Коллектив авторов - Поэтический форум. Антология современной петербургской поэзии. Том 2
Была безбожникам страшнее Минотавра —
Но снова в сих стенах, как завещал монарх,
Живет, работает и молится монах.
И обретённые святого князя мощи —
Залог того, что Русь не потеряла мощи,
И вслед за многими я возвестить берусь:
Как некогда Христос, воскреснет наша Русь!
У храма
Пришли мы, поднялись на паперть.
Угас негромкий разговор.
Листва, как выцветшая скатерть,
Накрыла весь церковный двор.
Вздыхали нежные берёзы,
Печалился безмолвно клён —
И, как непрошеные слёзы,
Полился колокольный звон.
Из храма заструилось пенье...
Что там? «Исаия, ликуй»?
Нет, нет! Печальны здесь моленья,
Как наш прощальный поцелуй.
Не суждено надеждам сбыться,
Благим мечтаниям – конец.
А клён осенний золотится,
Точь-в-точь супружеский венец.
Кого винить, что так случилось,
Что счастье выпало не нам?
Ты истово перекрестилась,
Вошла благоговейно в храм.
Пасхальное
Красное яичко я припас —
Вот оно, в расписанной скорлупке!
Целомудренно целую Вас
В Ваши ненакрашенные губки…
Может быть, смешон я или глуп —
Что же делать старому повесе!
И, касаясь робко Ваших губ,
Кротко я шепчу: «Христос Воскресе!»
Зимний романс
Не слыша, как падает снег,
Стоял у Аничкова моста
Один молодой человек
Довольно высокого роста.
Пригожая девушка с ним
Стояла задумчиво рядом
И взглядом скользила своим
По стройным дворцовым фасадам.
Вся в белом Фонтанка-река,
Все в инее Клодтовы кони...
Просилась девичья рука
Погреться в мужские ладони.
А юноша робко ласкал
Рукав запорошенной шубы,
Потом, всё смелее, искал
Губами желанные губы...
Но множество пылких речей —
Увы! – оказалось бесплодным:
Ладони согрелись у ней,
А сердце осталось холодным...
Заячий остров
Пётр Великий не любил охоты —
Аль другой печали да заботы
Нет у православного царя,
Чем зверюшек убивать зазря?
Оттого-то заинька отважный
Там, где царь прохаживался важно,
Мысля крепость заложить и порт,
Прыгнул государю на ботфорт!
Фестиваль корюшки
В Неву из моря-морюшка
Идёт на нерест корюшка —
Знать, выведутся деточки…
А попадётся в сеточки,
Спечётся на горелочке
И ляжет на тарелочки
Она с хрустящей коркою
И жёлтою икоркою…
Идёт на нерест корюшка
В Неву – себе на горюшко!
Ирбис Руа
Две меня назад
Рисую ложкой… в чашке листопад,
Размешиваю крупные чаинки,
Ты помнишь, где-то «две меня» назад
Я в волосах носила «невидимки»?
С тех пор две жизни про́жил этот взгляд.
Вот тает сахар, будто первый снег,
Во мне вот также память растворялась,
Я прошлая – чужой мне человек…
Я дважды умирала и рождалась,
А ты таким же оставался, как на грех.
Нет «невидимок», лишь волос каскад.
Мне чужды все слова «вчера», «намедни»…
Я выпью чай и стихнет «листопад»…
Ты знаешь, я неважный собеседник
О том, что было «две меня назад».
Я люблю этот дом
Я люблю этот дом…
Дом, в который я не постучусь.
Грязно-кремовый дом
С черепицей под цвет перца чили.
Не встревожу ключом
Я замка заедавшего пульс…
А его до сих пор,
Я уверена, не починили.
Я люблю этот дом,
В окнах звёзды – почти «домино».
Посмотри на окно,
Может, это игральные кости?
Шесть – в моём, три – в твоём,
На двоих нужно нам лишь одно.
Совместим два окна? Изнутри…
Если явишься в гости.
Что же я говорю?!
В гости я не зову в этот дом.
Я давно не живу в этом доме
С огромным балконом.
Помнишь, старый урюк,
Тот, что ветки стелил на балкон,
Я любила срывать
Каждый плодик незрелым, зелёным.
Я люблю этот дом,
В нём училась казаться «как все».
И, навеки в лицо цементируя чуждые маски,
Я листала альбом,
Ставя даты на каждом листке,
И штрихуя в пятно
Слишком близкие сердцу участки.
Я люблю этот дом,
Хоть его я не помню почти.
Есть защитный синдром
У болезненной памяти каждой.
Будто сломан паром, —
И на берег уже не сойти.
Не доплыть-долететь,
И мы лжём, что все это неважно.
. . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . .
Не прошусь на ночлег в дом,
Которого даже боюсь,
(я однажды ушла,
разрушая стальные засовы).
Вдруг чужой человек
Дверь откроет на громкий мой пульс
И, спросонья взглянув,
Спросит как-то невежливо: «Кто Вы?»
Кружились ангелы сомнений
Кружились ангелы сомнений,
Волненья трепетом шурша,
И падала мне на колени
Сомненьем сбитая душа.
И недоверья запах терпкий
Дурманом ревности крушил
Моей мечты сырые слепки,
Где этот мир макетом был.
Кружились ангелы сомнений,
Слабели, растворяясь в плач.
И ангелов недоумений
Сменили ангелы Удач.
Просто дождливый день
Прости, теперь мне нравятся дожди,
Шуршанье шин в серебряном асфальте,
И солнечный у неба карантин
В заоблачной витражной грубой смальте.
Мутовкой ночь взбивает облака
В молочное и негустое тесто,
И лепит силуэт змеевика
Для ветра рукодельница-невеста.
И каждой ночью прячет под платок
Свой оберег из филигранных лунниц,
И сквозняком холодным на порог
Роняет слёзы на циновку улиц.
И капли дождевые словно зернь —
В старинном украшении сирени.
Мне нравится дождливый каждый день,
Что в отражения ваяет наши тени.
Вальс на Садовой
Мы по Малой Садовой – три четверти такт.
И восторгом прохожих оплаченный фрахт.
Вечер, словно факир, кружит рядом огни…
Нет ни римов, ни мекк… Целый мир отмени!
Флейты это ль поют? Или уличный шум?
Звёзды скомканы в блеск, как незрелый изюм.
Лист руки – на плечо, первый шаг – и провал
В ураган торжества, в листопад-карнавал.
«После» знать ни к чему… И не вспомнить, что «до».
Только струны звенят городских проводов.
И вальсирует ночь, скинут под ноги фрак…
Вальс ли это, скажи?!...Или что-то не так?!
Владимир Руднев
Исповедь
Как нелегко мне русским быть
в суровой русской доле,
среди волков во-волчьи выть
и тосковать о воле.
Дана и мне от века здесь
земля упокоения,
моя языческая спесь,
мечты и вожделения —
богатым стать иль бедняком,
искать, терять и строить,
быть вечно пьяным мужиком,
иль душу успокоить,
её спасая во Христе
молитвой – покаянием,
иль снова в русской маяте
всем потакать желаниям…
Негоже жить в чужой земле
в довольстве и в безделье;
с даро́вым яством на столе —
в чужом пиру похмелье.
Однако здесь и только здесь
земля упокоения,
моя существованья весь,
мечты и вожделения.
В любви к Отечеству, к добру.
в судьбу свою уверовав,
здесь я родился и умру
во имя Слова Первого.
Татьяна Рудыковская
Ладога
Граниты круто падают к воде,
А сосны – как мадонны – величавы.
Барашки волн сбегаются к причалу.
Мотор послушен, словно конь в узде.
Закат, как мёд, над волнами разлит,
но чайки криком тишину тревожат.
И с каждым годом дальше и моложе
все те, кто здесь под обелиском спит.
Мне не спится при луне
А я люблю дождь…
(Из разговора)
– Ну, хватит, хватит о войне!
Растёт уж третье поколенье!
А я всё помню дым в окне,
гул самолётов в отдаленье…
Я помню запах пепелищ,
куски упавшей штукатурки,
бойца в обмотках и тужурке,
что спас собою чью-то жизнь.
Трамвай снарядом разворочен,
и рельсов вздыбленные прутья…
Груз нашей памяти так прочен,
полсотни лет не отряхнуться…
– Ну, хватит, хватит о войне!
…А мне не спится при луне.
Коль ночь светла, коль день пригож,
я помню, всё бомбёжки ждёшь.
…Не потому ль ты любишь дождь?
Василий Рысенков (г. Торжок)
* * *В девяносто первом звёзды сложились скверно.
Если бы бедность и дурь отыскали устье,
Рынок и план сдружились, то я б, наверно,
Был агрономом в ласковом захолустье;
Слушал болтливый овёс на ветру весёлом,
Путал стихи в карманах и накладные,
На мотоцикле гонял по весенним сёлам,
Пил с мужиками в клубе под выходные.
И собрались бы, как пазлы, осколки, части
Зеркала жизни, той, настоящей доли.
Мне бы ещё открылась формула счастья
В майской зелёной дымке за тёплым полем.
Радость и нежность песни далёкой влита
В шорохи космоса и родниковый воздух…
Знать бы и верить, что нет ничего вдали-то
Лучше, чем этот туман, пригасивший звёзды.
А за туманом ещё разглядеть осталось
Край, где светло и осмысленно жили люди,
Где от работы – радостная усталость,
Где засыпаешь и знаешь, что ЗАВТРА будет.
