Александр Оленич-Гнененко - Избранное

Вооруженный саперной лопаткой, Логинов снимает пласты земли. Оказывается, кроты достаточно обеспечены пищей: черви держатся неглубоко и встречаются в изобилии.

Владимир Васильевич говорит, что американские исследователи неправильно считают, будто крот выходит из норы за травой для выстилания гнезда. На самом же деле он подгрызает корни растений изнутри хода и втягивает растение к себе. Другую ошибку допускает Динник: по его словам, кавказский крот не имеет никаких следов подкожных глаз. В действительности кавказский крот в этом отношении ничем не отличается от других видов. У него, как и у всех кротов, имеются скрытые зачаточные глаза.

Высоко в горах Логинов знакомился с жизнью замечательного зверька — снежной полевки. Снежная полевка, подобно алтайскому сеноставцу, собирает на зиму запасы, складывая их в «стожки» между камней вблизи своих нор. Такой стожок весит пятьсот-шестьсот граммов.

…На обратном пути проходим мимо сладкой груши, которую осенью прошлого года каждую ночь навещал медведь. Между белым грушевым цветом и листьями торчат обломки искалеченных медведями веток, и на морщинистой коре толстого ствола до сих пор заметны длинные и глубокие царапины, оставленные когтями взбиравшегося к кроне косматого любителя сладких груш.

Над фруктовыми деревьями ныряющим полетом проносятся в синеве золотистые щурки. Они охотятся за дикими пчелами, собирающими медоносную пыльцу.

Возвращаюсь на Гузерипль. С гор, сверкая и гремя, мчатся потоки. Внизу, вся в белой пене, бурлит Киша. Скорость ее течения весной больше двадцати километров в час.

Со скал над Кишой сорвался облачком черного дыма рой диких пчел.

Леса вокруг осыпаны белой душистой метелью. Листья бука достигли полного роста. Их блистающие зеленые ладони обращены к солнцу. Рододендроны — в крупных фиолетовых цветах. Желтеют еще не распустившиеся бутоны азалии.

Через высушенную солнцем дорогу переполз черно-красный змееныш, оставляя в пыли извилистый след.

…На следующий день еду на Хамышки и Даховскую и дальше на Хаджох. На вершинах стремительно тают снега. Кипит и бешено скачет в бездонных ущельях полноводная Белая, взмахивая гривой над камнями. Зелено-белое колесо Топорова водопада с сумасшедшей быстротой кружит и ставит «на-попа» кряжи.

Полностью распустились азалии. Они цветут огромными желто-золотыми гроздьями. Их дурманящий сладкий запах заполняет леса. Гулко барабанит дятел. Торопливо и оглушительно зазывают дождь квакши.

С пронзительным криком: «ки-и-о», «ки-и-о», парят, распластав неподвижные крылья, коршуны. Гудят и звенят черно-желтые мохнатые шмели и гладкие гибкие осы.

В траве шныряют тысячи крохотных изумрудно-зеленых ящериц. В прозрачных затонах проносится стрелой рыбья и лягушиная молодь. Над землей и водой метет буйная метель опадающих белых лепестков.

Олений месяц

Приехал верхом из Даховской в Гузерипль.

Дикие фруктовые деревья в предгорьях усеяны созревшими желтыми грушами и яблоками. В траве золотятся опавшие плоды. На кустах бузины тяжело повисли черные гроздья ягод.

После весеннего бурного паводка Белая кажется сейчас почти неподвижной. Она сильно обмелела, и серые круглые валуны возвышаются над медленно плывущей зелено-черной водой. На берегах и прибрежных мелях громоздятся выбеленные солнцем кряжи и рогатые корни, которые не смогло унести ослабевшее течение.

Форель уже начинает метать икру и поднимается против течения по лесным ручьям и ключам. Говорят, что при этом она переползает пятиметровые перешейки между ручьями и даже пробирается к звериным солонцам.

В четыре часа дня мы вместе с Михаилом Сафоновичем Пономаренко, с которым я ходил в горы зимой, отправились верхом из Гузерипля по маршруту: Гузерипль, пастбище Абаго, Тегеня, Пшекиш, перевал на реке Шише, Чертовы Ворота, Большой Бамбак, перевал Челипсе, Уруштен, перевал Псеашхо, Красная Поляна, снова Псеашхо и Уруштен, Алоус, Умпырь, Карапырь, Псебей, Баговекая, Сахрай, Киша, Гузерипль — добрых триста километров верхом и пешком!..

Идет затяжной дождь. Мокрые деревья черны и неприютны. На фоне окружающей черноты в глазах надолго отпечатывается пронзительно-яркая желтизна каких-то больших грибов.

В лесу сгущаются сумерки. В кронах: буков сквозь непрестанный шорох дождевых капель слышны сосущие цокающие звуки. Это работают полчки.

Едем в сплошном клубящемся облаке. С фуражек и бурок стекают струи воды.

Ночь застает нас в пути на последнем, самом крутом подъеме. В сыром, почти черном тумане со всех сторон доносится приглушенный рев оленей.

Выезжаем на пастбище Абаго. Между пепельно-сизых туч ярко блестят две одинокие звезды. В вершинах пихт кричит сова.

В полночь дождь прекратился. В густом тумане все сильнее ревут олени. Ночуем в старом туристском домике у пылающего костра. Перед рассветом меня разбудил олень. Он был где-то совсем близко, и хриплый голос его сквозь тонкую дощатую стену гремел, как труба. Говорят, что на пастбище давно живет старый рогаль, который привык к людям. Пастухи по утрам и вечерам идут к опушке леса, зовут: «Лешка! Лешка!», и тогда бесшумно появляется олень. Может быть, это он?

Утро встречает нас белесым туманом и оленьим ревом. Вскоре зачастил мелкий дождик, и все стихло. Но вот опять покатились невесомые шары испарений, и с новой силой ревут олени.

В зеленых кранах кривых тонкоствольных берез горят яркие пятна ранней желтизны. Трава мокрая, вялая, почерневшая. Среди нее стынут озерки мертвой воды.

На Тыбге выпал снег.

Облака давят на горы свинцово-синей грудой. Дымятся ущелья. Вырываясь из их жерл, седые клочья плывут низко, над самой травой через пастбище.

Выезжаем на Тегеня.

У подножья горы Экспедиции слышится близкий голос оленя. Слезаю с коня и, как был в бурке, крадусь на рев. Он раздался снова метрах в пятнадцати: два коротких глухих стона и продолжительная нота, похожая на звук трубы.

За кустом, в высоких папоротниках и овсянице качнулся ветвистый тяжелый рог. Олень прислушивался. Потом он успокоился и затрубил опять. Над травой была видна напряженная рыжевато-бурая шея оленя и благородная голова с большими, отуманенными любовью глазами.

На тропе звякнула уздечкой лошадь. Олень поднял голову на шум, повел ушами и, резко повернувшись, одним скачком ушел в чащу.

Продолжаем путь. Оправа и слева слышен рев. Это кричат олени, идущие на точки́ и еще не нашедшие ланей. Наш олень время от времени снова подает голос, все удаляясь к вершине горы. За ним с предательским карканьем летят сойки, чокает черный дрозд.

Пробираемся сквозь цепкие заросли ожинника и малины к купе кленов, где поставлена ловушка на волков. Как и другие встреченные нами ловушки, она обрушилась под тяжестью медведя, который пробовал сверху добыть приваду.

Через колючую густую поросль пролег широкий, как дорога, медвежий след. На сырой земле оттиснуты плоские пятипалые ступни. Местами медведь так вытоптал все вокруг, как будто он катался здесь. Кусты ожинника и малины усеяны очень крупными сочными ягодами, сладкими и освежающими.

Вот отчего так усердствовал тут медведь!

Утром выехал из лагеря Тегеня через Пшекиш на Кишу.

Горы закрыты туманом. Поднимаемся на хребет. Сначала идет береза и горный клен, дальше — пихтовый и буковый лес. Рябина усыпана оранжевыми гроздьями. Алеют плоды шиповника. Каплями красной и черной росы сверкают в листве ягоды смородины и бузины.

За кривыми низкорослыми пихтами раскинулись субальпийские луга. Они поросли полутораметровой гривой. Выше густой щетинкой зеленеет ковер карликовых трав альпики. То и дело здесь попадаются взрытые кабанами кочковатые мочажины.

В голубоватых осыпях, у самого гребня, высоко над камнями вытянули шеи две горные индейки. Они быстро пошли по осыпи, тяжело поднялись в воздух и, описав дугу, опустились неподалеку… Оперение их пепельно-сизого цвета с поперечными белыми полосками, особенно заметными на шее и груди.

В тумане призрачно темнеют очертания гор, лесов; внизу, и так же призрачно, без крика, высоко кружатся три сарыча. Где-то, скрытый завесой пара, ревет олень.

Мы едем по хребту уже три с лишним часа. Но вот начинается крутой спуск. Ведем лошадей в поводу. Тропы почти нельзя разглядеть. Входим в темный, намокший лес буков и пихт. Под корнями старых деревьев, словно бело желтые подушки, набухли огромные грибы.

Внизу уже слышен нарастающий гул Киши. Спуск продолжался два часа.