Генрих Гейне - Романсеро
Труби хоть весь день! На почтовом рожке
Недурно играла ты с детства.
Чтоб дом был в сохранности, пса моего
Тебе я оставить намерен.
Меня ж охранит мой немецкий народ,
Который, как пудель, мне верен.
Они предлагают мне царский престол,
Любовь их не знает уступки.
Портрет мой носят они на груди
И украшают им трубки...
Вы, немцы, простой и великий народ.
Ваш нрав глуповатый мне дорог.
Ей-богу, не скажешь, глядя на вас,
Что вы придумали порох.
Не кайзером буду для вас, а отцом,
Я жизнь вам чудесно украшу!
Я вас осчастливлю и этим горжусь,
Как будто я Гракхов мамаша!
Нет, нет, не рассудком, а только душой
Я править желаю, братцы.
Не дипломат я. В политике мне,
Пожалуй, не разобраться.
Ведь я -- охотник, природы сын.
В лесу постигал я науки
Средь диких свиней, бекасов и коз.
К чему ж мне словесные штуки?
Не стану дурачить газетами вас
И прочей ученой тоскою.
Скажу я: "Народ! Лососины нет,
Так будь же доволен трескою.
А коли не нравлюсь тебе -- смени
Меня на любого пройдоху.
Уж как-нибудь с голоду не помру,
Жилось мне в Тироле неплохо".
Вот так я скажу. А теперь, жена,
Бьет час расставанья суровый.
Уж тесть за мной почтальона прислал,
Он ждет с каретой почтовой.
Ты ж шапке иришей мне трехцветный бант,
Да поторопись, бога ради,-
И скоро увидишь меня в венце
И в древнем моиаршем наряде.
Пурпурный надену тогда плювиаль
Отличной старинной работы.
Его подарил сарацинский султан
Покойному кайзеру Отто.
Далматику стану носить под плащом.
На ней -- из сплошных изумрудов -
Проходят герои восточных легенд,
Шествие львов и верблюдов.
И в ризу я грудь свою облеку.
Там будет парить величаво
По желтому бархату черный орел,
Неплохо придумано, .право!
Прощай же! Потомки в грядущие дни
В псалмах воспевать меня .станут.
Кто знает? А может, потомки как раз
Меня совсем не помянут".
20
ВОСПОМИНАНИЕ О ДНЯХ ТЕРРОРА В КРЕВИНКЕЛЕ
"Мы, бургомистр, и наш сенат,
Блюдя отечески свой град,
Всем верным классам населенья
Сим издаем постановленье.
Агенты-чужеземцы Суть
Те, кто средь нас хотят раздуть
Мятеж. Подобных отщепенцев
Нет среди местных уроженцев.
Не верит в бога этот сброд;
А "то от бога отпадет,
Тому, конечно, уж недолго
Отпасть и от земного долга.
Покорность -- первый из долгов
Для христиан и для жидов,
И запирают пусть поране
Ларьки жиды и христиане.
Случится трем сойтись из вас -
Без споров разойтись тотчас.
По улицам ходить ночами
Мы предлагаем с фонарями.
Кто смел оружие сокрыть -
Обязан в ратушу сложить
И всяких видов снаряженье
Доставить в, то же учрежденье.
Кто будет громко рассуждать,
Того на месте расстрелять;
Кто будет в мимвже замечен,
Тот будет также изувечен.
Доверьтесь смело посему
Вы магистрату своему,
Который мудро правит вами;
А вы помалкивайте сами".
21
АУДИЕНЦИЯ
Старинное сказание
"Я в Ниле младенцев топить не велю,
Как фараоны-злодеи.
Я не убийца невинных детей,
Не Ирод, тиран Иудеи,
Я,как Христос, люблю детей,-
Но, жаль, я вижу их редко,
Пускай пвойдут мои детки,-- сперва
Большая швабская детка".
Так молвил король. Камергер побежал
И воротился живо;
И детка швабская за ним
Вошла, склонясь учтиво.
Король сказал: "Ты, конечно, шваб?
Тут нечего стыдиться!"
"Вы угадали, -- ответил шваб,-
Мне выпало швабом родиться".
"Не от семи ли ты швабов пошел?" -
Спросил король лукаво.
"Мне мог один лишь быть отцом,
Никак не вся орава!"
"Что, в этом году,-- продолжал король,-
Удачные в Швабии клецки?"
"Спасибо за память, -- ответил шваб, -
У нас удачные клецки".
"А есть великие люди у вас?" -
Король промолвил строго.
"Великих нет в настоящий момент,
Но толстых очень много".
"А много ли Менцелю, -- молвил король,
Пощечин новых попало?"
"Спасибо за память, -- ответил шваб,-
А разве старых мало?"
Король сказал: "Ты с виду прост,
Однако не глуп на деле".
И шваб ответил: "А это бес
Меня подменил в колыбели!"
"Шваб должен быть,--сказал король,-
Отчизне верным сыном.
Скажи мне правду, отчего
Ты бродишь по чужбинам?"
Шваб молвил: "Репа да салат -
Приевшиеся блюда.
Когда б варила мясо мать,
Я б не бежал оттуда!"
"Проси о милости", -- молвил король.
И, пав на колени пред троном,
Шваб вскрикнул: "Верните свободу, сир,
Германцам угнетенным!
Свободным рожден человек, не рабом!
Нельзя калечить природу!
О сир, верните права людей
Немецкому народу!"
Взволнованный, молча стоял король,
Была красивая сцена.
Шваб рукавом утирал слезу,
Но не вставал с колена.
И молвил король: "Прекрасен твой сон!
Прощай -- но будь осторожней!
Ты, друг мой, лунатик, надо тебе
Двух спутников дать понадежней.
Два верных жандарма проводят тебя
До пограничной охраны.
Ну, надо трогаться, -- скоро парад,
Уже гремят барабаны!"
Так трогателен был финал
Сей трогательной встречи.
С тех пор король не впускает детей -
Не хочет и слышать их речи.
22
КОБЕС I
Во Франкфурте, в жаркие времена
Сорок восьмого года,
Собрался парламент решать судьбу
Немецкого народа.
Там белая дама являлась в те дни,
Едва наступали потемки,-
Предвестница бед, известная всем
Под именем экономки.
Издревле по Ремеру, говорят,
Блуждает тот призрак унылый,
Когда начинает проказить народ
В моей Германии милой.
И сам я видал, как бродила она
По анфиладам вдоль спален,
Вдоль опустелых покоев, где хлам
Средневековья навален.
В руках светильник и связка ключей,
Пронзительны острые взоры.
Она открывала большие лари,
И лязгали ржаво затворы.
Там знаки достоинства кайзеров спят,
Там спит погребенная слава,
Там Золотая булла лежит,
Корона, и скипетр, и держава.
Пурпурная мантия кайзеров там,
Отребье, смердящее гнилью,
Германской империи гардероб,
Изъеденный молью и пылью.
И экономка, окинув весь хлам
Неодобрительным взглядом,
Вскричала, зажав с отвращением нос:
"Тут все пропитано смрадом!
Все провоняло мышиным дерьмом,
Заплесневело, истлело.
В сиятельной рвани нечисть кишит,
Материю моль проела.
А мантия гордых королей
Немало видов видала,-
Она родильным домом была
Для кошек всего квартала!
Ее не очистить! Даруй господь
Грядущему кайзеру силы!
Ведь он из этой мантии блох
Не выведет до могилы!
А знайте, если у кайзеров зуд,
Должны чесаться народы!
О немцы! Боюсь, натерпитесь вы
От блох королевской породы!
На что вам держать монарха и блох?
Убор средневековый
Истлел и заржавлен, и новая жизнь
Одежды требует новой.
Недаром сказал немецкий поэт,
Придя к Барбароссе в Кифгайзер:
"Ведь если трезво на вещи смотреть -
На кой нам дьявол кайзер?"
Но если без кайзера вам не житье,
Да не смутит вас лукавый!
О милые немцы, не дайте прельстить
Себя умом или славой!
Не ставьте патриция над собой,
Возьмите плебея, мужлана,
Не избирайте лису или льва,
Поставьте монархом барана!
Да будет им Кобес, кельнский дурак,
Колониева порода.
Он в глупости гений: замыслит обман -
И все ж не обманет народа.
Чурбан всегда наилучший монарх,
Эзоп доказал это басней:
Вас, бедных лягушек, он не сожрет,
Лягушкам аист опасней.
Не будет Кобес Нероном для вас,
Не станет гшраном без нужды.
Столь:мягкому сердцу стиля- модерн
Жестокоста варваров чужды.
То сердце спесиво отвергли купцы;
От них оскорбленно отпрянув,
Илоту ремесел в объятья упал,
И стал он цветком грубиянов.
Ремесленные бурши сочли
Властителем слова невежду.
Он с ними делил их последний кусок,
В нем видели гордость, надежду.
Гордились тем, что он презирал
Все университеты,
Что книги писал из себя самого
И отвергал факультеты.
О да, своими силами он
Обрел невежество разом,-
Не иностранной наукой был
Загублен в мозгу его разум.
Абстракциям философских систем
Он не поддался нимало:
Ведь Кобес -- характер! Он -- это он!
Меняться ему не пристало.
Стереотипную слезу
Он выжимает охотно;
Густая глупость на губах
Расположилась вольготно.
Он ноет, болтает, -- но что за речь!
В ней виден ослиный норов!
Одна из дам родила осла,
Наслушавшись тех разговоров.
Он пишет книги и вяжет чулки,
Досуги размечены строго.
