Михаил Армалинский - Чтоб знали! Избранное (сборник)
– Нет, не занята. Да, я хочу с тобой встретиться, я ведь ему ничего не обещала, и мы ни о чём не договаривались, – сказала Джил, чтобы оправдать для себя совокупление со мной.
Я испытывал острейшее возбуждение и желание, поджидая нашу встречу. Причиной такого возбуждения было знание, что другой мужчина ебёт Джил, что она не может с ним кончить и находится во взведённом состоянии, несмотря на мастурбацию, которой, я был уверен, она, как всегда, снимала излишнее возбуждение. Я так ясно представлял её с распростёртыми ногами, прижимающую к себе за зад этого мужика и делающую свои любимые движения бёдрами, засовывающую язык ему в рот, как она это делает со мной. Мне слышались её усиливающиеся стоны и потом его скороспелый оргазм, и виделось лицо Джил, разочарованное и злое, каким я никогда не видел его в постели, но навидался при наших разговорах о нашем будущем, вернее, об его отсутствии. И вот ентот Тэд отваливается, беспомощный и бессильный, и тут я бросаюсь на неё по свежим, мокрым следам любви, и Джил, радостная, хватается уже за мои ягодицы и ритмично прижимается клитором к основанию хуя, и я чувствую особую влажность во влагалище от спермы отработавшего мужика, который сидит и наблюдает за нами – учится. Наконец я чувствую, как Джил напрягается, вытягивается в струнку и со стоном облегчения начинает поддавать бёдрами, знаменуя покорение вершины, и тут кончаю я, и она изо всех сил прижимает меня к себе. Я не вытаскиваю хуй, а держу внутри, пока не закончатся сокращения стенок, которые становятся всё реже, и вот наконец последнее. Джил открывает глаза, в которых светится благодарное счастье, и тогда я выскальзываю из неё, а мои сперматозоиды продолжают борьбу со сперматозоидами того мужика, и если одерживают победу, то пиррову, так как Джил принимает противозачаточные таблетки.
И вот я у её дверей. Она открывает мне со смущённым лицом – первый раз мы встречаемся с точным знанием, что у неё есть другой любовник, а у меня – другая любовница. Я сказал ей об этом, чтобы она поревновала. У Джил маниакальная структура ума. Бросишь слово, а она будет вокруг него строить фантазии без конца, которые разгоняют её по кругу навязчивой идеи, принося боль и неуверенность в себе. И никак ей из этого круга не выскочить, пока не появится новое слово, за которое она схватится.
Переступив порог, я, обделённый её верностью, бросился на её тело – губы, шею, уши, грудь, живот и нижеследующее. Страсть наша теперешняя была сильнее, чем даже при первых встречах. Тогда в ней был акцент на познании друг друга, на пробах и ошибках в принесении друг другу наслаждения, а потому в страсти был привкус неуверенности, сомнения в правильности ласк. Теперь же, после стольких лет, мы точно знали, что нужно друг другу, и наши движения и ласки были меткими, выверенными и вызвали сильнейшие наслаждения. Вот оно, преимущество длительности нашей связи, которую я хотел сохранить, несмотря ни на каких новых любовников и любовниц, что для Джил было так странно, но что она теперь тоже ценила.
Мы отбросили одежду и легли в пахучее месиво ласк. Её анус был особо чувствителен, и я уделял ему трогательное внимание.
Во время передышки она мне рассказала, что при первом совокуплении с Тэдом он сразу вошёл ей в зад, что обрадовало её как обещание изощрённости в любви. Но потом он, видно, почувствовал что-то не то, вытащил и переместился во влагалище. («Хуй даже не вымыл, – возмутился я, – ещё занесёт тебе микробов!») Однако ни разу после он не проявлял интереса к её анусу, а ведь для того, чтобы первое совокупление с женщиной сотворить в жопу, надо быть, как де Сад, с довлеющим анальным уклоном. Посему я сделал глубокомысленное заключение, с которым Джил с усмешкой согласилась: она слишком высоко задрала ноги, а Тэд промахнулся и всунулся в зад, благо он у неё такой разработанный, что войти в него легко. Тэд быстро кончил, не заботясь о Джил, и заснул.
Они встречались целых четыре раза до того, как лечь в постель. В последний раз три часа разговаривали у неё в квартире, и он заключил разговор обнадёживающим заявлением, что скоро им нужно будет решиться на половую жизнь. На этом он встал и, к великому разочарованию Джил, ушёл. На следующий раз Джил взяла инициативу на себя, и они оказались в постели, но для этого ей пришлось хорошенько выпить.
И тут я бросаю невзначай, что моя новая, двадцативосьмилетняя, замужняя, с ребёнком, впервые в жизни испытала оргазм со мной и теперь рвётся совокупляться днём и ночью, предпочтительно без всяких перерывов. Я вижу, как Джил улыбается, но улыбка её кривится от боли. Я вижу, как эта мысль, мною подброшенная, подхватила огонь её воображения и понеслась по мозгу. А я подливаю в него масла и говорю: моя любовница была настолько невинной, что считала, что испытала оргазм, когда становилась мокрой. Джил смеётся дрожащими губами.
И вот мы тешим друг друга в четвёртый раз. А Тэд кончает только раз за ночь, а утром даже не пытается – быстро вскакивает с постели и бежит мыться. Джил спросила Тэд а, кончает ли он больше одного раза за ночь. Он не ответил ни да, ни нет, но стал юлить, мол, должно пройти время, чтобы они привыкли друг к другу. Когда он кончил, а Джил не успела, он заявил ей: «Я вижу, что ты мне сопротивляешься». Мол, это её вина.
– Да, он не по этому делу, – заметил я соболезнующе.
Джил деловито и одновременно мечтательно сказала:
– Если бы я с ним кончила, тогда можно было бы развивать отношения. А так никаких усилий прикладывать не хочется.
Теперь при моём самом незначительном подталкивании она рассказывает мне детали, меня и её возбуждающие. Говорит, что хуй у Тэда совершенно гладкий, шёлковый, не то что у меня – шершавый. Во рту его держать, мол, удобней, а в остальных отверстиях шершавость помогает. «Ещё бы, – поясняю я ей, – он свой хуй и не использовал почти, потому он у него как новый, а мой работал не покладая рук, весь в трудовых мозолях».
Тэд во время ебли норовит задрать ноги Джил повыше. А она может кончить, только опустив и вытянув ноги. Тэд, когда она опускала ноги, думал, что ей больше не хочется, и со спокойной совестью кончал. Никак он не мог разрешить парадокс, что положение наибольшей женской доступности – широко разведённые ноги, согнутые в коленях – вовсе не обязательно является положением наибольшего наслаждения для женщины.
Звонит телефон. Джил не хочет снимать трубку. Включается ответчик. Она всегда прослушивала ответчик при мне, когда мы приходили к ней домой после гульбы, – тем она демонстрировала, что ни один мужчина ей не может звонить с компрометирующими словами. И действительно, это были либо подруги, либо деловые звонки. А теперь она не скрывает, что у неё есть другой любовник. И он наговаривает на ответчик: «Джил, это Тэд, я очень хочу тебя видеть, я буду звонить тебе каждые полчаса».
Мы оба приостанавливаемся в движениях, слушая это важное сообщение, потом понимающе улыбаемся друг другу и продолжаем продвижение к оргазму, который не медлит совершиться сначала с Джил, а потом со мной. Теперь ей будет трудновато кончить с Тэдом. Я не сомневаюсь, что она его пригласит после моего ухода, да я и хочу, чтобы она его пригласила. Пусть она тщетно потужится и повспоминает обо мне.
Я встаю с кровати и одеваюсь. Джил начинает застилать постель, чего она никогда не делала перед моим уходом. Значит, точно пригласит Тэда и потому хочет, чтобы у него не появилось никаких подозрений из-за смятой постели. Прощаясь, Джил говорит, желая уязвить меня: «Счастливой ебли», а я отвечаю: «И тебе – того же: позови сейчас Тэда, поебись с ним», – поощряю её известное мне намерение искренне доброжелательным голосом. Пусть она чувствует мою дружескую заботу, чтобы их связь сохранилась, чтобы Тэд на ней женился и чтобы Джил получила всё, недополученное от меня, – поджидающего её дома мужчину.
У гинекологического кресла
Единственный путь к пизде Глен отыскал в медицине, а именно, в гинекологии. Он потерял веру в то, что какая-либо женщина когда-нибудь заинтересуется им. С детства лицо его было покрыто мерзостными пятнами экземы, и люди избегали смотреть ему в глаза, а смотрели в лоб – единственное место, которое оставалось почему-то чистым. Вот из-за чего до тридцати пяти лет он и остался девственником. Проституток он панически боялся, потому что они были воплощением доступности женщин, которой он вожделел, но и в такой же степени страшился. Свой страх по отношению к проституткам Глен объяснял себе опасностью заражения венерическими заболеваниями. Ему уже вполне хватало экземы, и всякая иная болезнь, даже обыкновенная простуда, вызывала в нём непомерный ужас.
Последние несколько лет Глен в общественных местах всегда носил белую маску. Носил он её и на приёмах в поликлинике, объясняя это гигиеническими соображениями. Маска прятала его лицо, оставляя на виду только лоб. Таким способом он скрывал от пациенток свою болезнь.
