Юрий Оболенцев - Океан. Выпуск восьмой
Что же мешало лодке форсировать в подводном положении Буйный? В самом узком месте его почти посередине торчала острая, как зуб акулы, скала. В прилив она на несколько метров предательски уходила под воду, при отливе же макушка ее хищно высовывалась из под воды, точно угрожая мореплавателям: ужо я вам! И во время отлива и во время прилива вокруг скалы закипали бешеные водовороты, неумолимо затягивающие оплошавших моряков на самое лезвие скалы. Оно хранило на себе глубокие зазубрины — следы многих человеческих трагедий. Поэтому и разрешалось ходить Буйным только над водой, да и то с большой опаской.
Но что, если при минимальной воде, в минуты затишья между приливом и отливом, когда вода вокруг скалы угомонится, аккуратненько проскользнуть мимо нее? В подводном положении, чтобы посты не засекли. Ширина пролива между скалой и островом — достаточная, глубина — еще больше… Если абсолютно точно соблюсти курсы и скорость, если гидроакустики сумеют ювелирно давать дистанцию до берега, то на самом малом ходу можно и проскочить. Риск, конечно же, есть, но кто не рискует, тот… шампанское не пьет.
Благо и пример есть с кого взять. Березин вспомнил давний случай из истории Северного флота. В конце 1940 года перед Щ-421, которой командовал тогда Н. А. Лунин, была поставлена задача, подобная той, которую сейчас выполняла и С-274: скрытно проникнуть в хорошо защищенную базу «противника» и там атаковать его корабли. Несмотря на сильное противодействие авиации и надводных кораблей, командир сумел провести свою «щуку» такими узкостями, которыми не рисковали ходить и надводные корабли. Лодка проникла в базу, торпедировала корабли, а от преследования вновь укрылась в тех же самых подводных лабиринтах.
Лунин действовал настолько скрытно, что командование флота заподозрило беду и подняло по тревоге аварийно-спасательную службу.
Этот эпизод Березин изучал в академии и до сих пор наизусть помнил содержание «семафора», переданного на «щуку» Лунину командующим флотом А. Г. Головко:
«Военный совет Северного флота поздравляет экипаж подводной лодки с блестящим выполнением задачи и желает дальнейших успехов в боевой и политической подготовке».
Березин вычертил схему маневрирования в Буйном, затем, сверясь по карте с глубинами, нанес на ней несколько поперечных сечений пролива в месте, где они будут проходить, и пригласил в кают-компанию Ларина.
— Владимир Иванович, — Березин пододвинул ему кальку, — посмотрите, пожалуйста… Если мы попробуем пройти этим путем под водой, сможете ли вы точно, очень точно, буквально до нескольких метров, давать нам дистанцию до берега? Чтобы не воткнуться в него.
Ларин внимательно посмотрел на схему, в изумлении вскинул глаза на старпома.
— Вы, случайно, не разыгрываете меня?
— Нет, я вполне серьезно вас спрашиваю.
— Да кто же разрешит нам такое?
— Это уже моя забота. Но разрешение это во многом зависит и от вашего ответа.
Ларин промерил расстояние от точек поворота до берега, что-то прикинул в уме и твердо заявил:
— Смогу.
— Вот и спасибо. Честно говоря, иного ответа я от вас и не ждал. Перенесите эту схему на свой планшет.
Ларин ушел, а Березин подумал, что без него он не решился бы на такой риск. Вот ведь повезло, что Иваныч не успел уехать.
Для Геннадия Васильевича любое боевое решение обретало окончательную форму только в виде законченных математических и логических зависимостей. В них закладывались все объективные обстоятельства, возможные привходящие факторы, которые реально могли бы вмешаться в ход событий, всякие мелочи, могущие повлиять на успех дела. И только тогда, когда абсолютно все было учтено, когда в его решении были исключены даже случайности, Березин постучался в каюту командира.
Логинов сидел в кресле и читал. На его койке поверх казенного ядовито-синего одеяла, прикрывшись канадкой, сладко спал Радько. Из его широко открытого рта, будто из кальяна, вылетали булькающие звуки. Казалось, что внутри он был весь заполнен водой. Впрочем, это было недалеко от истины. В обед он съел банку сгущенного молока с черными сухарями и запил свою «диету» пятью стаканами чая. И теперь булькал.
Лодку мелко трясло. Она шла под РДП на перископной глубине и производила зарядку аккумуляторной батареи. Это означало, что один дизель работал на винт, обеспечивая лодке ход, а другой вращал электрогенератор, заряжающий батарею. Из воды, оставляя за собой белый пенный шлейф, торчали перископ, радиолокационная антенна и напоминающая большой плывущий чемодан поплавковая камера, через которую к дизелям с поверхности поступал воздух.
Логинов, оторвавшись от чтения, взглянул на Березина.
— Что-нибудь случилось?
— Нет, товарищ командир. Одна идея пришла. Решил с вами посоветоваться.
Логинов приложил пальцы к губам и поднялся, чтобы выйти из каюты. Но Радько открыл один глаз и спросил:
— Секрет?
Логинов вопросительно взглянул на Березина.
— Нет, — ответил тот.
— Тогда давайте говорить здесь. Если, конечно, я вам не помешаю. — Радько сел, зажмурив глаза, протер лицо носовым платком, водрузил на нос свои толстенные стекла и притих в ожидании.
Березин разложил на маленьком столе каюты снятую с карты кальку, на которой были показаны и рассчитаны до секунды элементы маневрирования лодки в Буйном, и начал докладывать. Он напомнил, что завтра утром истекает их срок, что все возможные варианты прорыва зоны ПЛО они уже испробовали, что подобный случай уже имел место в 1940 году с Щ-421 и что вообще в соответствии с Корабельным уставом командир корабля должен управлять кораблем смело, энергично и решительно, без боязни ответственности за рискованный маневр, диктуемый обстановкой.
Первым желанием Логинова было просто отмахнуться от бредовой идеи Березина и прервать его, даже не дослушав до конца. Известно, что трудно придумать что-либо более прочное, чем устоявшаяся привычка. А для любого штурмана свято чтить лоцию, карты и Извещения мореплавателям — не только привычка, но и совершенно неукоснительное правило их штурманской службы. В лоции же русским языком было написано, что… Что там было написано, мы уже знаем. И вдруг Березин предлагает наплевать на самое святое! Логинов вскинул было протестующе руки и открыл рот, но, увлеченный порывом и логикой рассуждений Березина, решил подождать с возражениями.
А Березин между тем закончил доклад и теперь перебрасывал тревожный, ожидающий взгляд с командира на Радько. Те молчали.
Доводы Березина были хорошо аргументированы, подкреплены расчетами, в достоверности которых Логинов совершенно не сомневался. Помешать выполнить задуманное могла только лишь какая-либо совершенно непредвиденная случайность. Однако предложение Геннадия Васильевича было столь неожиданным и выходящим из рамок повседневности боевой подготовки, что Логинов, несмотря на всю очевидность выполнимости маневра, не решался сразу ни отвергнуть его, ни одобрить. Что-то в нем сопротивлялось. Тем более он помнил свое обещание Щукареву не рисковать понапрасну и заранее знал, что, даже если они и пройдут проливом благополучно, это не спасет его от гневной головомойки и обиды. Да и вообще, стоит ли заваривать всю эту кашу? Живут же люди спокойно…
И вместе с тем его увлекла идея Березина. Он даже пожалел, что пришла она в голову не ему. Подумалось, что действительно люди и масштабность их мышления меняются, когда их самостоятельность подвергается испытанию чрезвычайными обстоятельствами. И с горечью признался себе, что, будь он на месте Березина, вряд ли рискнул бы на такой шаг, просто не додумался бы до этого.
Однако, думай не думай, принимать окончательное решение все равно ему, Логинову, хотя сейчас он вводной штаба вроде бы и «убитый». Командир корабля остается командиром, и это ему, не кому-либо другому, матери доверили своих сыновей.
— Ну, что скажете, Валентин Иванович? — спросил он Радько, чтобы хоть как-то оттянуть время.
— Да я сам думал послушать вас, — совсем неопределенно «ушел на крыло» Радько. Побывавший в командирской шкуре, он хорошо понимал всю серьезность ответственности и риска, на которые шел Березин. Надо было под водой ювелирно точно пройти несколько миль по проливу, найти узкий проход между скалой и островом, умудриться проскочить через него, снова еще несколько миль идти по проливу, найти выход из него и правильно зайти в бухту Багренцовую. Малейшая ошибка в счислении или неточный доклад акустика могли привести если уж не к трагедии, то к неприятностям превеликим.
Беспокойных людей Радько любил и, если это было в его силах, поддерживал их. Но сейчас он был представителем штаба флота, и спрос с него — случись что — будет особый. Не пощадят. И Радько попробовал вывернуться.
