный плод земного совершенства,
ягода сладчайшая земли,
вкусом восхищенного блаженства
на земле ты нас не обдели.
Ты ушла, а мы остались. Встречи
не дождаться здесь нам все равно;
подкрепи, утешь нас, как вино.
О виденьях быть не может речи.
Перевод В. Микушевича
XI
Достигший вершины сердца. Глянь-ка вниз: как
он мал —
последний поселок слов; а выше —
но и он почти неприметен — последний
хуторок чувств. Ты теперь убедился?
Достигший вершины сердца. Ничего, кроме камней,
под руками. Но даже здесь кое-что
растет; над немым обрывом
поют, не ведая ни о чем, цветущие сорные травы.
А что же ведающий? Он сразу умолк,
и теперь он молчит, достигший вершины сердца.
Наверное, здесь прижился какой-нибудь горный
зверь
и в полной безопасности бродит или
