Антология - Европейские поэты Возрождения

МИКЕЛАНДЖЕЛО БУОНАРРОТИ[83]

Джованни, тому самому, что из Пистойи

Перевод Евг. Солоновича

Я заработал зоб, трудясь, как вол,[84]И смахиваю зобом на породуЛомбардских кошек, пьющих дрянь — не воду,Но это лишь начало в списке зол.

Затылок место на хребте нашел,И борода простерта к небосводу,И волей кисти, брызжущей по ходу,Лицо мое — как мозаичный пол.

Бока ввалились, будто с голодухи,А задница — противовес спины:Не видя ног, недолго оступиться.

От натяжения вот-вот на брюхеПорвется кожа, — что до кривизны,То лишь сирийский лук со мной сравнится.

Как тут не покривитьсяИ разуму, когда кругом изъян?Не меток искривленный сарбакан[85].

Джованни, все обман:Я не художник в этом гиблом месте.Спаси меня, прошу тебя по чести.

«Один пылаю в бесконечной мгле…»

Перевод Евг. Солоновича

Один пылаю в бесконечной мгле,Когда лучи закатные померкнут,И, скорбью — не в пример другим — повергнут,В слезах ропщу, простертый на земле.

«Порою шар, холодный наш приют…»

Перевод Евг. Солоновича

Порою шар, холодный наш приют,Без Фебовых объятий остается,И если чувствам свет не поддается,В народе ночью этот свет зовут.

Но вспыхнет факел малый там иль тут —И ночь в смертельном страхе прочь метнется,Настолько призрачна, что в клочья рвется,Едва огнивом в темноте взмахнут.

Земля бы никогда не породилаЕе одна: земля приемлет тень,Но образуют тень лучи светила.

О ночи пишут все, кому не лень,И большинство при этом позабыло,Что даже в светлячке ей мнится день.

«О ночь, не спорю — ты черным-черна…»

Перевод Евг. Солоновича

О ночь, не спорю — ты черным-черна,Но ты зовешь к блаженству и покою,И мудрый восхищается тобою,А похвала глупца — исключена.

Твоей прохлады нежная волнаДарует сон и, овладев душою,Возносит над безрадостной землеюТуда, куда мечта устремлена.

О призрак смерти, что любым невзгодам,Врагам сердец и душ, кладет предел,Последнее спасение от муки, —

Ты сушишь слезы, и с твоим приходомМы от насущных отдыхаем делИ ни забот не ведаем, ни скуки.

«Для мастера не может быть решенья…»

Перевод Евг. Солоновича

Для мастера не может быть решеньяВне мрамора, где кроется оно,Пока в скульптуру не воплощеноРукой, послушной воле вдохновенья.

Так для меня надежды и сомненья —Все, Госпожа[86], в тебе заключено,И тут уже искусству не даноОборонить меня от пораженья.

Меня убьют не чары красоты,Не холодность твоя сведет в могилуИ не судьбы превратной торжество,

Но то, что смерть и состраданье тыНесешь в себе, тогда как мне под силуЛишь смерть извлечь из сердца твоего.

«Молчи, прошу, не смей меня будить…»

Перевод Ф. Тютчева

Молчи, прошу, не смей меня будить.О, в этот век преступный и постыдныйНе жить, не чувствовать — удел завидный…Отрадно спать, отрадней камнем быть.

«Он зрел картины божьего суда…»

Перевод Евг. Солоновича

Он зрел картины божьего суда,Он побывал в чистилище и, зная,Дорогу в рай, достиг при жизни рая,Чтоб молвить правду, воротясь сюда.

Зачем, зачем горит его звездаИ над моим гнездом, не угасая,Когда на свете нет такого края,Где злее бы к нему была вражда?

О Данте речь. Его могучей лиреНеблагодарный не внимал народ:Издревле слава недостойных — шире.

Когда б достиг я Дантовых высот,И я бы счастью в этом злобном миреЕго печальный предпочел исход.

«Не правда ли — примерам нет конца…»

Перевод Евг. Солоновича

Не правда ли — примерам нет концаТому, как образ, в камне воплощенный,Пленяет взор потомка восхищенныйИ замыслом, и почерком резца?

Творенье может пережить творца:Творец уйдет, природой побежденный,Однако образ, им запечатленный,Веками будет согревать сердца.

И я портретом в камне или в цвете,Которым, к счастью, годы не опасны,Наш век могу продлить, любовь моя, —

Пускай за гранью будущих столетийУвидят все, как были вы прекрасны,Как рядом с вами был ничтожен я.

«Я побежден. К концу подходит путь…»

Перевод Евг. Солоновича

Я побежден. К концу подходит путь.Ужель, Амур, себя, совсем седогоИ после стольких ран едва живого,Я вновь тебе позволю обмануть?

Ты пламень разжигал, чтоб вновь задуть,Ты снова убивал меня и снова.Не я стенаю: тень меня былогоСлезами скорби омывает грудь.

Я говорю с тобой о наболевшем,Для страшных стрел твоих неуязвим.Зачем же целить в пустоту из лука?

Что древоточцу в дереве истлевшем?И не позор ли гнаться за таким,Кому ходить — не то что бегать — мука?

ТЕОФИЛО ФОЛЕНГО[87]

Из поэмы «Бальдус»

Перевод С. Ошерова

Квази во всех городах эст один обычай антиквус:Друг контра друга идут легионес мальчишек и бьютсяКамнибус; а из-за них интер взрослых случаются свары.Я не видебам еще, чтобы столько сшибал желудорумС дуба мужик, лаборандо шестом иль увесистой палкой,Ежели даре он хочет свиньям прожорливым корму,Сколько виде́ре я мог камней, кум свисто летящих,Квандо баталиам вдруг затеют мальчишки, эт заститСветум дневной не туча камней, но истошные крики,И Стефанус сильней эт сильней бушует темнестой.Бальдус, как дикси уж я, в тех схватках частиссиме дрался;Семпер анте других сорванцов ин битвам летит он,Крутит суам пращам эт мечет круглые камни.Солюс такую порой он подымет пылищу, что небоЗастит илла, а он, тесня врагов-инимикос,Их, словно фульмен, разит и орет «давай!» во всю глотку,Воплибус в души друзей возвращая доблесть-виртутем.Часто ломали ему черепушкам, как омнибус храбрымВоеначальникам, но не могли принудить монстрареЗад свой врагу: чуть завидит он кровь — плюс силы прибудет,Так, если перец толочь подольше — магис он пахнет,Выше деревья растут, если их подрезать дилигентер.Лучше суб груда камней согласен с витой расстатьсяБальдус, чем наутек пуститься и праздновать трусо.Только воротится в дом героус, кровью покрытый,Максимус вмиг учиняет грабеж он в курятнике, ибоЯйца потребны ему черепушкам лечить и утробам:Раны он клеит белком, набивает брюхум желтками.Мать ему в горе твердит (ведь пуглив амор материнский):«Сын мой, ми нате, зачем синяки ты и ссадины копишь?Богом тебя заклинаю, оставь, ноли тангере камни,Битвы покинь: ведь и так на диаболум рожей похож ты».Бальдус инквит в ответ: «Вы хотите, чтоб трусом прослыл я,Шлюхи отродьем, ослом, мужиком кухонным, ублюдком?Кредис, что я соглашусь повсеместную славам утратить?Есть ли бесчестье хужей? И вам, о матэр, неужтоДела и вовсе нет до гонорем нашего дома?Воло похвастаться вам, но не тем, что такой молодчинаЯ, а тем, что могу кум всемибус съесть потрохамиТех, кто ублюдком меня назовет эт вас дицет шлюхой!Разве родитель мой Берт — рогоносцис? За честь его цептумИ даже двести раз готов я с витой расстаться!Матэр, что толку реветь? Уступите, цедите сыну!Цедите камни швырять, подстрекандо к сраженью, дозвольте,Чтобы, возросши, носил я арма с доблестью вящей.Сурсум тормашками все летят, кого ухвачу яЗа волоса: не поможет им йам ни уменье, ни сила.Звант меня паладином одни, гигантом другие,Ибо мекум никто не сравнится ин битвис искусством.Всех впереди, я от градис камней увернуться умею,Санус я, здрав, невредим, молодец экс омнибус лучший,Люди найдутся всегда, что, видендо, как я снаряжаюсь,Все приготовят для нас, что потребно ин потасовкам,Время ль сбираться на бой иль вести без фине сраженьяТе, что удачи несут и летиции много поболе,Нежели козы, которых пасу, или вестрэ гусыни».Так элоквентер он мать увещал, она же, внимандо,Горькие слезы лила и дульце ему улыбалась.

ФРАНЧЕСКО БЕРНИ[88]